Единая военная доктрина и Красная Армия

Единая военная доктрина и Красная Армия
Михаил Васильевич Фрунзе

М. Фрунзе

Единая военная доктрина и Красная Армия

Одним из наиболее важных вопросов, приковывающих внимание нашей современной военной мысли, является вопрос о так называемой «единой военной доктрине».

Предметом оживленного обсуждения служил он в статьях, помещенных рядом военных специалистов на страницах ныне уже не существующего журнала «Военное Дело», к нему же вплотную подходит мысль армейских работников, о чем свидетельствуют протоколы многих военных совещаний, посвящавшихся вопросам реорганизации Красной армии.

Все это говорит о наличии глубокого теоретического и практического интереса, возбуждаемого данным вопросом. Но, к сожалению, дальше простого интереса дело вперед пока не двинулось, ибо до сих пор мы не только не имеем попыток систематизации учений о нашей военной доктрине, но и самое содержание этого понятия является в достаточной степени смутным и неопределенным.

Характерна в этом отношении та разноголосица мнений и взглядов, которая обнаружилась в статьях наших военных специалистов. Вышло буквально по пословице: «сколько голов, столько и умов». По признанию крупнейших представителей военного мира оказалось, что никаких определенных взглядов у нашего старого генерального штаба по этому основному вопросу военной теории не существует и, даже более того, – нет ясного представления, в чем собственно состоит сам вопрос, нет умения правильно поставить его.

Этот факт, говорящий прежде всего о крайней скудости военно-теоретического багажа, доставшегося нам в наследство от старой армии, способен навести на грустные размышления и по поводу наших дальнейших попыток в этом направлении. И надо признать, что некоторая доля основательности опасений подобного рода, несомненно, есть, но только все же известная доля.

Надо вспомнить ту общественно-политическую обстановку, в которой развивалась и работала до времен революции военная мысль. Вспомнить, что в атмосфере полицейско-самодержавного строя, с его подавлением всякой общественной и личной инициативы, на фоне общей экономической и политической отсталости, с крайней рутиной навыков и взглядов во всех сферах общественной деятельности, конечно, не могло быть и речи о каком-то широком научном творчестве.

Все эти уродливости особенно ярко сказывались в постановке нашего военного дела, где беспощадно пресекалась в корне пытливая мысль и подрезалась инициатива. Поэтому объективно никто не может ставить в вину старому генеральному штабу той растерянности и беспомощности, которые обнаруживаются по ряду вопросов. Тем не менее факт остается фактом и считаться с ним приходится всем тем, кому дороги интересы дальнейшего развития и укрепления военной мощи советской республики.

Мы думаем, что на основе вновь создающихся общественных отношений в обстановке, не только позволяющей, а прямо требующей от каждого честного гражданина выявления максимальной энергии и инициативы, сумеет быстро развиться и окрепнуть и наша военно-теоретическая мысль. Думаем, что среди старого генерального штаба найдется не мало работников, способных совлечь со своего духовного «я» одежды ветхого Адама, не могущего мыслить иначе, как в пределах привычных представлений и узких рамок буржуазного мировоззрения, с его духом мещанской тупости и косности.

В этой способности стряхнуть с себя остатки старой рутины, разобраться в сложности происходящих вокруг нас явлений, стать на точку зрения выдвигающихся на арену жизни новых общественных классов, заключается основное условие плодотворности теоретической работы наших товарищей-специалистов. Практический же опыт, полученный многими из них в рядах Красной армии, даст для этой работы достаточный материал.

Все это, на-ряду с деятельностью только что начинающего распускать крылья молодого поколения наших военных работников, выдвинувшихся за время революционных войн из народных низов, дает полную уверенность в том, что в ближайшем будущем дело осмысливания нашего военного опыта, выработки тех единых взглядов, которые должны лечь в основу боевой подготовки Красной армии и отсутствие чего сейчас болезненно чувствуется в ней всеми с верху до низу, – двинется быстро вперед.

Предлагаемая вниманию читателей статья является попыткой поставить вопрос о «единой военной доктрине» с точки зрения интересов рабочего государства и революции, и наметить тот примерный путь, которым, как нам кажется, должна итти разработка вопроса.

Прежде всего, что такое из себя представляет самое понятие «единая военная доктрина»? В чем практический смысл этой идеи?

Ответ на этот вопрос мы можем получить, бросив самый поверхностный взгляд на сущность современных войн, характер нынешних боевых задач и условия их разрешения.

