Прощай, страна чудес

Прощай, совхоз «Белгородский»! Вряд ли ты запомнишь нас, а мы будем помнить тебя долго!

Майор выдал личному составу солдатское жалованье за весь срок службы на целине. За пять месяцев каждый получил сто пятьдесят тогдашних сталинских рублей. Сумма по тем временам заметная.

Наступил день отъезда. На грузовых машинах солдат отвезли на какую-то захолустную станцию. Снег, выпавший накануне, был загрязнён чернозёмной пылью. В природе было серо и пасмурно.

В окрестностях этой станции пойти было некуда и делать было нечего. Солдаты отсыпались в землянках, на устроенных там нарах. В этих временных убежищах, построенных неизвестно кем, было теплее, чем снаружи.

Нужно было дожидаться, когда к станции съедутся другие колонны со всей обширной округи. Наконец все съехались, и подо всё это пропылённое и обветренное воинство подали эшелон, составленный из современных пассажирских загонов.

Перед отъездом в здании вокзала солдаты увидели чеченцев и ингушей, возвращающихся из многолетней ссылки к себе на родину. Степенные аксакалы в черкесках и в круглых папахах ожидали поезда посреди своих семейств и багажа.

Морозным и снежным, сверкающим солнцем Поволжьем воинский эшелон быстро двигался на юг. В Астрахань он прибыл на рассвете. Пассажиры так и не увидели ни самого города, ни Волги, всё было окутано плотным сырым туманом.

Настоящий юг они увидели, когда поезд вышел к Махачкале. В ярком солнечном блеске начинающегося дня солдатам показалось, что они перенеслись на неизвестную сказочную планету. Горы расступились и остались позади, и на приморской равнине открылся нарядный и пёстрый южный город. За городом, до самого горизонта, ослепительно сверкало Каспийское море.

И дальше, дальше на юг! К полотну железной дороги подступили широколиственные леса, ещё сохраняющие свой летний, чуть тронутый увяданием убор. Мимо мелькали станции и посёлки. Безоблачное небо сияло глубокой синевой, и солнце грело всё сильнее.

На остановках местные торговки предлагали проезжающим фрукты и жареную морскую рыбу. Иногда солдатам удавалось купить в станционных киосках пару-другую бутылок водки. Майор перехватывал эти бутылки и вышвыривал на гравий железнодорожного полотна. Так он отобрал и разбил бутылку у солдата первого взвода Шемякина. А когда показались торговки с рыбой, майор позволил себе пошутить:

– Скажите Шемякину, пусть купит себе рыбки на закуску!

Никто не заметил, когда и как колонну покинули сержанты и старшина Смоляков с доверенным ему казённым имуществом. Их как-то сразу забыли. Мысли солдат были устремлены вперёд, в неизвестное будущее.

В Баку майор Гришаев передал колонну выехавшим навстречу представителям дивизии.

Из Баку солдаты под руководством новых командиров ехали на обычном пассажирском поезде. Этот отрезок пути был ещё живописнее. Интересно было наблюдать тип здешнего народа. А впрочем, все люди как люди.

С ленкоранского вокзала солдат повели в центр города, в войсковую часть, расположенную при штабе дивизии.

Сезон дождей, обязательный в этих местах в октябре, давно прошёл, и в город словно опять вернулось лето. Воздух был пронизан солнцем и густо настоян на запахах фруктов. По радио над площадью звучала национальная музыка. Мужчины были одеты в обычную, привычную взгляду одежду, а женщины носили длинные, до пяток, цветастые платья. Были эти восточные красавицы загорелы и чернокосы.

– Они как цыганки, – заметил Казюков. Мы опять шли с ним локоть к локтю.

Однако местные женщины, в отличие от цыганок, имели обычай носить поклажу на голове, придерживая её рукой. Это был или кувшин с каким-нибудь содержимым, или небольшая корзинка с кладью.

На широком дворе, на плацу дивизии, собралось несколь- ко сотен человек прибывшего пополнения. Отдельной кучкой стояли так называемые покупатели – офицеры из полков и батальонов дивизии. Они деловито листали личные дела солдат. Солдаты томились ожиданием. К середине дня стало жарко.

