Фрунзе. Том 3. Польская партия

Да, меньше.

Но на них уже можно было хоть что-то возить, отличное от «трех мешков картошки».

Завод АМО также не избежал влияния этого тренда, равно как и связанные с ним предприятия, дублирующие и дополняющие его. Как уже существующие, так и строящиеся в рамках единого холдинга.

Собственно, выпуск грузовиков-полуторок АМО-152 потихоньку сворачивался, и в 1928 году должна была завершиться конверсия мощностей для выпуска новых моделей. Но не абы как, а на основе платформы, созданной из этого самого легкого грузовика. Все-таки в представлении Михаила Васильевича АМО-152 тянул больше на крупную легковушку класса пикап, чем на грузовик. Слишком уж избаловал его XXI век.

Так, дублирующий АМО второй московский автозавод должен был начать собирать просторные седаны с большим багажником. Кузов вполне типичного для эпохи типа, но общая компоновка чем-то напоминала универсал. Даже распашные дверцы сзади присутствовали. В Коломне должны были запустить в производство большое и вместительное такси. Тоже седан, но с пятью местами сзади. В Нижнем Новгороде планировали собирать микроавтобусы и мини-фургоны. В Твери – пикапы. А в Самаре – спецтехнику.

Основной же моделью головного завода АМО становилась шестиколесная версия грузовика с 90-сильным двигателем и грузоподъемностью 5 тонн. Не очень быстрая, но крепкая и очень проходимая за счет хорошей коробки передач с демультипликатором и принудительной блокировки обоих ведущих мостов.

Ее массово должны были начать выпускать в 1928 году как на головном предприятии, так и на дублерах в самых разных вариантах. Включая полугусеничный.

Подходящая для массовой панельной стройки машина?

Очень!

Но она остро требовалась в армии. И до насыщения вооруженных сил такими моторами, вводить их массово в народное хозяйство Фрунзе не видел смысла. Именно поэтому и не уступил очень соблазнительной идее массового строительства дешевых 10–12-этажных панельных домов. Во всяком случае, пока не уступил.

– Михаил Васильевич, – осторожно произнес Бухарин. – Что вы так переживаете? Люди же как-то живут. И не так уж плохо. Чай, не на улице.

– Вот именно «как-то»! Вы давно с простыми рабочими общались? Знаете, что они говорят? Не знаете. Да и в лицо они вам этого не скажут. А я вот осведомлен – болтают, будто при царе им жилось лучше. Хорошо болтают?

– Недовольные будут всегда, – пожал плечами Бухарин.

– Вы еще их контрой назовите, – фыркнул Фрунзе.

– А разве не контра? – удивился Николай Иванович.

– Мы зачем революцию делали? – после долгой паузы спросил нарком.

– Как зачем? – несколько растерялся Бухарин, ибо вопрос был каверзным и очень скользким.

– Чтобы улучшить жизнь простых людей. Так?

– Так, – медленно тот кивнул, соглашаясь, ибо отрицать это было глупо.

– Чтобы дать людям равенство возможностей. Верно?

– Верно.

– Чтобы обеспечить равенство людей перед законом. Согласны?

– Конечно. Но к чему вы спрашиваете?

– А что мы делаем?

– А как же коммунизм? – осторожно поинтересовался Рыков, вклиниваясь.

– Идеология – это просто способ достигнуть указанных стратегических целей. Тактика. Инструмент. Один из многих. Красивая обертка для здравого смысла. Вон Владимир Ильич иной раз шел на весьма радикальные компромиссы, совершенно неприемлемые с точки зрения идеологии. И вряд ли кто-то из вас может его в этом упрекнуть. Сомневаетесь? А зря. Мы с вами, товарищи, живое доказательство тому, что Маркс немало промахнулся в своих выводах. Практика – главный критерий истины. Россия была последней страной по Марксу, в которой революция была возможна. Но…

Тишина.

Фрунзе встал из-за стола и прошелся по кабинету. Подошел к окну. Осторожно, чтобы не подставляться под возможный выстрел, выглянул на улицу. Темно. Снег. Крохотные, жалкие, больные желтые фонарики совершенно блоковского толка, мимо которых ковыляли прохожие по неочищенным улицам.

