Пространство сна

– А у вас, Матрена Григорьевна, дети есть? – поинтересовалась Замковская.

В душе у нее боролись раздражение на Надин и признательность по отношению к старой женщине, которая не только выяснила ответ на вопрос, тревоживший Ирину, но и успокоила ее по поводу тети?.

Как-то все стало более-менее понятно про Надин: и про ее чопорность, и суховатую недоверчивость по отношению к чему бы то ни было новому, и про скверный характер. И даже ее сегодняшнее «веселое» состояние тоже целиком улеглось в эти слова – «несчастная она баба».

– Трое. – Матрена глянула на Замковскую, и той стало стыдно, как будто ее уличили в том, что она пытается проверить, по норме ли положены продукты в масленичные блины. – И внуков пятеро.

Надин пришлось уложить спать в отдельный номер. Не то чтобы Ирина боялась оставить ее с Серенькой вдвоем, нет, никакой агрессивности в поведении тети? не было. Просто, если вдруг сыну чего-нибудь понадобится, вполне возможно, что она не среагирует.

Уже через несколько минут Ирина сообразила, что номер снимать было необязательно, можно было просто положить сына к себе в люкс, Гришины бойцы в два счета перетащили бы его кроватку. Да и на диване Серенька вполне бы мог уместиться, но что сделано – то сделано, и Матрена Григорьевна согласилась переночевать последнюю ночь в комнате мальчика.

Она, правда, несколько изумленно смотрела на Ирину, только сейчас поняв, что та спит в отдельном номере, а не с сыном, но промолчала, не стала говорить ничего: хозяин – барин.

Замковская приняла, наконец, ванну, поужинала в номере и опять уперлась в свою вечную вечернюю проблему – чем заняться? Правильнее всего было бы лечь спать, но эта разумная правильность не хотела реализовываться: адреналин все еще гулял по артериям и венам ее тела, и сна не было ни в одном глазу.

Она знала, чем ей нужно заняться, – читать «Письма из Энска», но упорно пыталась не замечать этого своего знания. На протяжении всего ее путешествия в Италию письма были с ней, но ей удавалось каждый раз придумывать причину, чтобы не читать – то освещение тусклое, то она слишком устала, то просто настроения думать нет.

Проблема была в том, что хотя она обещала Зуеву, да и сама хорошо понимала, что текст этот ей полезен и, возможно, даже необходим, но погрузиться в него означало как минимум две вещи.

Во-первых, опять пережить ту мучительную боль, которая захлестнула ее в прошлый раз. И, во-вторых, хотела она того или нет, письма властно говорили ей: если ты хочешь спасти сына – ты должна измениться сама, сломать стереотипы, перетряхнуть иерархию ценностей, забыть о многом привычном и любимом.

А вот решиться, подталкиваемая к этому, казалось бы, со всех сторон обстоятельствами и людьми, Замковская никак не могла. Слишком долго она шла к этой своей спокойной сегодняшней жизни, слишком дорого за нее заплатила. И уподобиться героине этих писем, снять с себя панцирь привычек, остаться голой на ветру оказывалось для Ирины, несмотря на всю ее любовь к сыну, слишком серьезным поступком.

Если бы еще кто-то мог гарантировать победу в этой борьбе, тогда понятно – сожми зубы, закуси губу, скажи себе «Три года полного самозабвения и все – победа, сын – нормальный, здоровый человек…» Но никто – ни Зуев, ни Матрена – ничего подобного ей не обещали.

Замковская вздохнула, заставила себя взять бумаги с «Письмами» и забралась в кресло с ногами. Она отложила первый, прочитанный раньше лист, и сосредоточилась на втором, когда в дверь постучали…

11

Ирина лежала в постели, глядела в темноту широко раскрытыми глазами и вдруг поймала себя на мысли, что если бы у нее были заяц или пожарная машинка, она бы тоже сейчас с удовольствием прижимала их к себе.

