Дневник

В Домашевке по авточасти крупная удача – у местной помещицы в соседней экономии купили до 250 пудов бензину, который она охотно продала и недорого: по 20 рублей за пуд. Она сильно опасалась, что большевики или иная нечисть заберут даром. А нам торжество – на все машины теперь бензину хватит верст на 500, если не больше.

Выступили в 18 часов.

Семь человек отправлено в дальнюю командировку.

В дороге мысль настойчиво вертелась вокруг прошлого, настоящего и дней грядущих; нет-нет да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с мщением побежденному врагу, но разум, ясный и логичный разум, торжествует над несознательным движением сердца… Что можем мы сказать убийце трех офицеров или тому, кто лично офицера приговорил к смерти за «буржуйство и контрреволюционность». Или как отвечать тому, кто являлся духовным вождем насилий, грабежей, убийств, оскорблений, их зачинщиком, их мозгом, кто чужие души отравлял ядом преступления?! Мы живем в страшные времена озверения, обесценивания жизни. Сердце, молчи, и закаляйся воля, ибо этими дикими разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон: «око за око», а я скажу: «два ока за око, все зубы за зуб». «Подъявший меч…»

В этой беспощадной борьбе за жизнь я стану вровень с этим страшным звериным законом – с волками жить[58 - Расстрелы пленных в первой половине 1918 г. – были характерной приметой начавшейся Гражданской войны с обеих сторон, когда захваченный в плен противник мог быть казнен без какого-либо разбирательства в вопросе. Определяющим фактором для вынесения решения о казни была принадлежность его к той или иной стороне. Во время похода Яссы – Дон, не имевший возможности брать с собой пленных и проводить какое-либо следствие, отряд Дроздовского по мере своего движения к Ростову-на-Дону расстреливал оказывавших ему сопротивление сторонников советской власти, нередко проводя карательные операции по просьбе местных жителей. Особенно жестокими были меры Дроздовского по отношению к тем, кто участвовал в убийствах чинов его отряда. Уже позднее, во время Второго Кубанского похода, после того как красноармейцами в ночь на 23 июня 1918 г. были жестоко убиты попавшие к ним в плен полковник М.А. Жебрак и несколько десятков офицеров, Дроздовский крайне жестоко провел ответные меры. По воспоминаниям одного из дроздовцев, «…вся дивизия горела желанием отомстить за смерть замученного Жебрака, а кроме того, в этот день красные в первый раз стреляли разрывными пулями, и это тоже подбавило масла в огонь. На мельницу (куда сводили пленных красных. – Р.Г.) пришел Дроздовский. Он был спокоен, но мрачен. На земле внутри мельницы валялись массы потерянных винтовочных патронов. Там были всякие: и обыкновенные, и разрывные, и бронебойные. Дроздовский ходил между пленными, рассматривая их лица. Время от времени, когда чье-либо лицо ему особенно не нравилось, он поднимал с земли патрон и обращался к кому-нибудь из офицеров. “Вот этого – этим”, – говорил он, подавая патрон и указывая на красного. Красный выводился вон, и его расстреливали. Когда это надоело, то оставшиеся были расстреляны все оптом» (Цит. по: Абинякин Р.М. Генерал-майор М.Г. Дроздовский // Исторические портреты: Л.Г. Корнилов, А.И. Деникин, П.Н. Врангель… / Сост. А.С. Кручинин. М., 2011. С. 252). К концу 1918 г. подобные самочинные расстрелы пленных красноармейцев стали исключением и преследовались воинскими начальниками. В 1919 г. вчерашние красноармейцы стали одним из главных источников комплектования белых Вооруженных сил Юга России, многими тысячами поступая в их.].

И пусть культурное сердце сжимается иногда непроизвольно – жребий брошен, и в этом пути пойдем бесстрастно и упорно к заветной цели через потоки чужой и своей крови. Такова жизнь… Сегодня ты, а завтра я. Кругом враги… Мы, как водою остров, окружены большевиками, австро-германцами и украинцами. Огрызаясь на одних, ведя политику налево и направо, идешь по пути крови и коварства к одному светлому лучу, к одной правой вере, но путь так далек, так тернист.