Войны текущего исторического периода в сравнении с предшествующей эпохой носят целый ряд характерных особенностей. В то время, как прежде исход боевых столкновений зависел от сравнительно небольших групп населения, образовывавших или постоянные отряды, считавшие войну своей профессией, или же временно привлекавшихся для этих целей, – теперь участниками войн являются почти поголовно целые народы; сражаются не тысячи и десятки тысяч людей, а целые миллионы; самые войны втягивают в свой круговорот и подчиняют себе решительно все стороны общественного быта, затрагивают все без исключения государственные и общественные интересы. Театром военных действий являются не узко ограниченные пространства, а громадные территории с десятками и сотнями миллионов жителей; технические средства борьбы бесконечно развиваются и усложняются, создавая все новые и новые категории специальностей и родов оружия и т. д., и т. д.

При этих условиях основному требованию военного искусства и науки – цельности общего плана и строгой согласованности при его проведении – грозит величайшая опасность повиснуть в воздухе. В то время, как в прежних войнах момент непосредственного руководства вождей отдельными частями боевого организма составлял обычное явление, теперь этого нет и в помине. Между тем это единство, цельность и согласованность нужны теперь более, чем когда-либо. И они нужны не только в период уже развертывающихся боевых операций, но и тогда, когда к ним идет предварительная подготовка, ибо, как общее правило, эта подготовительная работа как государства, взятого в целом, так и его военного аппарата сыграют решающую роль. Государство должно заранее точно определить характер своей общей и, в частности, военной политики, наметить в соответствии с этим возможные объекты своих военных устремлений, выработать, установить определенный план общегосударственной деятельности, учитывающий будущие столкновения и заранее целесообразным использованием народной энергии, обеспечить благоприятные условия для их разрешения.

Что касается военного аппарата, то на основе общей государственной программы он должен принять организационную форму, наиболее отвечающую государственным заданиям, и дальнейшей работой создать прочное единство всех вооруженных сил, связанных с верху до низу общностью взглядов как на характер военных задач, так и на способы их разрешения.

Эта работа по выработке единства мысли и воли в рядах армии является делом чрезвычайно сложным и трудным и может успешно протекать только тогда, когда совершается планомерно, на основе отчетливо сформулированных и санкционированных общественным мнением руководящего страной класса положений.

Из сказанного ясно, какое огромное практическое значение для всего дела военного строительства республики имеет учение о «единой военной доктрине». Оно должно указать характер тех боевых столкновений, которые нас ожидают. Должны ли мы утвердиться на идее пассивной обороны страны, не ставя и не преследуя никаких активных задач, или же должны иметь в виду эти последние? В зависимости от этого определяется весь характер строительства наших вооруженных сил, характер и система подготовки одиночных бойцов и крупных воинских соединений, военно-политическая пропаганда и вся вообще система воспитания страны.

Учение это должно быть обязательно опытным, являясь выражением единой воли общественного класса, стоящего у власти.

Вот примерный круг общих идей и вытекающих из них практических задач, который должен быть охвачен понятием «единой военной доктрины».

Выше было уже отмечено, что более или менее общепринятой и точной формулировки этого понятия в нашей военной литературе нет. Но при всем разнообразии мнений, высказывавшихся по поводу содержания понятия, основные моменты у большинства определений приблизительно совпадают. Основываясь на изложенном выше, моменты эти можно свести к двум группам: 1) технической и 2) политической. Первую образует все то, что касается организационных основ строительства Красной армии, характера боевой подготовки войск и методов разрешения боевых задач. Ко второй же относится момент зависимости и связи технического порядка с общим строем государственной жизни, определяющим ту общественную среду, в которой должна совершаться военная работа и самый характер военных задач.

Таким образом можно было бы предложить такое определение «единой военной доктрины»: это есть принятое в армии данного государства единое учение, устанавливающее формы строительства вооруженных сил страны, методы боевой подготовки войск и их вождения на основе господствующих в государстве взглядов на характер лежащих пред ним военных задач и способы их разрешения, вытекающие из классового существа государства и состояний его производительных сил.

Формулировка эта отнюдь не претендует на конструктивную законченность и полную логическую безупречность. В конце концов дело совершенно не в этом; важно основное содержание понятия, что же касается окончательной кристаллизации его, то это дело дальнейшей практической и теоретической разработки вопроса.

Установив общее логическое содержание понятия «единой военной доктрины», перейдем теперь к вопросу о конкретном практическом содержании этого понятия в применении к реально существующим армиям в различных государствах.

В этом отношении интересно остановиться на примере трех государств, обладающих вполне развитыми и воплотившимися в определенную форму вооруженными силами с ярко выраженными чертами единой военной идеологии (военная доктрина).

Я имею в виду Германию, Францию и Англию. Начнем с первой.

Германия до самого последнего времени была государством с наиболее мощным военным аппаратом, стройной системой организации вооруженных сил и совершенно определенной, единой для руководящих элементов как армии, так и всей страны военной идеологией.

