Пацаны: конец истории

– Честно признаюсь – хочу сесть тебе на хвост, Вениаминыч. Ты ведь плотно в Никарагуа влез, в Чили к чему-то принюхиваешься – подтяни меня в какую-нибудь тему.

– Здесь нет никаких тем, они все остались там, в Москве. Здесь для меня только одно направление деятельности – сохранить, удержать хотя бы то, что имею… Да и кем я тебя возьму – просто хорошим парнем?

«У такого не допросишься и туалетной бумаги, не то что помощи», – подумал Марк. Он догадывался, что получит подобный ответ, и решил пока замазать все шуткой – вышло нервно, пошло и на грани дозволенного.

– А что, создадим здесь секту, придумаем учение, наберем последователей. Ты же был хиппи, неформал в советской юности, правильно я понимаю?

– Я был фарцовщиком, там присутствовала экономика.

– Замечательно! И здесь все поставим на финансовые рельсы. Будешь нашим вождем, гуру, Великим Инкой. Представляю тебя в клешах и амулетах. А можно наклеить на лысину ирокез. Я всегда подозревал, что в душе ты матерый кришнаит и нудист. Обратим в свою веру местных баб: старых-молодых, толстых-худых, красивых-страшных. Смысл учения: неважно, с кем спать, они для нас все одинаковые, и в этом истинная свобода! Мы дарим, растолковываем им свое учение – они переписывают на нас имущество и несут баблище. Будем жить в окружении толпы почитательниц, а звать их будем сестрами!

– У тебя словесный понос? Завязывай, иначе примешь мои искренние оскорбления.

– Не видел тебя вечность, соскучился – хочется поприкалываться, пошутить.

– От таких шуток в зубах бывают промежутки.

– Ух, какая! – неожиданно выдохнул утконосый.

Дорожка, по которой они шли, местами извивалась, и когда собеседники вынырнули из-за очередного поворота, то наткнулись на эффектную брюнетку со сногсшибательной фигурой и губами-плюшками в донельзя коротких драных джинсовых шортах, причем особенно коротки они были сзади. Она была в компании коренастого, стриженного ежиком, рыжеволосого мужчины лет 45–50 с красным, выгоревшим на солнце лицом. Они смотрели куда-то за кусты, где в низине виднелся заболоченный ручей, и бросали туда сучки дерева.

– Думал, что сбежал от эпидемии ботокса, – тихо сказал Вениаминович, – но это пагубное явление теперь везде.

Неожиданно они услышали тягучий московский говор.

– Я па-а-апала! Но он даже не шелохнулся!

– Физкульт-привет! – поздоровался с соотечественниками Марк.

– Доброе утро! Здесь английская речь за редкость, а русская – вообще в диковинку! – учтиво, но все так же спокойно и значимо произнес Вениами-ныч. – Что выделяет наших на отдыхе, а также что их объединяет – так это горячее стремление чем-нибудь расшевелить спящего крокодила.

Пара изумленно уставилась на Вениаминыча. Девушка и еще более – ее спутник ощутили, как их царапнули серые, спрятанные за седыми бровями глаза. Оба почувствовали себя объектами внимательного изучения и оценки.

Марк быстро перешел на наблюдение за застывшей в темной воде рептилией:

– Такого гада простой веткой не возьмешь, надо в него бутылку шампанского бросить!

– Не поможет! – коротко произнес спутник девушки. Щуря глаза, вокруг которых виднелись остатки крема от загара, он тоже вернулся к интересующему всех предмету.

– Почему?

– Это макет!

Альгарробо

Бассейн «Сан-Альфонсо-дель-Мар»[3 - Бассейн «Сан-Альфонсо-дель-Мар» – самый большой в мире. Его длина 1013 м, ширина 150 м, объем 250 млн. литров, максимальная глубина 35 м. Вода поступает из находящегося рядом океана, проходит несколько степеней очистки и прогревается до 26? (температура воды в океане в этих местах обычно не превышает 17?). Глубина и протяженность бассейна позволяют проводить соревнования по многочисленным видам водного спорта, а также допускают использование лодок, катамаранов и небольших яхт. Идея создания «Сан-Альфонсо-дель-Мар» принадлежит чилийскому предпринимателю и биохимику Фернандо Фишману. Открытие бассейна позволило превратить местечко Альгарробо (Чили) в крупный курорт – ранее это побережье Тихого океана считалось некомфортным из-за низкой температуры воды, штормов и акул. Вблизи бассейна размещены отели, рестораны, джакузи-бары, фитнес-центры и кинозалы.]

Те же сутки. Полдень

Развалившись на светлых тканевых диванах, Марк и Вениаминыч заканчивали обедать. Ресторан, где они расположились, представлял собой чистенькое заведение, состоящее из небольшого одноэтажного здания и двух десятков столиков на улице, отгороженных друг от друга тентами. Полотна тентов с одной стороны были приподняты, отсюда открывался великолепный вид на океан и отделенную от него узкой полоской суши огромную, уходящую к горизонту лагуну-бассейн, справа над которой нависали многоэтажные тумбы отелей. Солнце в этот час палило нещадно. Под ясным лазурным небом океан искрился и сверкал. Где-то вдалеке по нему тихо скользил парус. На пляже перед отелем шумела толпа, среди общего гула выделялись отдельные возгласы, всплески, звуки музыки. Находящийся вдали от этого улья ресторан казался оазисом спокойствия. Несмотря на жару и удушливые порывы идущего с суши теплого ветра, здесь стояла мягкая полудрема. Лишь только изредка лучи солнца прорывались через открытые участки тента, обливая все потоками света.