Холод усиливается – почти мороз; полная луна холодным светом освещает пустынные, ровные пашни, изредка прорезанные узкими полосками снега. Большинство идет пешком почти весь переход. Слезли с подвод – все же теплее. Холод проникает всюду…

12-й час, вот и река.

16 марта, Александровка

В половине двенадцатого, когда голова нашей колонны подошла к парому, уже началась переправа горной батареи; эскадрон был уже на левой стороне. Переправа тянулась долго – только в 6 часов переправил части, и началась переправа обозов.

Чем дальше к утру, тем становилось холоднее – усиливался ветер, грелись у костров из камыша, соломы, сухой травы и бурьяна – дров нет; в домике паромщика битком набито греющимися.

Вернувшись в штаб, пил чай. Почти совсем не заснул. Днем от заставы донесение о приходе на станцию Трикраты эшелона – донесение, до крайности не вязавшееся с обстановкой; по выяснении оказалось мифом – пришел поезд с товарными вагонами.

День опять ветреный и холодный.

Бессонная ночь сказалась, устал, хочется спать – лег в начале 10-го.

17 марта, Петропавловка

С утра пурга; с выступлением задержались, и колонна двинулась только в 8 вместо 7-ми. Ветер восточный – северо-восток, холодный, гнал тонкую снежную пыль, резал лицо, коченели руки, отмораживались уши, лед нависал на усах и бороде, на ресницах и бровях. Может, дорогу плохо видно. Снег слепит чем дальше, тем больше. Идти очень тяжело, в особенности артиллерии и кавалерии – мерзнут руки и ноги. Мортирщики стонут, много добровольцев полумальчишек, ясно, что 45 верст им было бы не под силу в таких условиях. Сократил переход, остановившись в Спасибовке и Петропавловке вместо Еланца. Бежал прапорщик, летчик Бербеко, со своим приятелем – не усмотрела конно-горная.

Как разнообразно отношение жителей – масса во многих деревнях очень благоприятно настроена, так в Акмечети и Александровке. Акмечетских трех убийц полковника, которых выдали нам сами жители, сегодня расстреляли. Акмечетские особенно помогали переправе, их комитет сам прислал своих плотников и техника направить паром для броневиков. Дали доски для усиления и вообще оказывали всякое содействие.

Приходится выслушивать много жалоб, просьб о разборе разных ходатайств о защите от одних и видеть злобу и косые взгляды других; иные бегут, только слыша о нашем приходе. Наши хозяева среднего достатка, боятся грабежей, лучшее имущество хранили в бочке в стоге соломы, при нас только вынули пересмотреть и проверить!

Сломалась на походе ось горной пушки – слава Богу, починили.

18 марта, местечко Еланец

Настоящая зима, хотя не холодно. Ветер сильный. Кругом бело. По дороге снега немного, но все же для автомобилей плохо.

Бросили автомобиль с пушкой – что-то сломалось, кажется, шестерня. Суток 3 надо для починки, если вообще можно, но по внешним признакам нельзя – а ждать невозможно. Взяли, что можно: запасные части; машину и орудие испортили.

Выступили в 9 часов. Дорога до Сербуловки была очень тяжелая – от таяния тонкого слоя снега верх дороги загрязнился. Стало скользко и липко. А тут еще перед выходом на тракт немало поблуждали целиной по степи – проводник плутал. На ногах налипали комья грязи…

Головной броневик, который должен был идти с конницей, положительно надрывался. Конечно, за конницей не поспел. Колеса буксовали; даже одев лапы, шел с трудом; кое-как добрался до Сербуловки, по деревне не смог пройти, так как мост через ручей был крайне ненадежен… Тут мы его и оставили. Я приказал ему ждать остальные автомобили и выступить всем вместе, ночью, когда подмерзнет. После Сербуловки, в общем, дорога была хороша – почти везде сухая. Через первый встречный ручей пройти не удалось, так как пародия на мостик была разрушена. На переезде через ручеек увязали даже телеги. Пришлось дать версты две крюку на обход…

Вообще из-за дороги переход оказался достаточно неприятным – воображаю, что здесь делается, когда получается настоящая грязь.