Поздний посетитель оказался тем самым маленьким и свиноглазым человечком, про которого местное телевидение рассказывало несколько дней назад. Охранник у входа, который пропустил его без разрешения Ирины, получил от Гриши на следующий день по полной программе. Никаких следов автокатастрофы у вошедшего видно не было, кроме неприятного голоса и омерзительной привычки обрывать и обкусывать кожу вокруг ногтей. Но, скорее всего, авария тут была ни при чем…

– Добрый вечер, добрый вечер, Ирина Николаевна, – сказал человечек, почти по-хозяйски входя в номер, – рад приветствовать вас на нашей гостеприимной земле, как, так сказать, посланницу столичных деловых кругов…

– Добрый вечер… – настороженно отозвалась Ирина. Она, вспомнив, что, судя по тексту телевизионного интервью, этот человек занимает какую-то немалую должность в местной мэрии, решила потерпеть и выяснить цель его прихода.

– Я бы мог, конечно, сделать вид, что не знаю вас, – начал гость, – и сюда меня привела только забота о проезжающих, как это было показано в классической пьесе, но не хочу выглядеть в ваших глазах ни дураком, ни плагиатором. А посему позвольте представиться: меня зовут Игорь Георгиевич, – продолжил человечек, – фамилия моя – Брушко и я являюсь заместителем главы исполнительной власти нашего богоспасаемого и прекрасного города.

– Ну, как меня зовут, вы, я вижу, знаете, только я бы хотела уточнить, – Ирина попробовала поставить все точки над «и», – никакие столичные деловые круги я здесь не представляю и оказалась в вашем городе по абсолютно частному делу.

– Мы с Арнольдом Владленовичем…

«Это, наверное, мэр» – мелькнуло у Замковской.

– …приносим свои извинения за то, – не обращая внимания на ее слова, продолжал Брушко, – что не могли раньше засвидетельствовать вам своего почтения, но обстоятельства слишком часто управляют нами. То вас, то нас не было в городе, да и надо было сначала понять, почему это вдруг Николай Михайлович…

«А это, скорей всего, чин из губернии, если не сам губернатор», – догадалась по особенному придыханию Брушко Ирина.

– …Распорядился срочно отремонтировать дорогу к больнице. Вы, кстати, довольны ремонтом?

– Да, вполне, – сказала Замковская, чтобы что-нибудь сказать.

Ей уже смертельно надоел этот человечек с его провинциально-витиеватой речью, с потугами на радушие и неясными целями визита. Что-то ему от нее, а скорее всего от Тимофея, было надо, только до того момента, пока он это решится выговорить, предстояло выслушать еще массу всяких сложносочиненных и сложноподчиненных предложений и перенести кучу его ужимок и прыжков.

Когда Брушко вошел, она так и осталась в кресле с ногами, ему сесть не предложила, надеясь, что так он быстрее уйдет, и Игорь Георгиевич произносил свои сладковатые монологи, прохаживаясь по ковру гостиной.

– Пока мы узнали, что это – личная просьба Тимофея Семеновича, пока выяснили, что вы уже некоторое время проживаете в нашем городе, пока примчались сюда, а вы, – Брушко театральным жестом развел руками, – оказались в отъезде…

«А ведь он врет, – подумала Ирина, – врет, как сивый мерин, не могли ребята из охраны не доложить, что меня искало местное начальство, да и, наверняка, на следующий день после нашего прибытия ему уже сообщили о дорогих гостях… Интересно, зачем это он так подставляется? Считает меня дурой? И чего они с Николаем Владленовичем, или как его там, выжидали столько времени?» Это все было Замковской подумано, а вслух прозвучало:

– Да не стоило вам беспокоиться… – Она постаралась придать своему лицу выражение любезности, но сесть так и не предложила. – Я еще раз говорю, что визит наш – сугубо частный.

