Точка невозврата. Из трилогии «И калитку открыли…»

«Нет! Не может быть мир примитивно материальным! Просто не может – и все!» – по пути домой продолжал свои размышления Ильин. Не получалось у него представить себе, что все, что есть в мире, – от песчинки юрмальского пляжа до размышлений Георгия Георгиевича о сущном – лишь случайный результат столь же случайных процессов. Настолько это не вязалось со всем, что видел он вокруг и чувствовал, что он вдохновился на несерьезный стишок:

Материя разложена

до пра-пра-кирпичей,

В теорию уложена

О том, что мир – ничей!

Нет Бога! Мир не создал Сам!

Ученые мужи

Несут смятенье в души нам –

Нет никакой души!

Здесь Бог – Естественный Отбор

И нет моральных норм.

Он и решит, кто сорт, кто сор.

Ты – скот? Или ты – корм?

Обидно? Но иного нет…

Вру! Есть! Наоборот

Возможно попросить ответ —

Ты корм или ты скот.

Глава вторая

Следующий день начался с традиционного по по будням утреннего собрания офицерского состава отдела. На этот раз, помимо информации сменяющегося после суток работы дежурного о происшествиях за дежурство и чтения сводки преступлений по республике за сутки, в мероприятии «отметился» и заместитель прокурора города. Зам прокурора приходит не часто и никогда ни с чем хорошим. Опера, увидев его, тяжко вздохнули – опять принес кучу отмененных отказных материалов. Злыдень, одно слово. Заместитель прокурора на самом деле злыднем не был – он был занудой. Звали его Куриленко Глеб Трофимович. Был он невысок, всегда одет в серый мятый костюм, занудство его не выходило за рамки служебных обязанностей и отлично сочеталось с небольшой лысиной на макушке. А обязанностью его были контроль и проверка работы правоохранительных структур города. В том числе и принимаемых ими решений по заявлениям трудящихся.

– Ну, куда это годится? – стучал стопкой из двадцати пяти отмененных им «отказных» дел Глеб Трофимович. – Ну, надо же совесть иметь! Вот что в своем постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела пишет участковый инспектор Семенов…

Заместитель прокурора стал перерывать папки, разыскиваю нужную:

– Ага! Вы послушайте. Так … я, участковый инспектор… установил …– Искал нужное место в тексте Куриленко – Вот, вот тут: «Заявитель Антоненкова Л.С. не имеет надлежащего опыта по уходу за домашними животными. Кроме этого, по показаниям свидетелей, она имеет очень плохую память и крайне плохое зрение. Свидетели отмечают, что она неоднократно забывала закрывать калитку забора приусадебного участка».

Глеб Трофимович посмотрел в зал и пояснил:

– Это Семенов нас исподволь подводит к выводам, которые он сделал в итоге по заявлению о краже кроликов из крольчатника! Но этого мало, и Семенов продолжает: «Свидетели отмечают, что неоднократно видели, что заявитель даже и не замечала, что у нее на территории не закрыта калитка». А еще «свидетели допускают, что и дверцы клеток крольчатника заявитель тоже очень часто забывала закрывать или не замечала их открытости». Причем так и написано – «открытости».

Зал развеселился.

– Вы думаете, это все?! – вопросил заместитель прокурора товарищей офицеров. – Нет, не все! Еще внимательные свидетели отметили, что неоднократно Антоненкова Л.С. оскорбляла кроликов, называя их различными неприличными словами, и угрожала, что не будет больше давать им пищу!

