У самого Черного моря

– Вылет завтра на рассвете. А состав группы… Кого бы, ты сам выбрал?

Сапрыкин на минуту задумался. С кем лететь в осажденную Одессу ему было далеко не безразлично, ведь эскадрилья состояла на половину из молодых пилотов. А при сопровождении кораблей придется драться над водой с немецкими самолетами-торпедоносцами и с истребителями. И Сапрыкину хотелось выбрать самых отчаянных и самых опытных. К тому же умеющих самостоятельно подготовить свою машину к полету. Лучше, конечно, взять бывших техников, переучившихся на летчиков– Капитунова, Минина или Скачкова.

Иван Иванович крякнул в кулак, как бы поправляя голос, назвал все три фамилии, подробно обосновав каждую.

– Ты – гений! – Любимов добродушно улыбнулся, глаза сощурились. – Но сержанта одного придется все-таки взять. Не для счету же они нам даны.

– Оно, конечно, – Сапрыкин сказал это тоном обреченного, глядя в сторону.

– Почему бы и нет? – вмешался Ныч. – Левым ведомым пусть Капитунов, правым, поближе к себе – из новеньких. Авдеев подскажет, кто посильней.

Сапрыкин заупрямился.

– Ну ладно, – сказал Любимов. – Неволить не буду. Бери двух старших лейтенантов Капитунова и Скачкова. Подробные разъяснения получишь в штабе группы.

Любимов

Возвращались с обеда. Молодым пилотам, как распорядился комэск, предстоял ознакомительный полет к линии фронта. Лучше, конечно, зайти на Сиваши с Каркинитского залива, – думалось мне, – обстрелять на первый раз какую-нибудь колонну за передним краем противника и обратно через залив. Над водой безопасней. Внизу все, как на ладони, и никакая зенитка не угрожает, смотри только в оба за воздухом. Хорошо бы парочку захудалых «мессершмиттов» повстречать с бензином на исходе. Для начала и этого с сержантов достаточно. А если попадемся мы, да настоящим асам, их штук восемь-двенадцать?.. Нет, Любимов так нас не выпустит. Эх, нет Жени Ларионова… Ну, какой же ознакомительный полет без штурмана эскадрильи?!

Повели молодых к передовой всей эскадрильей, на земле осталась лишь дежурная пара. Любимов выбрал для полета такое время, когда в небе не встретишь ни одного вражеского самолета. Возможно, у немецких летчиков был по распорядку обед или послеобеденный отдых: немцы-то – народ пунктуальный,

Потом Любимов повел группу прикрытия наших пикирующих бомбардировщиков, подавлявших артиллерийские и минометные батареи за совхозом «Кременчуг». Из сержантов в этот вылет взяли только двоих – Платонова и Макеева. Мне с Филатовым и остальными сержантами пришлось дежурить на аэродроме.

Сидя в кабине истребителя, я снова вспомнил Ларионова. Не хотелось верить в его гибель. Кажется совсем недавно барражировал с ним над главной базой, летал на разведку движения войск противника в районе Очакова. Вспомнилось что-то приятное о Евгении, довоенное, но тут откуда-то взялся впереди самолета Мажерыкин. С криком «Воздух!» он указывал зажатой в руке ракетницей на север. В стороне и на высоте тысяч трех приближалась пара «мессершмиттов». Мгновенно взревели двигатели «яков», а уже через минуту мы с Филатовым шли на сближение с противником. Атака по ведомому фашисту снизу близилась к успешной развязке. Филатов (он имел на своем счету два лично сбитых самолета) несколько раз подлетал ко мне, подавал разные знаки и не мог понять, почему я не стрелял.

– Что же вы? Я и так и этак вам – бей! А вы хвост ему нюхаете, горячился потом Филатов на земле, что редко с ним бывало. – Такую возможность упустили.

А я не знал, чем и оправдываться.

– Думаешь, Гриша, мне не хотелось сбить его? Надо бы подойти ближе, чтобы наверняка. Может, я и не прав, с «мессершмиттами» – то впервые… Смущала меня вторая пара, на солнце. Ты видал ее?

– Нет.

– Ее и остерегался.

– Да-а, – чуть поостыл Филатов. – Не заметь вы вторую пару, дали бы они нам прикурить.

– Сняли бы нас раньше, чем мы «мессершмитта».

О хитрости немцев мне кое-что рассказывал майор Наумов Н. А. инспектор ВВС, летчик опытный и бесстрашный, Они подставляли под удар пару своих истребителей как приманку, а другая пара находилась на высоте в засаде, чаще на солнечной стороне.

– Заходя в хвост «мессершмитту», – наставлял Николай Александрович, глянь повыше, нет ли засады. Прежде чем открыть огонь, посмотри себе под хвост, не висит ли там «веер»,

Нас предупредили – к концу дня ожидать большое начальство. Никто из командования эскадрильи никогда не видел генерала Жаворонкова, но понаслышались будто начальник морской авиации очень строг, шумлив и нетерпим к любым упущениям.

Вернулись с задания летчики, большой диск румяного солнца вот-вот покатится по степи в сторону залива, а генерала все не было. Настроение у людей приподнятое – поработали славно и без потерь. Любимов собрался позвонить начальнику оперативного отдела штаба Фрайдорфской авиагруппы и доложить о последнем вылете, но где-то опередили его – коробка полевого телефона ожила, настойчиво подзывая к себе. Глядя на красивое предзакатное солнце, в лучах которого строем тянулись на Сиваши бомбардировщики, кажется, наши СБ, Любимов взял трубку.

– «Чайка» слушает, – отозвался он. – «Юнкерсы»?..

Комэск не спускал глаз с приближавшихся самолетов. Он и сам теперь видел, что это не наши. В нарастающем гуле моторов уже слышалось характерное подвывание,

– Вижу, товарищ генерал… Поднять некого– только отработали, заправляются… Один мой в готовности… Есть, товарищ генерал, вылетаю.

Любимов бросил трубку телефонисту и торопливо собравшимся:

– Жаворонков разнос дал! Немец, говорит, сам в руки лезет, а вы спите. – И побежал к своему самолету.

* * *

А «юнкерсы» совсем близко. Все задрали головы. Идут прямо на аэродром, без прикрытия истребителей. Неужели обнаружили, бомбить будут? Небо над степью противно выло и дрожало. Но Любимов взлетать не торопился, не хотел демаскировать свою площадку поднятой при взлете пылью. «Юнкерсы» развернулись над деревней и взяли курс на Перекопский перешеек.

– С тыла на наших заходят, – заметил кто-то.

– Эх, такая добыча уплывает! – зло протянул Капитунов, ввернув острое словечко.

Догнал Любимов их быстро. «Юнкерсы» не отстреливались. Не заметили или подпускают ближе? Зашел крайнему правому в хвост, в мертвую, не простреливаемую стрелком зону. «Пока до цели дойдут, я должен минимум троих свалить», – решил Любимов. «Юнкерс» уже надежно сидел в прицеле, осталось до него метров двадцать. «Если с этой дистанции дать по нему полным букетом на глазах развалится», – подумал Любимов. Он уверенно нажал на общую гашетку пулеметов и пушки… и не ощутил привычного при стрельбе вздрагивания машины. В нос не ударил острый запах порохового дыма и горящего масла, не увидел он впереди себя трасс.

Пулеметы и пушка молчали…

Это случилось так неожиданно, что Любимов на какой-то миг не то, чтобы растерялся, он просто, недоумевая, оцепенел. Тут же с досады бросил машину на левую плоскость крыла вниз, развернулся, сделал механическую перезарядку бортового оружия – не может же оно не стрелять, ведь летал сегодня и все было исправно! И снова с набором высоты увязался за правым крайним «юнкерсом». Прицелился метров за сто, чтобы в случае повторного отказа успеть перезарядить пулеметы, не выходя из атаки, и нажал на гашетку…

И на этот раз, и потом до самого Перекопа, сколько ни пытался он, дергая за тросы и растирая ими в кровь руки, заставить заговорить оружие, оно молчало.

Такого позора и такого беспомощного состояния, когда вражеские бомбардировщики бомбят наши войска, а он рядом, на прекрасном новеньком истребителе, и ничем не может им помешать, Любимов еще не испытывал. Приземлился Любимов в сумерках. Вылез из кабины мрачный и усталый. Моторист и механик помогли отстегнуть парашют и освободиться от ремней. Быстро темнело.

– Мазур здесь? – тихо спросил Любимов.

– Я… – отозвался старший техник по авиавооружению.

– Посмотри, дружок, что-то пулеметы не работали. И пушка тоже, – сказал комэск, будто ничего особенного не случилось, и ушел на КП.

Мазур остолбенел, не смог выговорить даже положенное «есть». Его бросило в жар. У командира в воздухе отказало оружие – это же такое ЧП…

А командир уже звонил в штаб и докладывал заместителю командующего ВВС Черноморского флота генералу Ермаченкову о неудачном вылете, сожалея, что не удалось сбить ни одного «юнкерса».

– Ну и черт с ними, с «юнкерсами», – ответил Ермаченков. – Сам-то цел?

– При чем тут я?

– А при том, – пояснил Ермаченков. – «Юнкерс» был твой? Твой. Так вот, найди его и сбей. Генерал продолжал говорить, телефонная трубка в руках Любимова взмокла, казалось, накалилась докрасна от стыда.

Но комэск мужественно молчал и сказал лишь под конец:

– Завтра искупим свою вину, товарищ генерал.

Завтра… А сегодня за ужином, где обычно обсуждались боевые вылеты, предстояло разобраться в чрезвычайном происшествии.

В бою командиру отказало оружие! – такого в эскадрилье еще не бывало. И причина-то оказалась глупой. Оружейник после предыдущего вылета разрядил пулеметы и пушку, заменил стволы, наполнил патронные ящики и, оставив оружие незаряженным, побежал зачем-то в каптерку. В это время ничего не подозревающий механик и выпустил Любимова в воздух.