Как набожный еврей свой семисвечник
Молитвенной рукою зажигает,
Чтобы невесту Саббат встретить. Радость!
Войди в мой дом, в душе цари и властвуй.
Войди в мой дом, танцуя и ликуя,
Ты – свет моей души, ты, Айседора.
Какая-то таинственная связь
Во мне возникла, – как, зачем, не знаю, –
Меж образом безбольной Айседоры
И мальчиком, давно уж мной забытым,
Еврейским мальчиком, который нес
Проклятье нищеты и умер рано,
И умер рано, в жизни не узнав
О нежном, светлом имени твоем,
Столь сладостно прекрасном, Айседора.
И только с смутной силой ощущал
Полурасцветшею душой, что есть
На свете красота и радость…
Он был немного сгорблен, некрасив, –
Еврейские так дети вырастают
В трущобах тесных – чахлые, больные, –
На хилом теле голова большая
Неправильной и угловатой формы,
Подстриженные коротко, неровно
Щетинистые волосы, на тонких,
Немного злых губах усмешка скорби
И что-то старческое в складках рта.
И лишь глаза глубокие, большие,
Как горные прозрачные озера.
Он сыном был портного, в детстве помнил
Старуху молодую – мать, отца,
Склоненного над вечною работой,
Подвал, полоску неба, грязный двор,
Немного травки чахлой у сарая,
Какой-то кустик у ворот и стаю
Крикливых и задорных мальчуганов.
Он был такой прозрачный, хрупкий, нежный,
Он был слабей других, и вот его
За это били и прозвали «Малхамовэс»,
Что значит – ангел смерти.
Айседора!
Ты жизнь и свет, ты жизнь и красота,
Ты радость радости и жизни жизнь…
Он не узнал, что значит слово старость,
Он был нетерпелив, он не дождался,
Он знал лишь детство, отрочество, смерть.
И в детстве раннем свет мелькал порою:
Проснешься радостно и знаешь – Пасха.
Не только что работать, – и ходить
Нельзя сегодня много. Быстро вскочишь,