Ни слова о магах

– На полу, – сказал Стас и тотчас вспомнил холодное липкое касание. Его передернуло от отвращения. По коже холодной волной пробежали мурашки.

– Сейчас, – сказала Варвара Петровна. Она ушла за занавеску, скинула с печи большой матрас и лоскутное одеяло. Вернувшись в комнату, достала из шкафа серую простыню. Расстелила матрас в середине комнаты, накрыла простыней, сверху бросила одеяло. Сказала:

– Подушку сам бери на кровати, любую выбирай.

– Спасибо, – сказал Стас, чувствуя, что его непреодолимо клонит в сон. День выдался напряженный, он страшно устал, и теперь, до отвала наевшись, напившись горячего чаю, он желал только одного – лечь, закрыть глаза и спать, спать, спать.

– Я утром уйду, – сказал он. – В лес.

– До утра дожить надо, – улыбнулась хозяйка, и он, в который уже раз, испугался – вспомнил и домового, и свои мысли про мертвую деревню, про призраков…

Глупости!

– Ты ложись.

– А вы? – спросил он, без стеснения снимая куртку и футболку, стаскивая джинсы.

– А я погожу. Радио твое хочу послушать. Ты только покажи мне, как его выключать.

– Вон той ручкой. Да-да… До щелчка…

Варвара Ивановна несколько раз щелкнула ручкой громкости, включая-выключая радиоприемник, довольно улыбнулась и повторила:

– Ты ложись…

Стас забрался под одеяло, поерзал на колючем, набитом соломе матрасе. Блаженствуя, вытянулся во весь рост, зевнул широко и долго. Сказал:

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – Варвара Ивановна сидела возле темного окошка и, склонив голову, зачарованно слушала голос из радиоприемника.

– … в Ярославле и Рыбинске кратковременные дожди, ночью восемнадцать градусов, утром возможен туман… – успел услышал Стас и провалился в небытие.

Он очнулся, как ему показалось, почти сразу. Но свет был выключен, радио молчало, и непроницаемо черная ночь смотрела в незашторенные окна. Он перевернулся на бок, лицом к громадной печи, смутной сереющей во мраке. Прикрыл глаза и уже задремал, но тут в руку, лежащую поверх одеяла, ткнулось что-то мокрое и холодное.

Стас обмер.

Горло разом пересохло.

Сердце зашлось ритмом отбойного молотка.

По руке проползло что-то влажное и шершавое. Словно… словно кто-то лизнул руку.

Именно – лизнул!

Стас, не смея открыть глаза, медленно-медленно заполз под одеяло, втянул за собой онемевшую руку.

Кто-то живой, маленький прижался к нему и заскулил тихонько.

Стаса под одеялом бил озноб. Сонливость разом улетучилась. Он понял, что теперь не заснет, так и проведет всю ночь, просидит скрюченный под одеялом до самого утра. Если оно вообще наступит. Он понял, что ни в какую Зону завтра не пойдет, ни за что.

«Дожить надо…»

Скуление сделалось громче. Кто-то навалился на него сверху.

И вдруг громкий голос сказал:

– Цыц, Малка! Цыц, кому говорю! В угол иди, а то на улицу выгоню!

И Стас подавился истерическим смехом, он глотал рвущиеся звуки, икал, приглушенно фыркал и никак не мог остановиться.

Испугался крошечной собачонки! Это было невыносимо смешно, просто дико смешно, его разрывал хохот, но он жевал одеяло, не решаясь выпустить смех наружу.

– Тихо, Малка! Чего ты там? – Скрипнули пружины кровати, и Стас представил, как Варвара Ивановна, приподнявшись на локте, вглядывается в темень.

Он высунул голову, выпростал из-под одеяла руки, нашарил кудлатую собачью спину, слегка погладил. Шершавый язык благодарно лизнул пальцы.

– Кыш! – грозным шепотом сказала Варвара Ивановна. Стас легонько подтолкнул собачонку, и та соскочила с одеяла, отбежала к порогу, цокая когтями по дереву половиц.

– Сиди там! – сказала хозяйка. – Спи! Что за беготня посреди ночи? Вот я тебе задам!

Вновь заскрипела кровать.

Стас улыбался.

Через несколько минут он вновь заснул, твердо решив, что никакие глупые страхи не смогут остановить его на пути в Зону.

Остаток ночи прошел спокойно. Только Малка, свернувшаяся клубочком у порога, иногда поднимала голову и, принюхиваясь, негромко скулила. Она слышала, как за стенами дома ходит кто-то большой и страшный, не зверь и не человек. Он дважды подходил к окнам, заглядывал в избу, и тогда Малка ворчала, скаля зубы. Она чуяла неуверенность и страх этого страшного существа. Он был здесь чужаком. А она была дома. И поэтому она отважно скалилась в темноту. И поэтому, ближе к утру, существо убралось в лесную чащобу, туда, откуда пришло…

Стас проснулся, когда ходики на стене показывали пять минут седьмого. За окнами серела предрассветная мгла. На кухне за занавеской постукивала посудой хозяйка, стараясь шуметь как можно меньше, чтобы не тревожить постояльца. Кровать была заправлена, гора подушек громоздилась сверху. В комнате пахло блинами и керосином.

– «… в Японии произошло землетрясение. Сила подземных толчков составила четыре-пять баллов по шкале Рихтера…» – вещал из радиоприемника приятный женский голос.

Стас зевнул, потянулся. Перевернувшись на живот, несколько раз отжался, тыкаясь лицом в мятую подушку. Сказал громко:

– Доброе утро!

– Встал уже? – откликнулась Варвара Ивановна. – Ранехонько! Что не спится-то?

– Кто рано встает, тому Бог дает, – ответил Стас.

– Это верно. А я вон тебе блинов напекла, муки у меня немного было. Хорошие блины, на простокваше, в городе таких не делают. Вставай, попробуешь.

– Сейчас, умоюсь только, – Стас выскользнул из-под одеяла, натянул джинсы и выбежал на улицу.

Было студено. От леса к деревне тянулись щупальца тумана. Жемчужно-матовая роса усыпала траву и листву деревьев. По небу в восточной стороне словно кто-то расплескал кровь – бордовые, алые подтеки на бледной синеве. Пламенеющий шар солнце не спешил выглядывать из-за леса, прятался за вершинами деревьев, а, быть может, и за линией горизонта.

Стас, ежась и охая, пробежался по холодной мокрой траве, поднырнул под низкие ветви растущий неподалеку рябинки, тряхнул ее. Выскочил словно ошпаренный из-под ледяного душа, запрыгал, растирая тело ладонями, смывая остатки вчерашней усталости. Взбодрившийся и посвежевший вернулся в избу. Тщательно вытер ноги о коврик у двери, сел за стол, рядом с лопочущим приемником.