Товарищи офицеры смеялись уже в голос. Даже начальник отдела иногда подхихикивал, хоть и пытался он сохранять строго-серьезную мину. Но эта маска периодически сползала с его лица, не выдерживая тяжести приведенных в постановлении аргументов участкового инспектора. Не смеялись лишь двое – Глеб Трофимович и Семенов. Заместитель прокурора с покрасневшей от возмущения лысиной поведал о выводах Семенова, который, за отсутствием лысины, краснел лицом. А выводы были по сути своей очень просты – кто же не сбежит от такой жизни – в голоде и непрестанных оскорблениях – при наличии незапертых, вероятно, клеток и калитки забора? Кролики ушли сами! В этом не сомневался Семенов, а значит, не было и кражи, и в возбуждении уголовного дела по заявлению Антоненковой Людмилы Степановны он отказал за отсутствием события преступления! «А каких свидетелей подыскал участковый инспектор Семенов!» – продолжал Глеб Трофимович! «Один только что вернулся из лечебно-трудового профилактория, а второго туда – я справки навел! – позавчера отправили. Причем второй живет в двух километрах от заявителя».

Заметив, что Семенов все это время стоит, переминаясь с ноги на ногу, Куриленко раздраженно бросил ему:

– Да садитесь же, Семенов!

И уже снова обращаясь ко всем:

– Двадцать пять отмененных постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела – это только апрельские материалы! Майские я еще не проверял. Но учтите – семь шкур спущу за необоснованные отказы!

Такие сюжеты, с небольшими различиями, повторялись регулярно к летнему сезону. Это Куриленко взбадривал личный состав отдела внутренних дел, чтобы при ожидающемся сезонном вале заявлений работники все-таки совесть имели и не писали в постановлениях тексты, более подходящие для рубрики «Нарочно не придумаешь».

У Ильина же из головы не выходил Фрольцов, и он пытался разобраться в природе своей жалости к нему и интереса к этому делу. Это отвлекало от работы. На столе лежали шесть материалов, которые кровь из носу надо было сделать «отказными». Да и полный сейф оперативных дел по возбужденным уголовным делам. Ну, и к тому же – «что день грядущий нам готовит?» Для начала день приготовил Петровича с гирей в руке.

– Она счастливая, – вдохновенно возгласил Петрович. – С ее неоценимой помощью – минус пятнадцать вечно «темных» краж велосипедов.

– Ага! Гиря счастья, – подхватил и гирю, и шутку Ильин. – Теперь ты должен вручную изготовить семь таких и разослать знакомым операм в другие отделы. Каждый из них, в свою очередь, тоже должен изготовить семь и тэдэ. До полного искоренения «темных» краж велосипедов в стране.

Петрович поведал и о сообразительной мамаше пацана. Мало того, что она придумала использовать гирю, так и сумку дорожную с собой привезла, и джемпер с длинными не по росту рукавами сыночку. Гирю положили в сумку, длинный рукав джемпера прикрыл браслеты на руке мальчишки, вторую часть, пристегнутую к ручкам сумки, маскировал Петрович своей лапищей, и со стороны казалось, что вот она – показательная советская семья. Заботливые папа и сынок тянут тяжеленную сумку, а мама шагает рядом и не спускает с любимого сыночка глаз.

Несколько дней прошли в рутинной работе, без интересных событий, а Ильин ловил себя на мысли о том, что он ждет, когда же всплывет труп жены Фрольцова. Он почему-то чувствовал, что должен еще раз встретиться с Фрольцовым при развязке этой истории. Почему он это чувствовал и с чего это вдруг они должны еще встретиться, – ведь «земля» не Ильина, розыском без вести пропавших он не занимается, – Ильин даже и не задумывался. Чувствовал и все. Даже хотел. И ведь действительно – хотел. Природа этого хотения была Ильиным до конца не понята. Это чувство не появилось вдруг, ни с того ни с сего, лишь в связи с этим случаем. Оно находилось внутри постоянно и существовало в полном соответствии с третьим законом механики – оно было тем сильнее, чем сложнее была история. Одно дело, когда он был молодым опером и все было внове и всегда интересно, тогда это хотение объяснялось стремлением к самоутверждению в профессии и просто необходимостью приобретения опыта. А сейчас-то? Он вполне уважаемый и ценимый руководством работник. Доказывать уже никому ничего не надо. Разве только себе.

Неужели – себе?

Но если на самом деле ты занят тем, что доказываешь себе свою состоятельность и правоту при раскрытии преступления – вместо сбора доказательств чужой неправоты, то практически нет шансов оставаться беспристрастным при оценке фактов. Не получается быть одновременно и беспристрастным судьей, и стороной процесса. А особенно, если тебе дана власть. Власть определять судьбу человека. Власть влиять на его чувства и эмоции. Пусть не полностью и не навсегда, а лишь на время. Но – власть! Власть – так когда-то определил для себя Ильин – она как акула. Акула постоянно движется, чтобы не утонуть, так и власть – чтобы она существовала, она должна быть периодически употребляемой. А употреблять власть по делу в ситуации, когда опер занят «доказыванием» чего-то лишь самому себе – это означает быть не только пристрастным судьей, но и палачом.

Ильин знал, по себе знал, что сидит внутри эдакий бес и нашептывает: «Ты прав, наверняка прав!», и тут же искушает: «А раз прав, то употреби власть!» И побуждает: «Употреби – ты вправе!» Признавая нематериальность мира, наивно не признавать разнообразия сущностей в нем. Особенно – трудясь в уголовном розыске.

Рутина закончилась сообщением дежурного по отделу о поступившей утром телефонограмме о скончавшемся в больнице молодом мужчине, накануне вечером подобранном «Скорой помощью». Непосредственная причина смерти установлена пока не была, но в момент обнаружения лицо его было окровавлено – бровь сильно рассечена, очевидно, от удара. Других видимых телесных повреждений на теле не было. «Земля», где было обнаружено тело, была зоной Петровича, но начальник розыска распорядился, чтобы к нему по этому делу присоединился и Ильин.

В «Скорую помощь» позвонил какой-то мужчина из телефона-автомата. Не представился и быстро пробормотал, что в кустах в сквере напротив станции Майори лежит человек без сознания. «Скорая» по вызову приехала, потерпевшего нашла и до больницы довезла, но почти без пульса и дыхания, а к утру мужчина, не приходя в сознание, скончался. Вот и вся информация, которой располагал начальник розыска. Надо было работать. Операм выделили оперативный «жигуленок» с водителем Сергеем и сначала они завезли Петровича в больницу – осмотреть повреждения на теле и одежду, а Ильин поехал на станцию «Скорой помощи», чтобы поговорить с врачами, подобравшими в Майори погибшего. На станции «Скорой» выяснилось, что той смены уже нет: как и опера, врачи дежурили сутками – с утра до утра. Но зато Ильин смог послушать запись разговора звонившего мужчины с оператором. Мужчина немного заикался, совсем чуть-чуть. То ли от волнения, то ли это была его особенность. Разговор был коротким:

– «Скорая» слушает, – ответил на звонок в 23.48 оператор.

– Т-тут мужчина л-лежит, в кустах, и он не ды-дышит. Мне кажется.

– Назовитесь, пожалуйста, и укажите адрес, по которому ехать.

– В Майори он лежит, н-напротив станции в сквере за ска-скамейкой. Приезжайте с-срочно.

Вот и весь разговор. Звонок был из телефона-автомата на улице Йомас.

«Интересно, – подумал Ильин. – Звонивший видел мужчину в сквере напротив станции, а позвонил из автомата, пройдя метров пятьсот по улице Йомас. Пройдя мимо, как минимум, еще двух телефонных будок. Может, те были неисправны?»

– Серый, – обратился он к водителю оперативного «жигуленка», – смотайся к нам в контору, доложи Гуляеву ситуацию и попроси его, чтобы проверили две попутные заявителю телефонные будки. Да и вообще в радиусе километра от будки, из которой он позвонил. Были ли они исправны вчера? Потом заберешь Петровича и вместе с ним ко мне!

– Лады, – Серый не любил стоять на месте – любил ездить.