Прынц

Спустя минуту Танечке всё же удалось взять себя в руки, сквозь поредевший поток слёз, мокрые слова вырывались из плена и тяжко падали на спальник Зои:

– Я…я захотела в туалет, но руки…руки… А он снял с меня трусики и держал как маленькую…Он всё ВИДЕЛ И СЛЫШАЛ, мамЗоя…Мне так стыдно…я не могу на него смотреть, мне хочется в землю зарыться…глубоко, глубоко…Как мы теперь будем дружить? Как, мамЗоя?

– Да, Танюш, плачевная наша доля. Мне тоже надо реветь белугой и зарыться поглубже: твой друг дважды меня раздевал до гола и тоже, между прочим, всё видел…

– Ну, как ты не понимаешь мамЗоя,– дёрнулась Танечка, вновь захлюпав носом.– Не понимаешь ты меня…Ты взрослая, и он взрослый,…а я…я ребёнок, мне стыднее…

– Наверно ты права, я давно забыла, как быть девочкой. Ну, всё, всё, хватит слёзы лить, расскажи, что я проспала.

Когда дяБоря ушёл, и Танечка осталась одна, когда усилился дождь, она вдруг поняла, что ощущение романтики, «как в кино», улетучилось, а на смену пришёл страх. Танечке ужасно страшно стало одной в хижине, и она сломя голову кинулась в дождь. Видимость была плохая, но она надеялась, что по памяти быстро достигнет цели. Где-то на полпути неожиданно споткнулась и неудачно упала. Только пытаясь подняться, поняла, что с руками что-то не так. А следом за осознанием резанула боль.

А тем временем дяБоря наткнулся на Зою, которая уже потеряла сознание. Принёс в палатку. Снял с неё всю мокрую одежду и завернул Зою в одеяло. Затем зажёг спиртовую горелку и поставил греть воду. Когда вышел на улицу, чтобы найти нужную траву, то либо услышал крик Танечки, либо почувствовал, что с ней случилась беда. В общем, вскоре Танечка лежала рядом с мамЗоей так же закутанная в одеяло. А дяБоря носился как заведённый. Пока Танечка, кусая губы чтобы не кричать от дёргающей боли, одновременно боролась с подступавшей сонливостью, дяБоря притащил какие-то листочки и корешки, всё тщательно обмыл и бросил в котелок с кипящей водой. Пока варился «суп» дяБоря сделал лубки и зафиксировал кисти Танечки, а перед этим сделал болючий укол – шприц и ампулу нашёл в аптечке. Заглянув в лицо дяБори, Танечка увидела, что он очень переживает случившееся, и не просто переживает, а ему тоже больно. И Танечка как могла, сдерживалась от стонов, даже пыталась шутить: ерунда всё это, просто ушибы, мало ли у неё было ушибов, всё заживает как на кошке. ДяБоря соглашался, через силу улыбаясь. Потом боль отступила, но не исчезла совсем: она просто стала маленькой и саднящей, как от заусенца. Танечка ещё некоторое время сопротивлялась натиску сонливости, но силы оказались неравные. Уже засыпая, рывками, она увидела, как дяБоря обнажил мамЗою и стал всё её тело обмазывать зелёной кашей и обматывать бинтами как мумию.

Когда Танечка проснулась, дождя уже не было. За палаткой светло, но это ещё был не день, а ранее утро. Танечка чувствовала себя неплохо, если не считать щекочущего зуда в кистях рук. Вот тут ей и захотелось в туалет. Выйти вышла, а дальше хоть плачь. И она заплакала тихо правда, но дяБоря услышал. Он быстро подошёл и сразу всё понял. И сделал всё так, будто Танечка совсем маленькая девочка…Потом Танечка сгорая от стыда вернулась в палатку, закуталась в одеяло и плакала беззвучно. Она не хотела, чтобы её плач опять услышал дяБоря. Он и не услышал, потому что был поглощён мамЗоей: делал укол, щупал лоб, смачивал губы травяным настоем. А потом сказал Танечке, чтобы она следила за мамЗоей, смачивала губы жидкостью из бутылки, которую дяБоря подвесил у неё над головой: нужно было только одну щепочку слегка тронуть и капельки из бутылки начинали бежать по желобку. И ещё сказал, что если мамЗоя проснётся, то препятствовать её желанию выбраться из спальника. Тогда он и обмолвился, что у мамЗои крупаслёзное воспаление и её надо срочно в больницу. Спросил про телефон. Когда Танечка перепрятывала мобильник, думала, что потом легко найдёт, но сейчас почему-то, как ни старалась, не могла вспомнить, куда положила. ДяБоря вздохнул, ободряюще улыбнулся:

– Ничего, подруга, не кукся. Одолеем и эту незадачу.

Взял топор и куда-то ушёл.

– Давно?

– Не знаю,– всхлипнула Танечка.– У меня голова совсем не варит. Может час назад, может три…

– Хорошо, Танюш. Ложись, поспи, устала наверно.

– Как лошадь,– вздохнула Танечка, утирая мокрые щёки о плечики.