Основной чертой германской военной доктрины в ее технической части (т.-е. чисто военной) является чрезвычайно ярко выраженный наступательный дух. Идея активности, искание решения боевых задач путем энергичного, смело и неуклонно проводимого наступления, проникает все германские уставы и наставления для высших начальников. Эта же идея определила собой и структуру всего германского военного аппарата, выдвинув на первый план разработку оперативных проблем и создав в лице германского штаба мощный и высоко авторитетный орган, руководивший всей работой по разработке военных планов и боевой подготовке войск. Воспитание и обучение всех войск шло в духе этой же наступательной тактики и в конечном результате подготовило такую совершенную по своей структуре и подготовке военную силу, которая после на полях гигантских сражений империалистической войны выявила в полной мере свои выдающиеся боевые качества.

Спрашивается: чему или кому была обязана Германия наличием в ее распоряжении такой превосходной по качеству вооруженной силы? Первый ответ на вопрос уже дан тем, что она воспитывала свою армию на основе единой военной доктрины, построенной в соответствии с выводами военного искусства. Но это только первый ответ. Мы должны спросить дальше: а почему германская армия получила такую доктрину, почему она вся, с верху до низу, пропиталась ею, в то время как, например, в России ничего подобного не было, хотя теоретически знание военного искусства, несомненно, имелось и там?

Ответом на это не может служить указание на исключительные военные дарования германских военных верхов, будто бы силой своего гения открывших тайны побед и составлением германской военной доктрины поставивших свою армию на небывалую высоту. Такое объяснение детски наивно, но его приходится отметить, ибо в статьях некоторых наших военных специалистов сплошь и рядом проглядывает стремление свести суть вопроса о создании военной доктрины к действиям и талантам отдельных выдающихся лиц (см., например, такое определение: «военная доктрина есть пророческий глас военного гения» и т. п. чепуха).

Основные черты германской доктрины отнюдь не являются случайным явлением; они целиком и в полной мере являются производными от общего строя германского быта в эпоху до-империалистической войны.

В самом деле, что из себя представляла Германская империя к началу четырнадцатого года? Это было мощное экономически и политически капиталистическое государство, с ярко выраженной империалистической окраской; государство, проводившее откровенно хищническую политику и, опираясь на свои материальные культурные силы, стремившееся к мировой гегемонии. Наличие крупных конкурентов в лице других империалистических стран (Франция, Англия, Россия и пр.), исторически раньше создавших государственные национальные объединения и успевших захватить лучшие куски общемировой добычи, заставляет капиталистическую Германию напрячь все ее силы в борьбе за мировое положение. Правящий в Германии буржуазный класс всю жизнь страны подчиняет этой основной государственной цели – победе над конкурентами. Пресса, наука, искусство, школа, армия – все организуется и направляется буржуазией в одну точку. Буржуазии удается идейно развратить и подчинить своему влиянию даже значительные слои германского пролетариата – класса, объективно враждебного той хищнической линии поведения, которая проводилась буржуазией. И на этой почве, в этой атмосфере всеобщего преклонения пред армией и флотом на основе активнейшей внешней политики, ставившей армии определенно наступательные задачи, не могло создаться ничего другого, как то, что мы имеем в лице германской доктрины, в личном составе ее генерального штаба и всей германской армии. Армия императора Вильгельма, отразившая собой Германию буржуа и помещиков, уверенных в своей силе и упоенных мечтами о мировом могуществе. «Германия превыше всего». Вот тот девиз, который отравлял сознание большинства германского народа в эпоху империалистической войны. И верные этому девизу германские полки сокрушающим потоком, уверенно, следуя принципам своей доктрины, ринулись на равнины Бельгии.

Первые же столкновения с армиями враждебных стран показали стратегическую и тактическую правильность положений германской доктрины.

Так обстояло дело в Германии. Основной вывод, который можно сделать отсюда, следующий: все военное дело данного государства, в частности, то учение, на основе которого строятся его вооруженные силы, являются отражением всего уклада его жизни и в конечном счете – его экономического быта, как первоисточника всех сил и рессурсов. Никогда германским генералам не удалось бы создать своей военной доктрины, ни даже, если бы это было сделано, не удалось бы привить ее всей толще германской армии, если бы этому не благоприятствовали соответствующие условия германской жизни.

Перейдем теперь к Франции.

Эта страна тоже является представительницей хищничествующего империализма. Так же, как германская буржуазия, Франция всегда была готова захватить чужое добро и действовала в таких случаях ничем не лучше «милитаристической» Германии. Но в действиях французской буржуазии все же имелось существенное отличие от действий своей восточной соседки. В своих спорах с конкурентами из-за добычи ей недоставало той откровенной наглости и самоуверенности, которой отличалась германская правящая клика. Стоит вспомнить лишь конфликты 1905, 1909 и 1911 годов с той же Германией из-за Марокко и ту трусливую хищную и изворотливую политику, которую проводила Франция, цепляясь за ускользавшую из рук добычу и в то же время не имея решимости начать грызню.