– Да как же может быть частным делом здоровье такого ребенка, как Сергей Тимофеевич? – Подобострастие Брушко дошло до того, что он шаркнул ножкой. – Я пришел предложить вам всяческое содействие в любой области и в любом виде деятельности, культивируемым в нашем городе. Вы только скажите, не стесняйтесь, и мы сделаем все, что требуется: кого надо – уволим, кого надо – доставим. Я слышал, у вас проблемы с няней?

«И с такой разведкой ты делаешь вид, что не знал про наше появление в твоем богоспасаемом и прекрасном городе?» – внутренне усмехнулась Замковская.

– Могу предложить на эту должность свою дражайшую половину, – гордо сказал Брушко. – У нее, между прочим, за плечами институт культуры и курсы повышения квалификации…

Ирина безнадежно глядела на человечка. Почему-то то высокое положение, которое занимал Тимофей в стране за счет своего ума, таланта и денег, все-таки не давало ни ему, ни ей желанной свободы. Выкинуть бы этого Брушко вместе с его половиной, институтом и курсами сейчас на улицу и долго гнать пинками, чтобы не сказать более грубо.

И ведь, главное, он даже себя убедил, что его предложение не несет в себе никакого корыстного смысла. Себя, но не Ирину. Она все ждала, когда же будет предложена сделка, ждала со все возрастающим напряжением. Она сама не могла себе объяснить, что вдруг стало ее тревожить, но что-то такое было то ли в этом нелепом госте, то ли в ней самой. «Адреналин», – сказал бы, наверное, Тимофей и, как всегда, оказался бы прав.

Но ведь адреналин не ударяет ни с того ни с сего. Опасность, напряженное ожидание, радость, наконец… Но это чмо недоделанное не вызывало в ней никаких эмоций, кроме, разве что, скуки.

А «чмо», так и не дождавшись ответа на свое предложение, вдруг зло сверкнул глазами и собрался откланиваться:

– До свидания и спокойной ночи, Ирина Николаевна, – сказал он сладким голосом, чересчур, пожалуй, сладким. – Помните, пожалуйста, что мы с Арнольдом Владленовичем всегда в вашем распоряжении, как и весь наш город, впрочем… И я с супругой, и Арнольд Владленович со своей в любое время ждем вас в гости. А в эти выходные – просим на шашлык, в загородный домик, это уж обязательно…

– Простите, – она задумалась, вспоминая имя гостя, да так и не смогла вспомнить, – но только в эти выходные мы с сыном едем в Москву навестить отца. Все-таки больше двух недель не виделись…

И хотя это была совершеннейшая правда, Брушко не поверил сказанному ни на секунду, а решил, что его просто выставляют за дверь. Он, для порядка, состроил грустно-радостную физиономию и завопил:

– Ну, конечно, конечно, Ирина Николаевна, – запричитал он, – первым делом – семья: муж, дети… Но уж в следующее воскресенье не отвертитесь…

И, поцеловав ей руку, наконец, отбыл.

Замковская взяла отложенную страницу.

«Сегодня Машка по мне, как по бревну, сползала на пол без особых проблем. Это огромное достижение – сползти вниз».

«Потихоньку пробуем лепить и рисовать на дверях красным карандашом. У нее в последнее время появились такие «щепотки» из пальчиков, порой мешающие что-то взять. В эти щепотки удачно вкладывается карандаш и ведется длинная-предлинная дорога».

«Мы с Кроликовым становимся похожими друг на друга. Я, из-за постоянства игры с ней рядом и отражения ее самой, ловлю себя на мысли, что и находясь в другой комнате я продолжаю отражать и жить на ее волне. Мы с ним укрепляем симбиотические связи: стали понимать друг друга практически с полуслова».

Ирина встала, отложила листки. Все-таки она не могла читать ЭТО помногу, похоже, просто не хватало характера.

«Интересно, замужем она или нет и какие отношения с мужем? – думала она, укладываясь, – Надо будет завтра спросить Зуева про это и еще, что она имеет в виду под симбиотическими связями».