Кон-Тики

– Цапль, зачем нам суп из хвостов? Я три банки тушенки принес!

– Вот сам ее и ешь, свинью свою!

– Там не свинья, там корова!

– А у меня – быки! Точка!..

***

Я любил это время, – четыре пополудни субботы, когда не день и не вечер; когда я не дежурю. Когда нам можно ленивым прайдом просто валяться, насытившись, – уже не друг на друге, а рядом, и тихо говорить.

– Что нового, Стеша?

– На работе?

– Ага.

– Каждый день все самое новое. Новейшее. Новые отравления, новые инфаркты, новые суициды. Будет лето – прибавятся утопления.

– Все клоуничаешь.

– Не без этого. Гураму скоро на пенсию.

– Кто вместо?

– Вольфсон, знамо дело.

– Молодым везде у нас дорога, знамо дело… А почему не ты?

– У меня для завотделением еще молоко на губах не обсохло.

– Стеш, а ты уверен, что молоко? – и ржет тихо в подушку, отвернувшись, угловатые лопатки ходят вверх-вниз под тонким шелком халатика.

Ты не тощая. Ты длинная. Длиннее меня на семнадцать сэмэ. И охальница, каких мало. А я рядом с тобой летаю. Ты знаешь.

– А меня на доску почета повесили!

– Чё, прям взяли и повесили?

– Ага. За успехи в труде и примерное поведение! Да-да-да! И надпись написали…

– У попа была собака?..

– Не-е-е. Бухгалтер Юлия Львовна Чаплина! Без инициалов! Полностью!

– Юлия… Львовна… Чаплина… Цапля, старое погоняло отменяется! Теперь будешь – ю-эль-ча… – Юльчатай!

– Мне «Цапля» больше нравилось. А ты… Эх ты, Стёпа-недотёпа.

– Ладно, не дуйся.

– А я и не дуюсь. Что на дурачков обижаться… В окно посмотри.

– Смотрю. Темнеющее небо, снеговые тучи. Шпиль «Останкина». И?

– Стеш, а вдруг там, над шпилем, Данилов снова на туче летает?

– Точно, Цапелька. А внизу Наташа[2 - Данилов и Наташа – герои культового романа Владимира Орлова «Альтист Данилов».] в троллейбус садится. Думаешь?

– Не думаю. Знаю, Стеша. Я их чувствую.

– А я – тебя.

Всё рано или поздно кончается. Холодной изморозью ощетинившейся ночью с воскресенья на понедельник я вбежал в метро почти перед закрытием. Главное, чтобы впустили, выпустят потом в любом случае. Подземный спрут готовился к ночной жизни, доступной взорам лишь избранных. В тоннеле на кольцевой зажглись яркие, до костей пробивающие прожектора. Ночь стала днем. Все относительно. Абсолютен лишь я: опять бездомный. Я, бездомный, едущий вроде бы домой, – туда, где для меня давно дома нет.

***

Ассистировал Вольфсону. Непонятно отчего, дело сразу задалось. Разрезы ложились ровно, кровило мало, в ране – полный порядок. Вольфсон не хамил, шелк с кетгутом не рвались. Всегда серьезный и немногословный, Аркадий на этот раз не был суров; периодически что-то напевал себе под нос. Замогильным голосом травил анекдоты, заставлявшие юный румянец операционной сестрички Наденьки рдеть даже под маской. Через полтора часа – как-то мы по-стахановски уложились – кивнул:

– Закругляйся, Стёп-Ваныч. «Шейте, доктор, мгновенно кожу». Вывози, сдавай. Я тебя в ординаторской подожду.

В ординаторской – конец дневной смены: гай-гуй, дневные не ушли, ночные только заступают, впереди обход. Аркадий пошушукался с Гурамом Вахтанговичем, махнул мне – пойдем.

– Гурам нас отпустил с обхода. Свободны. Нехрен нам там делать. Мы с тобой сегодня долг родине отвесили сполна. Обрыдли уже эти походы-переходы-расшаркивания по вечерам. Переливания из пустого в порожнее. Вер-р-ра! – проходившая мимо старшая сестра отделения обернулась. – Верунчик! Дай ключ от «хозяйской». Нам со Стёпой посекретничать надо.

В «хозяйской» у окна приютился маленький фанерный столик. Около него два видавших виды стула. Все остальное пространство – стеллажи до потолка, заваленные медикаментами, бельем, коробками, инструментами, посудой и всякой другой медицинской утварью, такой, что невооруженным глазом и не заметить, но без нее работа отделения немедленно встанет.

– Будешь? – риторически спросил Аркадий, выуживая из подозрительно оттопыренного кармана несвежего халата стеклянную коньячную фляжку. Я так же ритуально кивнул в ответ. Из другого кармана вольфсоновского халата на свет появился пяток хороших шоколадных конфет.

– Нравится? – поинтересовался Вольфсон, опуская опустевший стакан тонкого стекла на белый стол.

– Мягкий, – сказал я, выдыхая в свой и наблюдая, как пар от дыхания осаживается на стеклянной стенке сосуда.

– Точно, – поддакнул Аркадий и задумался. Я тактично молчал.

– Слушай, Степан. Давай так, без обиняков. Гурам через две недели – «старикам везде у нас почет». Кто вместо, знаешь?

– Ты, – спокойно сказал я.

– Молодец, догадливый, – в голосе Вольфсона скользнула легкая ирония. Я лишь улыбнулся в ответ.

Вольфсон достал сигаретную пачку, чиркнул возле моего носа зажигалкой, прикурил свою. Тренируя аккомодацию, я медленно переводил взгляд с пыхтящего алым кончика сигареты на пейзаж за окном, и обратно. За оконным стеклом было пусто, холодно и тоскливо.

– Все правильно, Стёп-Ваныч, все правильно. Я теперь новый заведующий. Секрет Полишинеля…

Спокойно улыбнувшись, я взглянул Вольфсону в глаза, затягиваясь его халявной «мальборятиной». В моем хозяйстве денег на такие изыски предусмотрено не было.

– Только вот, чего никто не знает, – продолжил Аркадий, сделал паузу… – ненадолго это.