Жесткая посадка

– Кира, на тебя погоды не напасёшься. Зимой холодно, летом жарко, весной слякотно…

– Что поделаешь, дитя архивов и искусственного климата. Я бы вообще лучше жила в городе, где всё соединено застеклёнными переходами, с кондиционерами и увлажнителями. Понятно, что это неестественно, но нас, людей, давно уже естественными не назовёшь.

В этот момент я вспомнил Ухонина. Вот уж кто мог называться естественным человеком!

– Наверное, не всех.

– Наверное. Естественные люди не живут в городах. По крайней мере, не в больших мегаполисах России.

– Ладно, Кирок, что-то тянет тебя в последнее время на философию. Может, поедем, развеемся? Серж обещал показать свою новую девицу.

– Да я новую от старой и не отличу, наверное. Совсем плохая стала. А развеяться – это поехать туда, где громко и много людей?

– Ну, в общем-то – да. А тебя это что – не очень устраивает?

– Да нет, я сегодня, пожалуй, не против. То есть, я, наверное, даже «за». Позвони Сержу, спроси, куда он хочет, я подумаю, что надеть.

– Да какой-нибудь шалман средней руки, вроде «Аквариума»…

– Ты уверен? Но «Аква» живёт уже лет семь, там всё плесенью покрылось от этой воды. А на плесень у меня аллергия, ты помнишь? Да и своеобразия в нём… Несколько чересчур.

Я вспомнил «Аквариум», где в огромных стеклянных ёмкостях под музыку плавали обнажённые мужчины и женщины, и согласился про себя, что своеобразия «несколько чересчур».

– Ну, сейчас на Ленинградке открылся новый – «Тин-Танк». О нём говорят.

– «Тин»? Для тинэйджеров, что ли?

– Жестяной. Жестяной танк, видишь ли.

– Танк? Ну, это хорошо. В танк, по крайней мере, можно надеть что попало…

Меня всегда восхищала способность женщин выбирать своё «что попало» по полтора часа кряду. Я позвонил Сержу и вызвал такси.

Кира в качестве «чего попало» выбрала струящееся жемчужное платье чуть ниже колен. Неделю назад они выбирали его с Алиной четыре часа кряду, перебывав, по-моему, во всех мало-мальски значимых бутиках внутри Бульварного кольца и захватив как минимум четверть существующих внутри Садового. Покупке предшествовала пятидневная плановая подготовка, состоявшая из перекрёстных телефонных звонков, консультаций и примерок. При этом покупать собирались платье-шлейф-декольте с обнажённой спиной, а в итоге получилось… Не знаю уж, что получилось, но точно не шлейф. Только Кира сказала, что именно этого она и хотела всю жизнь.

Стало быть, сегодня мы выгуливаем новое Кирино платье.

Серж уже сидел в машине с тоненькой большеглазой остролицей девицей, которую я про себя назвал тощей пучеглазой лахудрой.

– Алиса, – представилась она, жеманно вытянув руку и изогнув её, как для поцелуя.

Кира, во избежание напряжённости, руку тихонько пожала, якобы по-дружески, я же предпочёл не заметить и уселся впереди. Встреча дам, обладающих, по их невольно согласованному мнению, общими достоинствами, чревата как минимум вечером, испорченным для всех присутствующих.

– Ой, Кира, какой у вас могучий кавалер – как Шварценеггер и Desperado в одном лице! Человек-скала!

К счастью, Кира обладала замечательной способностью существовать в двух мирах одновременно – и глубоко внутри себя, переживая и думая о важных для неё по-настоящему вещах, и на поверхности – щебеча о погоде, стразах от Сваровски, косметике и новых кунштюках Димы Зверева.

Когда-то и я обладал этой замечательной особенностью существовать в нескольких измерениях мира одновременно. Но сегодня меня окружала серая промозглая московская действительность, а впереди маячила перспектива безденежья и наёмного менеджерства.

Мы подъехали к приземистому, уродливому сооружению с косыми стенами, в которых на разной высоте были прорезаны длинные продольные окна-амбразуры. Из-под крыши уродливыми хоботами торчало несколько вмурованных труб, долженствовавших обозначать пушки. «Что-то он никакой не жестяной, скорее – бетонный», – шепнула мне Кира.

Внутри ресторан был выполнен в стиле известного шоу «Железный капут». Красный тревожный свет струился из-под потолка, фоновым звуком, тихо-тихо, но вполне отчётливо, лились немецкие марши неизвестного периода. Мы устроились под гигантским вентилем, видимо, свинченным с газовой заслонки какой-нибудь ТЭЦ.

– Клёво! – пискнула, устраиваясь на стульчике, Алиса, стараясь сесть, с одной стороны, поудобнее, а с другой – выставить напоказ свои длинные тощие ноги как можно большему количеству присутствующих. Задача эта в евклидовом пространстве решалась с трудом, поэтому приходилось жертвовать чем-то одним – ногами или удобствами. Ноги победили, и Алиса победно закачалась на краешке сиденья, уцепившись за него одной ягодицей.