Вениаминыч и Марк плотно налегали на морепродукты. Утконосый уже успел нахлестаться местным душистым белым вином, его лицо покраснело, глаза сделались стеклянными. Вениаминыч приступил к пище как гурман, ел медленно и со знанием дела, внимательно наклоняясь над тарелкой, рассматривал и нюхал чуть ли не каждый кусочек, делал глоток вина, полоскал себе рот, затем глотал и шлепал губами. Пил он сдержанней, но тоже немало, от чего стал словоохотлив, начал развернуто отвечать на вопросы утконосого и вскоре завладел беседой, тема которой его крайне интересовала.

– Завидую твоей памяти! Как ты вообще смог вспомнить этого типа спустя двадцать лет? – спросил Марк, опрокинув в себя очередной бокал.

– Я тебе уже сказал – это аяваска, ее действие и последствия. Конечно, у меня были сомнения, но я сходил на ресепшен и аккуратно пробил. Действительно – Олег Ширяев.

– Я и фамилию его давно позабыл.

– И я думал, что позабыл, а увидел – вспомнил. Аяваска не врет!

– Из чего готовят эту дурь?

– Основная составляющая – отвар лианы, к нему добавляются еще разные ингредиенты – как правило, листья растений; у каждого шамана свой рецепт.

– Зачем ты ее вообще хапнул?

– В последнее время я совсем загнулся по здоровью. Больше десяти приступов почечных колик у меня было за год, камни выходили огромные. Боль нестерпимая. Мне перестало помогать болеутоляющее. Если колоть по вене, то немного притупляется боль, но не уходит. Никакое лечение, поездки на воды – никакого эффекта. Знающие люди в Никарагуа посоветовали почистить себя аяваской. Есть разные виды лечения: европейский – ты принимаешь медикаменты, восточный – тебе ставят иглу, а есть медицина индейцев Амазонки. К ней и относится аяваска. За ней я и отправился в Перу.

Вениаминыч налил себе бокал, причмокивая, не спеша выпил его и продолжил. Марк, слушая, думал, что этот рассказ отличался от других его, как правило, ироничных монологов серьезностью и художественностью. Иногда складывалось впечатление, что говорит кто-то иной – ищущий смысл жизни романтик, а не прожженный циник и мизантроп.

– Это было всего неделю назад. В Лиме я сел на маленький самолет, который, поднявшись на небольшую высоту, доставил меня в местечко Икитос. Это был, пожалуй, самый зрелищный, необычный мой перелет, хотя я путешествовал таким образом немало. Мы парили над океаном, над горами с заснеженными вершинами, летели над бескрайними просторами джунглей, наблюдая сверху широченную извивающуюся ленту – Амазонку. В Икитосе я пересел на моторную лодку, и она словно увезла меня в доисторические времена. Я видел удивительные и дикие места: тропические деревья, склоненные над водой, забытые богом поселки с бунгалами на сваях. Лодка эта несла меня навстречу мистическому, таинственному обряду, к которому я готовился две недели. Я не спал с женщинами, соблюдал диету, исключил алкоголь, мясо (кроме курятины), сыры, цитрусовые, острое, соленое, сладкое, специи. Выдержать диету оказалось очень непросто! Жизнь без соли и сахара невыносима! Я и подумать раньше не мог – сколько же эмоций и стимуляций мы получаем от еды! Наконец, я прибыл к шаманам в затерянное в тропических дебрях местечко. Меня разместили в домике с крышей, покрытой сушеными пальмовыми листьями, а стенами служили привязанные к каркасу москитные сетки. Электричество давали пару раз в день. Пришло время ложиться спать. Ночью джунгли не спят. Что-то кругом шуршало, ползало, издавало звуки. Лежа на кровати, я мог наблюдать за Луной, за звездами; в чаще мелькали какие-то светлячки. Я ощутил себя внутри природы, грезил о чем-то – величественном, глобальном. Иногда налетал ветер, через москитную сетку он проникал внутрь и дотрагивался до моего лица. Время от времени я забывался сном. Утром вдруг начался ливень, он шел сплошной стеной, резко похолодало. К обеду дождь прекратился, выглянуло солнце. Я поел и уже до восьми вечера, до церемонии приема аява-ски, больше к еде не притрагивался. Мне предложили персональную церемонию, но я что-то растерялся и присоединился к группе канадцев.