Большевиков нет нигде, говорят, что они бегут при первых вестях о нашем приближении и давно уже покинули наш район; вообще о нас ходят самые дикие вести: то корпус, то дивизия, то 40 000, буржуи, нанятые помещиками, старорежимники[59 - П.В. Колтышев в воспоминаниях приводил пример слухов, сопровождавших движение отряда по Югу России: «В руки чинов отряда попалась какая-то местная провинциальная газета, где в статье “Контрреволюция в Дубоссарах” рассказывали разные небылицы об отряде. Говорилось, что вывешен “старорежимный трехглавый флаг” над городом. “Банда” буржуев и офицеров, среди которой находился и бывший царь Николай II, терроризировала население, производя множество грабежей и “массовых расстрелов”. В конце газетной заметки стояло гордое заявление, что крепкая советская власть сумеет быстро положить конец “этой офицерской затее”» (Дроздовский и дроздовцы… С. 282–283).]. Жители разбираются, в общем, слабо; нередко спрашивали: «Вы украинцы?» – «Нет». – «Австрийцы?» – «Нет». – «Большевики?» – «Нет». – «Так кто же вы?» – «Мы – русские». – «Значит, большевики – русские ведь все большевики». В общем, массы довольны. Просят защиты, установления порядка: анархия, дезорганизация измучила всех, кроме небольшой горсти негодяев. Говорят, что некому жаловаться, нет нигде защиты, никакой уверенности в завтрашнем дне. В Еланце просят навести порядки, если не можем репрессиями, то хоть напугать… Постоянные налеты, грабежи, убийства терроризировали население, а виновных боятся называть из страха мести. Наши хозяева евреи, ограбленные вчера на 900 рублей, встретили нас крайне радушно. «Хоть день будем покойны!»

К интенданту привезли, собрав по домам, три воза хлеба и очень удивились, что он заплатил. Посылали в виде откупного, так привыкли, что проходящие части грабили и отбирали даром. Это углубление революции после большевистского переворота гастролерами, наезжающими в деревню – грабежи имений и экономий под угрозой пулеметов; иногда, впрочем, сопротивляются, дают отпор, защищая помещиков (Доманевка, Трикраты). Самое зло – пришлые матросы и солдаты-красногвардейцы.

В Еланце пришлось дать дневку, поджидая автоколонну – еще день пропал против расчета, еще промедление… Начинается полоса неудач, пока еще не очень значительных. Погода здесь – великий фактор.

19 марта, Еланец

Вынужденная дневка – поджидал автомобили. Последний добрался только часов в 14. Уже сильно чувствуется необходимость хорошего ремонта, а потому решил бросить отдельно автоколонну на два перехода вперед, где ей и ждать соединения с нами. Тогда они вместе с двумя днями дневки получат 3–4 дня на ремонт; автомобильная искровая станция будет нас связывать при раздельном расположении. Погода слегка пасмурная, ветра нет, подсыхает, но очень боюсь дождя…

От грабежей и налетов стон стоит. Понемногу выясняем и вылавливаем главарей, хотя главные заправилы умудряются заблаговременно удрать; в штабе сосредоточиваются показания всех квартирохозяев, также помогла очень посадка своего переодетого вместе с арестованными – те ему сдуру многое порассказали. Жители боятся показывать на формальном допросе, только три-четыре дали показания под условием, что их фамилии останутся неизвестными. Наш хозяин, еврей, говорил, что местные евреи собирались послать делегацию просить оставить какое-нибудь угрожающее объявление о поддержании порядка, а то их перед нашим приходом грозили громить, а теперь грозят расправиться, когда мы уйдем. А ведь они не рискнули назвать ни одной фамилии. Бумагу, конечно, приказал написать. Авось страх после нас придаст ей силу, но только видеть себя в роли защитника евреев – что-то уж чересчур забавно – это я-то, рожденный, убежденный юдофоб!.. Кстати, к бумаге приписали о сдаче арестуемых за грабежи и хулиганство украинским властям – много смеялся, поймут ли украинцы все глумление в этих строках…