– Вы, если не согласны со мной, скажите прямо, – наконец произнес он.

– А что сказать? – тихо ответил Бухарин, скосившись на Дзержинского. – Мы действительно делали революцию, чтобы простым людям жилось легче. Но, мне кажется, вы несколько радикально судите. Маркс, конечно, совершил несколько ошибок. Но…

– А вы уверены в том, что он прав в остальном? Можете за это поручиться?

– Я… – Он как-то замялся. – Я не знаю.

– Я вот тоже. Вот он пишет о смене формаций. Вон рабовладельческое общество сменилось феодализмом, а потом капитализмом. Красиво? Логично? Одна беда – совершенно неясно, как при этом рабовладельческое хозяйство могло органично существовать в капитализме. Причем массово и эффективно. Формация ведь сменилась. Причем давно. И таких ошибок у него масса. Из чего можно сделать простой вывод: языком молоть – не кирпичи ворочать. Он был теоретиком. И каждая его ошибка – просто помарка на листе. А мы практики. И каждая наша ошибка – это трагедия людей. А то и жизнь. Причем не одного человека, а сотен тысяч, возможно, миллионов или даже десятков миллионов. На нас лежит несравнимо бо?льшая ответственность. И мы не можем себе позволить слепо следовать указаниям бездельника и фантазера. Пусть даже и, казалось бы, здравым.

Тишина.

Никто возражать не стал.

Дзержинский же очень внимательно взглянул на каждого. Стараясь прочитать эмоции. И это выглядело страшновато.

– Кстати, Иван Павлович, – обратился он к Машкову. – При разработке плана реконструкции Москвы не забудьте продумать каскад электростанций, теплостанций и комплексов по переработке мусора, хотя бы его сжигания. На вырост.

– Разумеется.

– И в домах электропроводку тоже нужно закладывать на вырост. Пока там почти что и нет никаких электроприборов. Только освещение, по сути. Но что будет, если в каждую квартиру поставить холодильник? А если еще чего? Закладывайте запас хотя бы в два, а лучше три киловатта на квартиру. Потому что если мы сейчас на этом сэкономим, то потом получим массу пожаров из-за перегруженной проводки.

– Конечно, – буркнул Машков, делая пометки у себя в блокноте.

Холодильников в СССР правда пока не было. В массовом производстве. Но лицензию на производство бытового холодильника у Кристиана Стинструпа уже удалось купить. И сейчас во Владимире строилось первое небольшое предприятие. Пока одно. Чтобы обкатать конструкцию и создать «творческий коллектив», дабы потом довести модель до ума. Но планы на эти самые холодильники у Фрунзе были большие. Прямо-таки наполеоновские. Он собирался их производить очень много, в том числе и на экспорт. В тот же Иран, торговля с которым продолжала нарастать. Да и для жителей крупных городов Союза он планировал поставлять холодильники в рассрочку, ибо это должно было радикально повысить уровень их жизни.

Машков об этом уже слышал.

И прекрасно понял, куда и к чему клонит Фрунзе. Как, впрочем, и остальные. Хотя, конечно, слова про Маркса многих обескуражили. И им было о чем подумать…

Глава 2

1928 год, январь, 19. Москва

– Вы же понимаете, что это в ваших интересах? – доверительно спросил Фрунзе у собеседника.

Американский дипломат подозрительно скосился на него, поджал губы, но ничего не ответил. Впрочем, и прекращать этот кулуарный разговор не спешил.

– Надеюсь, ваша разведка сообщила вам о состоянии экономики Японии? И вы понимаете, что если им позволить строить больше кораблей, то они попросту разорятся.

– Вы сгущаете краски, – ответил дипломат с небольшим акцентом. Русский он знал неплохо, так как до революции вел дела с русскими компаниями.

– Так у вас этих данных нет? Не беда. Просто запросите их. А также запросите у своих аналитиков, сколько кораблей выдержит экономика Японии…