Этот своеобразный характер французской внешней политики определялся общими экономическим и политическим положениями III республики. Французская промышленность заметно отставала в своем развитии промышленности от других передовых стран; французское население в течение ряда лет не обнаруживало тенденции роста, и фраза «la population reste stativement» стала обычной характеристикой движения народонаселения Франции по данным ежегодного статистического отчета. Вместо открытого захвата чужих территорий, с риском ввязаться в тяжелую борьбу, французский капитал искал других, более спокойных путей эксплоатации чужого труда, идя широко на сделки всякого рода с иностранным капиталом в целях мирного дележа добычи.

Этот оппортунистический, неуверенный в себе, в своих силах, чуждый активности дух французской буржуазии, стоявшей у руля правления, определял собой и общий характер французской военной политики. Несмотря на наличие во французской армии богатейших военных традиций, начиная с великого Тюреня и кончая Наполеоном, несмотря на данные ими блестящие образцы военного искусства в духе смелой нападательной стратегии, – и тактика, военная доктрина армии III республики далеко уступала германской. Ее отличало чувство неуверенности в своих силах, отсутствие широких наступательных планов, неспособность искать смело решения боем, стремясь навязать свою волю противнику и не считаясь с волей последнего. В своем положительном содержании сущность доктрины, на которой воспитывалась французская армия последней эпохи, заключалась в стремлении разгадать план противника, заняв до этого выжидательное положение, и лишь по выяснении обстоятельств искать решения в общем наступлении. Таковы были существенные черты французской военной доктрины, наложившей свой отпечаток на весь облик французской армии в минувшую войну, особенно в первый маневренный ее период.

Здесь особо следует подчеркнуть, что по своим дарованиям многие французские полководцы вряд ли уступали германским. Помимо того, многие из них теоретически стояли на точке зрения не своей, а именно германской доктрины с ее духом величайшей активности. И при всем том общий дух французской армии, весь ее внутренний строй и характер господствовавших в ней взглядов на методы разрешения боевых проблем они изменить не могли, так как это являлось отражением более могучих, чем участие отдельных лиц, факторов.

Таким образом пример Франции еще более подтверждает все то, что было сказано нами по вопросу о доктрине в связи с Германией. Военный уклад данного государства, характер господствующих в военной среде взглядов и настроений и, наконец, самое содержание принципов военного дела определяется всем строем жизни данного периода и, в частности, существом и характером того общественного класса, который в данное время стоит у власти.

Что касается Англии, то пример ее любопытен лишь в том отношении, что в силу географических и исторических особенностей ее положения, внимание правящего класса было направлено не на сухопутную армию, а на флот. Основным руководящим принципом английской военной доктрины было обеспечение господства на море (здесь сказался своеобразный, ярко подчеркнутый колониальный характер британского империализма). Конкретно военные требования английской буржуазии вылились в обязательную для всех английских правительств минувшей эпохи формулу: иметь флот, равный соединенным флотам двух сильнейших морских держав. До последнего времени эта программа неуклонно осуществлялась, но теперь, с появлением такого соперника, как С.-А. Соединенные Штаты, положение изменилось и энергия английской буржуазии должна будет искать какую-либо новую формулу, обеспечивающую ее захватническую политику.

Несколько слов о военной доктрине русской армии времен царизма.

После всего, что было сказано выше о нашей военной доктрине, может показаться странной самая постановка этого вопроса. В известном смысле это, конечно, так; но доктрина, хотя и неоформленная царской армией, все-таки была, и хотя ничего положительного собой не представляла, все же и на этом отрицательном примере видна теснейшая связь учения о войне с общим укладом жизни.

Политическая сторона этой доктрины сводилась к триединой идее православия, самодержавия и народности, вбивавшейся в головы молодых солдат на уроках знаменитой словесности. Что же касается военно-технической части ее, то она в наших руководящих наставлениях являлась простым позаимствованием у иностранных оригиналов большей части в отсталом и ухудшенном издании, но и в этом своем виде доктрина являлась детищем наших немногочисленных военных теоретиков, оставаясь чуждой не только всей массе рядового командного состава армии, но и ее высшим руководителям. Здесь ярко сказывалось все беспримерное убожество, внутренняя гнилость и дряблость царской России последних времен. В самом деле, армия всегда была предметом особого попечения царей, и тем не менее эта самая армия в их руках оказалась никуда не годной силой.

Изложение позволяет сделать некоторые общие выводы по интересующему нас вопросу.

Первый из них, – это уже неоднократно повторенная нами мысль о том, что военное дело данного государства, взятое в его совокупности, не является самодовлеющей величиной, а целиком определяется общими условиями жизни этого государства.

Второе: характер военной доктрины, принятой в армии данного государства, определяется характером общей политической линии того общественного класса, который стоит во главе его.