Старший лейтенант с эмблемами танкиста в петлицах старался отобрать себе парней, которые успели поработать до призыва в армию, имея дело с металлом и машинами. Ему удалось набрать около сотни человек. Сложив в портфель личные дела этих солдат, офицер повёл их к окраине города.

Группа шла по вымощенной гладким булыжником тенистой улице. По обе стороны от неё скрывались в садах одноэтажные дома, рядом с которыми виднелись круглые глиняные печи. Кроны деревьев срослись над проезжей частью, образуя арку.

Эта зелёная арка была перевита гроздьями спелого винограда. Солдатам, никогда не видевшим такой роскоши, казалось, что они входят в райские ворота.

За крайними домами открылся пустырь, а за ним – сложенные из серого камня казармы войсковой части. Военный городок был огорожен деревянными кольями с редкой колючей проволокой. Ограда выглядела несолидно, разве что от пасущейся неподалёку скотины.

Солдат остановили перед штабом части. Они сняли с плеч вещмешки и сбросили бушлаты. Теперь можно было отдохнуть, сидя на сухой траве.

– Куда это нас привели? – заинтересовался Казюков. Мы снова оказались рядом. Словно невидимая рука судьбы держала нас в одной связке.

– Это танкосамоходный полк, – объяснил нам один солдат из числа здешних.

– Отлично! – обрадовались мы. – Значит, станем танкистами!

– Чему вы радуетесь? Вы попали в край, где один смеётся, а девяносто девять плачут.

– Ну зачем же так мрачно, дорогой товарищ? Как-нибудь проживём, не пропадём.

Новоприбывшим было объявлено, что сегодня они получат всё новое, от сапог до головного убора. А сначала их заново остригут и помоют в бане.

Узнав эту новость, к новичкам со своим интересом начали подходить солдаты полка. Один из них обратился ко мне:

– Давай обменяемся сапогами. У тебя они ещё крепкие, а мои разваливаются. Вам всё равно выдадут новое обмундирование.

Действительно, у наших сапог за почти пять месяцев даже каблуки не стесались. Мы ходили всё по траве и по грунтовым дорогам. А у этого солдата подошвы сапог были вздуты, как ломти колбасы, когда её сварят в кипятке. Это от масла и горючего, с которыми имеют дело танкисты. И бетонный плац съедает резиновые подметки, как крупнозернистый наждак. Сапогам трудно выдержать положенный срок.

Я снял свои кирзачи и отдал солдату, а сам обулся в его разболтанные. И многие наши поступили так же. Зачем пропадать добру?

Нас одели во всё новое. Пилотки у нас отобрали и выдали зимние шапки, хотя днём в них было ещё жарковато.

Над болотами предгорья низко летали самолёты и посыпали кустарник белым порошком. Так велась борьба с малярийными комарами.

Нам сделали уколы, от которых мы два дня ходили понурые, как после сильного похмелья. Потом это прошло.

Назначенный командиром роты карантина капитан Басов, высокий и подтянутый, обходя строй, заметил:

– У некоторых из вас я вижу на гимнастёрках значки с белым голубем. Голубков снимите! Это символ мира, а мы с вами собраны здесь не для мира, а для войны. И значки, которые с целины, тоже снимите.

Носители целинных значков зароптали:

– Как же так? Это наши наградные. Почётная награда за труд.

– Ладно, – уступил капитан. – Эти можете носить.

В полуденный час перед казармой, на посыпанной мелкой морской ракушкой площадке собрались подразделения, вернувшиеся из машинного парка и из других мест.

Стоял ослепительно яркий и по-летнему тёплый день. Заходить в казарму никому не хотелось. Солдаты теснились кучками, ожидая сигнала на обед.

Кто-то вынес на улицу две пары боксёрских перчаток. Два «старичка» надели их и вступили в поединок.

Они наносили друг другу удары вполне профессионально. Скоро один из них стал сдавать и отступать. Публика начала скандировать в его поддержку:

– Малазония! Малазония!

Малазония взбодрился и в свою очередь стал теснить своего соперника.

Теперь зрители стали подбадривать того, кто оказался слабее:

– Киласония! Киласония!