Забавно, до чего грозная слава окружает нас. Наши силы иначе не считают как десятками тысяч… В этом диком хаосе что может сделать даже горсть, но дерзкая и смелая. А нам больше ничего не осталось, кроме дерзости и смелости… Когда посмотришь на карту, на этот огромный предстоящий путь, жуть берет, и не знаешь – в силах ли будешь выполнить свое дело. Целый океан земли впереди и враги кругом…

20 марта, Софиевка (Графская)

Немного пасмурно, холодновато. Погода обещает быть хорошей. Беспокойство за погоду, от которой так много зависит, отражается на сне. Хотя условия прекрасные, плохо спал. Выступление в 8 часов. Вскоре после движения погода изменилась – небо сплошь серо, пошел мокрый мелкий снег; дорога разгрязнилась. Липкая грязь висела гирями на ногах, облепляла колеса, лошадям очень тяжело. Только после привала, на половине остального пути, снег остановился, но небольшой северный ветер захолодил. Сыро, холодно. Некоторые лошади едва вытягивали. Горные снаряды, не доходя 5 верст, пришлось перегрузить на вызванные обывательские подводы. Наши лошади стали. Автомобили стали у Васильевки на трети пути, не говоря уже о намеченном двойном переходе, когда-то присоединятся. Прямо несчастье…

Прибыли головой колонны в Софиевку в 19 часов. Это даже хорошо. Легенда о Николае Николаевиче в массе народа (движение его на Екатеринослав и Николаев). Вывод – симптоматичность (борьба за освобождение под вождением Великого Князя!). Устал сильно. Лошадь слабая, много шел пешком по ужасной размокшей почве. Да и ехать шагом все время несладко.

21 марта

Ночью будили два раза – один раз Гаевский жаловался, что не может идти – я ответил, что идти нужно, пусть больше шагом да в поводу, да облегчить обоз перекладкой на обывательские повозки. Второй раз прибыл офицер из автоколонны – просят двухдневную остановку там, где стали; для чистки машин. Осталось согласиться. Чистое горе с этими автомобилями.

Несколько раз просыпался, ворочался. Плохо спалось на подушках, постланных на кровать. Сегодня угорели насмерть один доброволец-солдат интенданта, другой болен от угара, угорели сильно Войналович и Понкин – так хорошо натопили. В связи с усталостью конного состава, плохой дорогой, остановкой автомобилей – решил перейти пока в Новый-Буг, а не делать сразу 50 верст – рискованно. Еще одна вынужденная потеря дня. Бологовской и Кудряшев[60 - Кудряшов Ипполит Александрович (1885–1965). К началу Первой мировой войны служил помощником прокурора в Ломже. На военной службе с осени 1914 г. – вольноопределяющийся-артиллерист; прапорщик артиллерии (1915); к осени 1917 г. – поручик, младший офицер 2-й батареи 3-го Сибирского горного артиллерийского дивизиона на Румынском фронте. Участник Белого движения на Юге России. Осенью 1917 г. вместе со своим однополчанином штабс-капитаном Д.Б. Бологовским вступил в подпольную антисоветскую организацию на Румынском фронте. Одними из первых группа Бологовского присоединилась М.Г. Дроздовскому (штабс-капитан Бологовский и его группа из 14 человек в отряде исполняли функции разведки и контрразведки). Участник похода Яссы – Дон, рядовой 2-й роты Сводно-стрелкового полка. В дальнейшем участник всех боев и походов Дроздовской дивизии. В 1919–1920 гг. – командир бронеавтомобилей «Кубанец» и «Доброволец». В 1920 г. после эвакуации Новороссийска – младший офицер 7-й гаубичной батареи в Дроздовском артдивизионе, подполковник. После Галлиполи эмигрировал из Болгарии во Францию. Состоял в Обществе галлиполийцев и в РОВСе, но в дальнейшем от них отошел. Скончался в Сен-Боделе.] едут к Корнилову.

Выступил в 10. Погода как будто разгулялась, но грязища была невылазная. В Новом-Буге местный комитет последние дни перекрасился и ведет борьбу с грабителями, сорганизовав вооруженную охрану из 50 человек. Два дня перед тем трех расстреляли; во главе стоит прапорщик, учитель, еще недавно, когда проходили большевики – настоящий большевик; такое уж время цвета changeant[61 - Изменчивый (фр.).], нас, собственно, это мало касается, и раз что комитет не косится на нас, а, наоборот, по тем или иным соображениям идет параллельно, решили его оставить в силе и даже поможем, пока здесь, – шире ликвидировать преступные элементы. Свою часть местечка охраняем сами, а в остальной оставили их охрану и патрулирование, сохранив им оружие.

Мы (четверо) остановились у дьякона на площади, штаб у священника. Местечко неимоверно грязное. Много учебных заведений: женская гимназия, шестиклассная мужская прогимназия, учительская семинария и еще какая-то школа, но, в общем, удивительно убогое впечатление местной интеллигенции – учителей, священников, чиновничества, убогая, вся погрязшая в тине жизненных будней… да еще под знаком вечного страха перед насилиями.

Ввиду мирного настроения местечка решил использовать его кузницы и вместо двухдневной остановки во Владимировке один день задержаться в Новом Буге – разведчики же все равно едут отсюда… В разведку на Берислав поедут прапорщики Беспалов и Дмитриев.

Погода обманула, часов с 4-х начало мелко моросить, и так почти всю ночь шел мелкий и упорный дождь – что будет с автомобилями. Ведь так если еще два, три дня, придется их бросить – я не могу их ждать – и так уже сколько времени потеряно; между тем бросить сейчас жаль, а уйдешь еще дальше, оставив их дожидаться лучшей дороги и погоды, пожалуй, и команду их потеряешь – прямо драма. Переговоры по радио не наладились, от них утром начали принимать, а передать не могли: оказалась наша повозочная станция испорченной умышленно (как может испортить только специалист) бежавшим еще в Кишиневе добровольцем-слухачом… Поставили польскую, свою будем исправлять, а пока остались без разговоров. Все это мучает, злит и нервит. С проклятой дорогой и разведчикам не удалось отправиться сегодня: выслал я их немного поздно, и они, задержанные грязью, застигнуты были темнотой верстах в 10-ти от местечка. Под дождем мрак был полный, дороги не видно, вернулись назад – выйдут завтра с рассветом.

Спали в гостиной на полу – мне попался тонкий войлочный тюфячок. Только Невадовский спал на диване – была его очередь. Однако выспались прекрасно.

22 марта, местечко Новый Буг

Утром прибыл в 10 часов штабс-капитан, начальник одного из летучих партизанских отрядов – их 7 офицеров совместно с хуторянами одного из хуторов севернее деревни Малеевки сорганизовались и вели борьбу с бандами; вчера сделали налет на Малеевку (11 человек с чучелом пулемета!), сплошь большевистскую, захватили их пулемет и удрали благополучно. Малеевцы собираются их бить, и они, укрепившись на хуторе, просят помощи – обезоружить Малеевку; это почти нам по дороге – послал отряд: 3-ю роту, конно-горный взвод и 2-й эскадрон, все под командой Невадовского. Обещают, что часть офицеров поступят к нам добровольцами. Отряд выступил только в 3 часа. Войналович оттянул отдачу приказания, не сочувствуя экспедиции! А предполагали выступить в 12 часов. Вскоре прибыли 2 раненых офицера Ширванского полка[62 - Здесь и далее речь идет о чинах 84-го пехотного Ширванского полка.], помещены в больницу. Они с командиром полка и несколькими солдатами со знаменем пробирались на Кавказ; в районе Александрово (Долгоруково) банда красногвардейцев и крестьяне арестовали их, избили, глумились всячески, издевались, четырех убили, повыкалывали им глаза, двух ранили, ведя на расстрел, да они еще с двумя удрали и скрылись во Владимировке, где крестьяне совершенно иные, но сами терроризированы долгоруковцами и фонтанцами; еще человека 4–5 скрылись в разных местах. Из Владимировки фельдшер привел их сюда в больницу, так как там фонтанцы и долгоруковцы требовали выдать их на убой. Внутри все заныло от желания мести и злобы. Уже рисовались в воображении пожары этих деревень, поголовные расстрелы, и столбы на месте кары с надписями за что; потом немного улеглось, постараемся, конечно, разобраться, но расправа должна быть беспощадной: «два ока за око»! Пусть знают цену офицерской крови!

Всем отрядом решил завтра раненько выступать, чтобы прийти днем на место и тогда же успеть соорудить карательную экспедицию.

Присоединились 4 офицера, догонявшие нас из Кишинева – энергия – шли все время упорно; позади нас остался страх – эти 4 офицера по дороге вооружились, отняв у жителей оружие, поколачивали советы, конфисковали двое рожек и одну стереотрубу…

В 15? часа донесение об эшелоне[37 - Подразумевается австрийский.], прибывшем на станцию Новый Буг, захватили одного нашего солдата, приняв, очевидно, за большевика, но он успел удрать – вслед стреляли; высадились (человек 300 и 4 пулемета), прикрылись цепью, но вскоре уехали дальше на север; спрашивали про нас – послали разъезды узнать подробнее. Приказал на всякий случай быть готовыми к внезапному выступлению.

Связь радио долго не налаживалась; наконец, связались, слава Богу… От них только нет еще донесения.

В 19 часов прибыли с нашим разъездом со станции 2 австрийских офицера, только что прибывших из Николаева, два наших остались у них заложниками. Осведомлялись, что мы, кто такие, как по отношению к ним держимся – дал разъяснения: предполагаем через Александровск на Москву, боремся с большевиками. Они хотели, чтобы кто-нибудь из нас ехал с ними в Николаев для переговоров; сказал – зачем, я все объяснил; они – «мы не можем сами решать, не знаем, как наше начальство, может, не захотят вас пропустить». Наглость извела, пришлось, однако, сдерживаться, пытался различными переговорами уклониться – наконец решили переговорить с Николаевом по телефону, потребовали, чтобы кто-нибудь отправился с ними к телефону. Вызвался Войналович и уехал, а я приказал выступать в ночи, хотя и говорил австриякам, что еще постою дня 2–3. Со времени первого донесения душа не на месте, не верю этим швабам, надо поскорее уходить: дорогу эту занимают, Херсон заняли, Кривой Рог в руках немцев – все это очень не улыбается, и не ошибка ли моя дневка здесь; да и вообще идем очень, очень медленно. Дал радио авточасти, очертил обстановку и приказал скорее присоединяться, хотя бы и бросить автомобили, если нельзя с ними. В 23 с четвертью вернулся Войналович; с Николаевом не говорили, где-то перерывают большевики телефон, говорили только с эшелоном, ушедшим на север; австрийцы трясутся – кажется, им в тылу испортили путь, вся группа человек 50 (из них и были парламентеры) собирается завтра возвращаться, но доедут ли до Николаева – не уверены. Спрашивали направление нашего движения, на случай возможных встреч с их войсками, чтобы не было столкновений неожиданных – сказал – на Александровск. Войналович отговаривал от ночного марша, уверял – нет надобности, артиллеристы тоже стонали, отменил, оставил прежнее 6-ти часовое, но очень неприятно менять приказание, с другой стороны, ночной марш в такую грязь, в темень (без луны), при громадном обозе очень не легок. Что же, рискну, пожалуй, не будет зла…