– Здесь всё такое новое, и место новое, поэтому тут нет ещё постоянного тусича! Все примеряются только! Вон, Андрюша с Бэллочкой, Ашотик, Зураб-душка, Мурочка и Стелла!

Действительно, видимо из-за относительной новизны места, здесь можно было наблюдать вместе всех основных представителей московской ночной жизни, которые обычно существовали в своих обособленных заведениях – притонах. Были здесь и лощёные бизнесмены чуть выше среднего звена с эскортом, и кавказские воротилы в расстёгнутых белых рубахах, и худенькие, будто свитые из проволоки мальчики-метросексуалы. Биоразнообразие девиц, которые составляли фон общества, как всегда в таких заведениях, не поддавалось простому описанию. Да и повода для его изучения у меня не было, не говоря уж о том, что в присутствии дамы сердца это выглядело бы просто неприлично.

А Кира разглядывала людей совершенно не стесняясь. Собственно говоря, именно потому она и посещала эти заведения, хотя что она могла вынести из этого созерцания, я так до конца понять и не мог.

Но разглядывать людей она умела, оставаясь внешне совершенно посторонней, – так что её искренний интерес к происходящему не привлекал внимание даже пары знойных брюнетов через столик от нас – туркменских нефтяников или турецких банкиров, которые глазами обсасывали в зале каждое существо женского пола – с дотошностью улитки, очищающей персик от оболочки.

– Посмотри, – толкнула она меня незаметно локтем, – видишь длинноволосого брюнета в бежевой хламиде – с волосами до плеч и бородкой, словно у д’Артаньяна? Сразу справа от подиума? Это очень модный шаман, Болботун Хорхой, берёт за сеанс не меньше трёх тысяч долларов.

– Хрена себе! А что он делает с людьми, за три тысячи-то?

– Представляешь, он уводит их в верхний мир, и там высшие сущности дают им советы по самым разным вопросам бытия…

– Слышь, Сергей, – толкнул я компаньона, – вот кого надо нанять на поиски самолёта. Великий шаман, Блябатон, сам всё ищет и всё же находит…

– Сам Хорхой! – взвизгнула Алиса. Похоже, она была напрочь лишена способности к нормальному человеческому общению: или повизгивала, или мяукала на препротивнейшем, принятом в нынешнем свете, жаргоне, когда слова произносятся с псевдофранцузским прононсом, а согласные посредине намеренно глотаются. Поэтому «Хорхой» она проговорила «Хаухой», и при этом не преминула сделать гримасу.

– У Хаухоя всеуда таийе сйожнийе п’йиходы, – замяукала она с воодушевлением, – ште без йинтейпйетат’га и йазобйатся невйомой’но…

– У Хорхоя такие сложные приходы, что без интерпретатора и разобраться невозможно, – перевела Кира эту тираду на человеческий язык. – Любой хранитель тайного знания предпочитает обращаться к сознанию учеников с помощью психоделиков.

– Сэ-э’гж, нам об’йазатейно над’о об’ятиться к тайому знанийу! – продолжала мяукать Алиса. – Йето так модно, нам нао куд’а-йибудь с таб’ой пойти!

– Алис, у меня физматобразование, забыла? – сумрачно отозвался Серёга. – Поэтому я пребываю в абсолютной уверенности, что тайного знания не бывает…

Носитель тайного знания повернул голову в нашу сторону. Его лицо, открытое и дружелюбное, совершенно не вязалось с моим представлением о шаманах как об экзальтированных шарлатанах.

– Ой, кайой же ты йетрогйадный, пйелесть! – Алиса с размаху клюнула Сержа тонкими губами в щёку.

Странно… Прошло уже больше получаса, а модный шаман продолжал в упор рассматривать наш столик. Более того, он разглядывал не наших девушек, что было, конечно, хоть и оскорбительно, но по крайней мере объяснимо.

Он смотрел на меня.

Фашистский марш сменился румбой, и все потянулись танцевать.

Я снова повернул голову к столику Хорхоя. Шамана уже не было.

– Хорхой твой танцевать пошёл, – безразлично бросил я Кире.

– Хорхой не танцует, – сказала она, как само собой разумеющееся. – Он бывает в публичных местах для того, чтобы подпитываться энергией и наблюдать за сущностями.

– Что-то ты много знаешь об этом Хорхое, – хмыкнул я. На самом деле в этом не было ничего удивительного – круг Кириного общения был не просто широк, он был невероятен. Кроме того, на него налагался круг общения её родителей – старых учёных-гуманитариев. А уж в него-то входили любые люди, от Ельцина до члена Нобелевского комитета Киршбаума.