Реверс

Очередное звание Сутулов всё-таки урвал путём кадровой комбинашки, втихую практиковавшейся в МВД. На месяц его формально поменяли должностями с замначем областного убойного отдела Сапегой. Представили к «подполу», а через неделю после приказа обоих вернули на прежние места. Временная потеря зарплаты традиционно компенсировалась проставой. Привередливый Сапега выбрал центровой кабак. Именинник не возражал, сколько можно в майорах тухнуть!

После этого знаменательного события лёд между Сутуловым и Пшеничным растаял. Однако прежние отношения, когда нараспашку была душа, не восстановились.

…Гена Каблуков, расчехлив мобильник, поднялся к дороге, где лучше проходил сигнал, и вызванивал попутчиков и попутчиц на вторую серию субботнего отдыха.

Ковальчук, выглядывая затаившихся в траве коварных клещей, как по минному полю, пробирался к кустам за естественной надобностью.

Пшеничный угощал Сутулова сигаретой и говорил по-свойски, но с требовательной интонацией:

– Володь, ты разведай там про Маштакова. Где дохнет, чем промышляет?

– Р-ря…Ря-азанцев х-хрен ска-ажет…

– Напрямую не скажет, но ты же знаешь, как инфу выудить. В одном кабинете сидите. Реально буду должен.

Не забывая о правиле – хочешь достичь результата, используй любой удобный повод – Сутулов напомнил о собственном бубновом интересе.

Пшеничный успокоил приятеля, веско выбрасывая между затяжками слова, перемешанные с клубками дыма:

– Володя, всё делается. Пока путной вакансии нема. Ты ж не хочешь вратарём стоять? Несолидно подполковнику на побегушках…

В действительности, начальник СБ даже пробного шара не прокатывал насчёт Сутулова. Прикормленный оперативник был востребован на родной должности в качестве информатора и решателя вопросов. Спрос на гражданских коллег-собутыльников в «Монолите» отсутствовал.

Пока они шептались, Каблуков укрылся за машиной и, хихикая, вывел пальцем на пыльном борту: «Танки грязи не боятся!»

18

23 мая 2004 года. Воскресенье.

24 мая 2004 года. Понедельник.

07.00–09.40

У возвратившегося из командировки Евгения возник единственный вопрос к шурину:

– Ты надолго?

Ответ «до первых холодов» вполне его устроил.

В сложившейся ситуации компания молчуна Женьки была Маштакову комфортной. Хотя обычно он остерегался замкнутых людей. Часто их поступки оказывались непредсказуемыми.

Воскресный день свойственники посвятили укреплению границ приусадебного участка. Реанимировали упавший на задах забор. Корчевали сгнившие столбы, взамен ставили новые из штабеля, складированного у сарая. Сортировали чёрные покоробленные доски, гнильё крушили и кидали в трескучий костёр, что покрепче – чередовали со свежим, пахнущим смолой тёсом. Не парадную сторону мужики городили, но делали на совесть, верх равняли по шнурке.

Рукастый Женька шёл за мастера, Миха сноровисто подсобничал. Работа спорилась.

Свежий ветерок Маштакова не пугал, вновь он трудился по пояс голым. К вечеру солнце подретушировало его сухопарый торс. Общий фон из мучнисто бледного стал медным. Тёмные кисти рук и шея выделялись не так заметно, как прежде.

Измаявшись от молчанки, Миха вслух рассуждал про майский загар. То ли он самый полезный – укрепляет иммунитет и ликвидирует авитаминоз. То ли наоборот, вредоносен за счёт повышенного излучения ультрафиолета.

Зять участия в предложенной дискуссии не принял. Монотонно пришивал к лагам доски. Три смачных удара, и выпрямленный на верстаке ржавый гвоздь-сотка по шляпку входил в рыхлую древесину.

За неделю цивильной жизни Маштаков отоспался, отъелся, отмылся и перестал дичиться постельного белья.

Гантели, одолженные у Рязанцева, он выкатил на видное место, развеивая сестрины сомнения насчёт чрезмерного веса его малогабаритного багажа. Проверить сохранность тайника на чердаке не мог – кто-то постоянно находился дома.

Овчарка Нимфа к чужому человеку привыкла, и, тем не менее, реагировала формальным тявканьем, отрабатывая хозяйские харчи.

Понедельник у Михи был распланирован под важные встречи. Спозаранку он тщательно побрился, подравнял маникюрными ножницами усы и даже обрызгался одеколоном «Русский лес» из раритетного пульверизатора.

Света подобрала брату наряд из мужниного гардероба, нагладила. Вещи пришлись Маштакову практически впору. Рубашка лимонного цвета теснила в плечах самую малость. Чуть хуже обстояло дело с брюками, низ которых болтался на уровне щиколоток. Зять уступал шурину в росте сантиметров пять.

Критически оглядев себя в трюмо, Миха засеменил по комнате утиной чаплинской походочкой, рассмешив сестру до слёз.

– Клюшку я в сарае видел. Сойдёт за трость. Котелок ещё и порядок, – прикидывал он с дурашливой серьёзностью.

Сначала Маштаков порысачил в присутственное место. Разумеется, он помнил, что приёмные часы у товарищей судей назначены хитро – с 16.00 до 18.00. В это время трудолюбивый судья заседает в процессе, а вольнолюбивый переступает порог родного дома. Соответственно, законопослушный посетитель уходит, не солоно хлебавши. Без подвязок добиться аудиенции с первого раза нереально. Поэтому Миха решил руководствоваться правилом: «Лови Петра сутра».

Он продолжал перемещаться пешком, несмотря на хрустевшую в кармане новенькую стоху, одолженную зятем. На то, чтобы добраться с окраины в центр затратил ровно полчаса. Со временем он теперь дружил. Меценат Жентос не только деньжат подкинул, но и старую «Электронику 53» презентовал.

– Командир должен быть с «котлами»[98 - «Котлы» – часы (жарг).]! – провозгласил Маштаков, застёгивая исцарапанный пластмассовый браслет.

По снулому выражению Женькиных глаз непонятно было, оценил он шутку юмора или нет. Чтобы разглядеть на тусклом экране геометрию серых цифр, зрение приходилось напрягать по максимуму.

В здании горсуда на улице Чапаева раньше обитали также нотариусы и судебные приставы. Официальная пресса именовала трёхэтажное строение «Дворцом правосудия», а народ – «Утюгом» или «Клювом». Архитектор, пытаясь отойти от скучных стандартов конструктивизма, обтесал с боков фасад, закруглил его на входе, чем и породил упомянутые ассоциации. Нотариат давно вышел из ведения государства, а приставы отпочковались отдельной службой. Прежние соседи, став квартирантами, съехали, но служители Фемиды продолжали работать в тесноте и обиде. Причина проста – количество составов суда росло в демократической России, как на дрожжах. Четыре года назад их насчитывалось десять, тогда как залов для заседаний было вдвое меньше. Каждое утро секретари состязались за помещения для отправления правосудия.

По ступеням высокого крыльца Миха поднимался неуверенно. А ведь когда-то здесь он чувствовал себя щукой, не дававшей дремать карасям. Гордился репутацией прокурора по занозистым делам. Пользовался авторитетом у бывалых судей, молодые старались его не злить. Адвокаты считали крайне неудобным процессуальным противником.

Всё в прошлом. Теперь он бесправный проситель, конфузливо открывающий тяжеленную металлическую дверь на входе.

В сумрачном фойе обнаружилось нововведение. Слева высился барьер, за которым сидел крепкий мэн в чёрной форме и кепи с квадратным козырьком. Второй, обмундированный аналогично, стоял рядом, опираясь на стойку локтем. Он шустро среагировал на стон несмазанных петель.

Маштаков приготовился объяснять цель посещения. Двумя пальцами потащил из нагрудного кармана паспорт.

Один из людей в чёрном (тот, что стоял) вдруг по-деревенски разинул рот:

– Никола-аич! Зачётно выглядишь в усах! А сказали – ты ласты склеил!

– Не дождётесь, – положено говорить в таких случаях.

Миха так и сказал, не понимая пока, кому обязан комплиментом. В следующие полминуты глаза привыкли к скудному освещению, и он идентифицировал балагура.

Круглое лицо, хитрые глазки, суженные мясистыми щеками, острый нос, два подбородка. Это был почётный залётчик органов МВД Вениамин Кирсанов. Жёлтая пластиковая наклейка на груди извещала, что ныне он «судебный пристав». Зная Венькины таланты, Маштаков метаморфозе не удивился.

– Здравия желаю. Я к судье Глазову по срочному вопросу, – Маштаков продемонстрировал концентрированную деловитость, предотвращая псевдодружеские объятия, ахи, «бляхи» и расспросы за жизнь.

– К Стасику? – Кирсанов говорил так, словно был с федеральным судьей запанибрата. – У себя он, только с планёрки прискакал, надрю-чённый. Загляни к нему, Николаич, загляни, а то запрётся! Сам знаешь, какой он сачок!

Язык многократно приносил Веньке проблемы. Похоже, правильных выводов для себя он не сделал и по новому месту службы.