В большой круглой хижине вшестером мы приняли из рук двух шаманов глиняные кружки с коричневой неприятно-горькой жижей, которую они налили из большой пластиковой бутылки с этикеткой «Фанта». Процесс начался. Я имел представление, что меня ждет: знал, что придется бегать в туалет, что будет рвота, понимал, что начнутся видения, – мне рассказывали об этом. Но насколько эффект будет мощным и чувствительным, даже не предполагал! Как описать пережитое и увиденное – я не знаю. Таких слов нет, таких красок и цветов не существует в реальном мире! Я увидел у сидящих рядом со мной ореолы, затем эти люди стали светиться фантастическими цветами: фиолетовыми, неоновыми. Вдруг ловлю себя на мысли, что боюсь взглянуть на себя. Боюсь просто до сумасшествия, до смерти… Наконец, украдкой пытаюсь посмотреть и – замираю от ужаса! Я вижу, что я черен как уголь и чудовищен.

– Самокритично! – хмыкнул утконосый. Но Вениаминыч, казалось, не заметил этого и продолжал:

– Я кричу, но из горла вылетает дикий, животный рык. И он продолжается, даже когда судорога закрывает рот. Я умираю, вижу смерть. Не дай бог кому-нибудь пережить подобное! Это был не просто глюк, а абсолютно реальное физическое ощущение – невыносимое. Не зря индейцы Амазонки называют аяваску «лозой мертвых» и «веревкой смерти». Я начинаю каждой клеткой ощущать свои грехи с самого рождения. Вижу малыша, которого в детстве обидел и унизил, вижу его глаза. И дальше, дальше, последующие грехи моей жизни, как на кинопленке, с дикой скоростью. Я увидел свои поступки глазами своих жертв. Осознал, ужаснулся. Видел зло, которое сотворил, объемно, с разных ракурсов. Меня разрывало, это был бесконечный, мучительный кошмар. Периодически его рассеивал шаман.

– Как рассеивал?

– Ты блуждал когда-нибудь в тумане?

– Ну!

– Видел, как туман рассеивается? Так и мой ужас рассеивался под действиями шамана. По всей видимости, он чувствовал, что со мной происходит, и своим монотонным пением, окуриваниями рассеивал тревогу, в которую меня затягивало и от которой я умирал. Когда шаман ко мне тянулся, я реально видел, каку него удлинялись руки… Я осознавал, что натворил в жизни. От этого понимания нельзя было никуда скрыться или сбежать. Из всех щелей из меня с болью начала вырываться разная гадость. Приступы рвоты были такие, что казалось, я блюю внутренностями. Когда мне нечем было блевать, я ревел как зверь, меня скручивало, душили спазмы, которые по силе были такими, что, казалось, ломали ребра. Я не помню, сколько раз я бегал на улицу – в туалет, там из меня тоже выходило, вырывалось что-то мерзкое. Я как-то посмотрел на это – б-р-р-р!

Там, на улице, я взглянул на небо и увидел, что звезды кружатся с тошнотворной быстротой. Я умирал от понимания того, что разорвал столько судеб, стал причиной такого множества страданий. Я прошел через боль этих людей, проникся ею, впитал ее. Мной овладело нечеловеческое чувство жалости к жертвам. С Ширяевым вышло очень жестоко. Я видел и его, был им, вместил в себя его муки. Поэтому сейчас его узнал.

Иногда в этой безумной кошмарной свистопляске случались просветы. Это было похоже на лучи света, которые прорезают кромешный мрак. Они сияли величием и райскими красками – я видел перламутровые облака, ультрамариновое небо, лазурные воды. Это были настоящие мир и жизнь. И осознание, что я привнес в эту красоту боль, слезы, кровь и дерьмо, – размозжило, растерло меня. Я снова стал умирать, и мне помог шаман, он полил мне голову водой. Я на него взглянул и увидел этого человека стоящим на фоне живописного, чудесного плато. И это меня даже не удивило, хотя точно знал, что мы находимся в хижине для церемонии.

В таком состоянии я дожил где-то до 5–6 часов утра. Затем меня еще раз сильно вырвало – как показалось, какими-то черными змееподобными существами… И потом начало отпускать. Опять закрутились образы, краски, но в этом калейдоскопе я ощущал чье-то присутствие, как будто изучающее меня изнутри. В потоке обрывчатых картин и замысловатых узоров моя душа услышала четкий женский голос. Вот что он сказал: «Ты знаешь и предупрежден. Анаконда видит тебя и в любой момент убьет, когда захочет и как захочет».

– Явная бесовщина!

– Я слышал, что верующие легче переживают действие аяваски, они могут читать молитвы. Но я атеист, мне некого было просить о помощи. Считается, что церемонию аяваски можно еще несколько раз повторить. Русские, как мне сказали, наиболее устойчивы к аяваске и выдерживают с десяток церемоний. Знающие люди рассказывали, что каждая из них не похожа на другую, но мне хватило одной, больше не способен в себя вместить. Это самое сильное и страшное впечатление в моей жизни. Стресс, потрясение, тяжелый удар, от которого я как бы проснулся и почувствовал себя легче и свободней. По-иному стал относиться к миру и к природе.

– Я и вижу: фотографируешь цветочки, кормишь птиц, скоро начнешь отпускать в небо жучков, мух, пойдешь обнимать деревья, будешь говорить, что они – твои братья.