вдруг пробежала крыса.
Руки сорвали тряпья кожуру,
тело взошло над мраком ночи,
глазами за обе щёки жру
деликатесы сочные.
Грудь до отказа наполнена мясом,
всё молоко было скормлено дочери.
Любой бы мечтал заплатить в кассу
и выстоять длинную очередь.
Как ловят ушами любой звук,
вот-вот ожидая канонаду сраженья,
так она, накинув на меня сеть рук,
ловила бёдрами моё движенье.
Мы нагнетали друг в друга счастье,
чтоб бёдра её захлебнулись и стихли.
Маятник так, безустанно качаясь,
боя часов добивается лихо.
И наши куранты готовились к бою.
Теперь хоть всё истребится пусть,
суть несётся на нас с тобою.
Секунда – и нас сотрясает пульс.
Потом вылезали друг из друга
и мыслями шли своей дорогой.
Но снова я нёсся в тебя, упругий,
и в стороны разбегались ноги.
1968
«Устал от женщины. Сижу…»
Устал от женщины. Сижу,
ворочаю глазами.
Весь вечер в мысли просажу
я, козыряя дамой.
Всегда бы так – нырнув на дно,
где счастье тихо плещет,
всё время думать об одном,
но после разных женщин.
1968
«В стране оргазма населенья нет…»
В стране оргазма населенья нет,
там только есть мгновенные туристы,
и на любой вопрос в неё плывёт ответ —
ведь там запрятана у правды пристань.
Оргазм хранят в тиши, в тепле, впотьмах,
пытаясь оградить его от дел священных,
пусть голые тела в картинах и стихах,
пусть в музыке развратные крещендо —
но только пусть рабочий на посту
несёт достойно трудовую вахту.
А он мечтает: «Вахту донесу,
приду домой, поддам и бабу трахну».
1968
«Прекрасно спать в горячем теле…»
Прекрасно спать в горячем теле,
запутавшись средь рук и ног,
и видеть, что на самом деле
достичь желаемого смог.
И луч звезды в окно свисает,
пронзив колечки у висков.
Пусть надо мной во тьме сияет
созвездие её сосков.
1969
«Чуть сыт – уже я не поэт…»
Чуть сыт – уже я не поэт,
чуть голоден – я гений,
и на любой вопрос ответ
мне мнится эрогенным.
И спросит женщина в соку:
«Зачем стучишься в двери?»
И вот, пока я не солгу,
она мне не поверит.
Чтоб повторенья запивать
переживаньем кровным,
мы научились забывать,
чтоб всё казалось новым.
1969