«Ага, троянская…Ну, Люська! Хотя, что Люська, сама не лучше. Могла ведь решительно сказать «нет» и ничего бы этого не было. А теперь ребёнок страдает из-за моей слабости и глупости».

Танечка тем временем ногой расправила спальник, легла поверх, поджав ноги. И тотчас заснула.

«Да, видно бедняжка действительно вымоталась до предела. Такой стресс для её сердечка. Смогу ли девочка моя хорошая расплатиться с тобой…Непонятно, однако, с этим крупаслёзным воспалением. С чего это? И в горах в снегу замерзала, и во время рыбалки не в такие ливни попадала – и хоть бы хны. А тут дождичек пустяшный…и свалилась как дохлик. Странно…»

ГЛАВА 17

У входа послышались тяжёлые шаги. Зоя затаила дыхание, голову повернула так, чтобы казалось, что спит и не бросалось бы в глаза, что подсматривает.

Вошёл осторожно Борис, держа в руках кулёк из лопуха доверху наполненный ежевикой. Зоя чудом удержалась, чтобы не ахнуть, распахнув глаза: это был ДРУГОЙ Борис. Такого она ещё не видела. От прежнего осталась только внешность, а взгляд, выражение лица, энергетика, буквально сквозившая от него, принадлежали другому Борису. Видимо за те часы, что он исполнял роль доктора, он и сам не заметил, как слетела маска, осыпалось всё показное, наносное, ненастоящее. И теперь пред Зоей предстал таким, какой есть на самом деле.

Борис почти бесшумно приблизился к Зое, наклонившись, положил рядом с её головой кулёк, затем взял одеяло и заботливо укрыл Танечку. Бережно, стараясь не разбудить, пощупал у неё лоб.

А потом… просто присел рядом с Зоей на складной стульчик и севшим голосом вымолвил:

– Выдохни, а то взорвёшься.

– Фу,– выдохнула Зоя, открыв глаза и, неожиданно для себя, просто как родного человека спросила:– Как узнал, что не сплю?

– Не дышала.

Наклонился, взял кулёк с ягодой. А Зою будто пронзили вдоль и поперёк жаркие и холодные струи: на неё пахнул знакомый запах пота и свежесрубленного дерева, и ещё чего-то до боли знакомого. Впрочем, всё вместе это был ДУХ. Тот самый, о котором когда-то маленькая Зоя говорила: » Па, ты вкуснее пахнешь, чем мамкины духи». Да, это был ПАПКИН дух! И эти глаза, теперь без маски, светло-карие, мягкие тоже были папкины. И взгляд, сочувствующий и…любящий. Правда, сейчас они были чуточку смущёнными, как у юноши, что впервые оказался наедине с женщиной. Но и папка иногда так смотрел на маму.

Борис взял двумя пальцами как пинцетом ягодку и поднёс к губам Зои:

– Открой рот.

И вновь она едва не задохнулась от нахлынувших воспоминаний: как часто папка вот так же приходил из леса с лопуховым кульком склонялся над только что пробудившейся Зоей и говорил:

– Открой ротик, лес прислал тебе вкусняшку.

Зоя приняла ягоду, и слегка прижав её нёбом, замерев, прислушивалась как подзабытое блаженство, ещё то, из детства негой растекалось по всему телу.

– Что со мной?– спросила после пятой ягоды и тут же поняла, что хотела спросить о чём-то другом. – Крупаслёзное воспаление?

Борис улыбнулся, ласково глянул на Танечку.

«Боже! какая у тебя обаятельная завораживающая улыбка…»

– Лишь подозрение. Сама понимаешь в таких условиях поставить точный диагноз… Дышать не больно?

– Не больно.

– Может, ложное.

– Странно, я никогда не простужалась. И не в таких переделках бывала.

– Расслабилась,– просто сказал Борис, поднося очередную ягоду к губам Зои.

«А ведь верно говорит. Прежде-то я хоть с мамой, хоть с друзьями лишь внешне была беззаботной Зойкой, а внутренне-то оставалась прежней Зоей Игоревной, снимала лишь униформу бизнес-вумен, но оставалась в бронежилете, поэтому пули недугов и не достигали цели. А тут на болотном острове я осталась один на один с природой и ударилась в истерику как настоящая баба. И лопнул мой бронежилет, свалился как сопревшая тряпка, недуг и расстрелял в упор…»

– А у Танюшки что?– нарушила Зоя затянувшуюся паузу.

– Вывих был. Я поправил. Есть опасения, что могут быть трещины. Рентген нужен.

– Бедняжка,– Зоя по инерции приоткрыла губы в ожидании очередной ягоды, но Борис положил кулёк на подушку, усмехнувшись: – Не будь проглоткой. Это Танечке.

– Поняла,– с притворным сожалением вздохнула Зоя, прямо глядя в лицо Бориса.

Он, посопев в кулак, опустил глаза, быстро поднялся:

– Ладно, поваляйтесь ещё часок. Потом поплывём.

– Куда?

– На большую землю. Вам врач нужен.

– Боря,– окликнула едва слышно Зоя, когда он направился к выходу.

Борис вздрогнул, напрягся, не поворачиваясь, тихо обронил: