Нагорные тропинки. Статьи о творчестве и биографии А.С. Пушкина

Тебе свой труд передаю…

О послушнике Григории игумен говорит патриарху:

и был он весьма грамотен: читал наши летописи,
сочинял каноны святым; но, знать, грамота далася ему
не от Господа Бога.

А «далась» грамота Отрепьеву, если верить его словам, от «пономаря». И необходимо отметить этого скромного средневекового деятеля просвещения, обучающего людей чтению, началам человеческого познания и развития. А вот патриарх «иных грамотных» не жалует и восклицает, узнав о бегстве Григория: «Уж эти мне грамотеи!». Один из бродяг-чернецов грамоту «смолоду знал, да разучился», зато другого и вовсе «не умудрил Господь». Не любит патриарх «грамотеев», и среди монахов их немного. Два гулящих инока, Варлаам и Мисаил, бродяжничают, блуждают по жизни, ни к чему и ни в чем не укрепившись, также подойдя к некой черте, «границе», также став самозванцами. И не так уж безобидны эти веселые и беззаботные «старцы», в особенности Варлаам, (имя которого означает «сын народа халдейского»), устрашающе указывающий: «когда я пью, так трезвых не люблю». Вином подпаивает Шуйский своих гостей, причем перед «последним ковшом» для всех читает «молитву мальчик», и она, молитва эта, уподобляется состоянию общего опьянения. С пьянством сравнивает Пушкин жажду власти у Годунова: «что пьяница пред чаркою вина». А после принятия власти Годунов сзывает народ, «от вельмож до нищего слепца» на пир. Вино и страсть к вину становятся метафорой политического и нравственного опьянения.

Ну, что ж? как надо плакать, Так и затих! Вот я тебя! вот бука!

Плачь, баловень!
(Бросает ребенка об земь. Ребенок пищит.)
Ну, то-то же.

Мать, настоящая мать не бросает своего ребенка «об земь». И Пушкин пишет: «баба» – и кем она приходится ребенку, мы не знаем, но она самозваная мать.

В другой сцене двое из народа на притворство и самозванство властей сами столь же искусно притворяются.

Один

Все плачут,
Заплачем, брат, и мы.

Другой

Я силюсь, брат,
Да не могу.

Первый

Я также. Нет ли луку?
Потрем глаза.

Второй

Нет, я слюней помажу.

«Державные печали»

Рассмотрим образ еще одного царя в произведении – Феодора Иоанновича.

Наследую могущим Иоаннам –
Наследую и ангелу-царю!

Об «ангеле-царе», Феодоре, Шуйский говорит так:

А что мне было делать?
Все объявить Феодору? Но царь
На все глядел очами Годунова,
Всему внимал ушами Годунова.

«Ангел-царь» отстранился от царских дел, а все державные заботы передал шурину Годунову.

А сын его Феодор? На престоле
Он воздыхал о мирном житие
Молчальника.

Инок Григорий желает стать царем, а царь Феодор хочет быть иноком и «царские чертоги преобразил в молитвенную келью». Но если ты на троне, то ты царь и несешь все тяготы царских трудов ради общего «блага и праведности», а если ты в келье, то ты инок и ищешь «мирного жития молчальника». Прислушаемся и приглядимся к тому, что рассказывает о трех царях старец Пимен. В начале своего рассказа Пимен говорит о чувствах Иоанна Грозного, «алкающего спасенья» и желающего оказаться в монастыре:

Прииду к вам, преступник окаянный,
И схиму здесь честную восприму.

Царь Иоанн по-своему кается, признается в совершенных преступлениях. И Григорий, напоминая Пимену о его прежней жизни, подсказывает нам о заслугах Грозного перед державою:

Ты воевал под башнями Казани,
Ты рать Литвы при Шуйском отражал,
Ты видел двор и роскошь Иоанна!

Образ царя Иоанна Грозного оказывается иным, нежели царя Бориса Годунова, и предстает перед нами неожиданно правильным в сравнении с Годуновым и Феодором: он дело свое царское знает и делает, а в злодеяниях своих раскаивается. И далее Пимен говорит о царе Феодоре:

…Он царские чертоги
Преобразил в молитвенную келью;
Там тяжкие, державные печали
Святой души его не возмущали.

Так где же, в чем же «святость» для человека: в исполнении своих тяжких державных трудов или в уходе от них и их забвении ради своего покоя? Следующие слова Пимена:

Бог возлюбил смирение царя,
И Русь при нем во славе безмятежной
Утешилась…

– также имеют свой подтекст и возражение: слава не может быть безмятежной, к тому же мы, читатели, знаем, что стало с Русью вслед за таким «правлением», а из слов Годунова к сыну узнаем, кто и зачем обеспечил народу «утешение»:

…Я нынче должен был
Восстановить опалы, казни – можешь
Их отменить; тебя благословят,
Как твоего благословляли дядю,
Когда престол он Грозного приял.

Надо отметить, как Пимен повествует о неком чуде во время кончины Феодора, когда к нему явился «муж необычайно светел», с которым Феодор стал беседовать и называть его «великим патриархом». Для чего автору нужно описание этого, по словам Пимена, «небесного видения»? А здесь есть важное обстоятельство, которое касается патриарха.

Зане святый владыко пред царем
Во храмине тогда не находился.

Какой же видится нам сцена кончины царя Феодора? Феодор так желал принять монашеский сан – и теперь, на смертном одре, называет и призывает «великого патриарха», но патриарха нет рядом с ним, и он умирает, не получив от него желаемого. И эта кончина Феодора перекликается с кончиной Годунова, где патриарх, наоборот, подслушивает, что говорит умирающий царь сыну, и приуготовляет для него схиму, которая для него никак не важна и не нужна. Нетрудно понять, где и с кем находится патриарх, когда умирает бывший царь – он рядом с будущим царем и, как мы узнаем, сам готовит и уже, наверное, обсуждает с ним пути достижения Годуновым царского трона. И Пимен в своем рассказе тут же переходит к Годунову:

Уж не видать такого нам царя.
О страшное, невиданное горе!