Город без солнца: Кара. Нежелание

– Ну, а нам с тобой после смерти такое счастье не грозит. Нет у нас тех, кто бы плакал и это всё организовывал, так что если не начать копить денежку, то и похоронят нас под забором.

– Да какая, в общем-то, разница, как тебя похоронят? Мне лично после смерти уже будет всё равно, что и как со мной будет.

«Хлопцi, щовитаке кажете?» – не могла промолчать сидящая позади тётя Зина, подслушивая от скуки наш разговор. И вправду, чего о смерти-то думать, как придёт – никуда уже не денешься. Вот почему-то меня всё ещё волнует вопрос о том, узнает ли моя дочь, когда меня не станет. Хоть бы ей кто-то сказал, пусть даже после того, как меня похоронят, лишь бы она нашла мою могилу и пришла со мной прощаться. Все мои друзья давно уже меня бросили и им всё равно, если я исчезну. И тут я всё таки решился на вопрос, но задавать его пришлось тихо, чтоб соседка не слышала.

– Гриш, а когда я помру, будешь по мне плакать?

– Ты что, дурак? Что ты такое несёшь?

– Ну, серьёзно.

– Ну, конечно, с кем же я тогда пить буду? Да и не факт ещё, что ты первый помрёшь.

Мы оба заулыбались. Я обернулся назад, оценить реакцию бабули. Та лишь вздохнула через нос и повернулась к окну. Всё с нами ясно. К тому же половина автобуса посчитала нужным взглянуть на нас укорительным взглядом, что не могло не угнетать. Одна из бабушек даже перекрестилась. А ведь действительно, жаль Анастасию, её сейчас будет тяжело и непривычно, когда в доме отсутствует любимый человек. И не просто, сожитель, а воистину любимый. Каждый день по утрам они шли под руку по делам, чего не хватает большинству супружеских пар данного возраста. Да я никогда и не слышал, чтоб он жаловался на неё кому-либо. Возможно, у них и были ссоры, но никто из них не выносил сор из избы. И детьми своими он гордился: один футболистом был, у другого своё дело, приносящее им прибыль. Тем не менее, жили они всегда сравнительно скромно, на всё, что они купили, они заработали сами. У Саши был старенький немец, который он перегнал из Молдавии в конце девяностых, и ездил он на нём до самой пенсии, пока не продал. До этого, отец подарил ему отечественный прототип Тольяттинской автомобильной промышленности. Мы копались в нём всем двором. После каждой произведённой ремонтной операции, собирались у него в гараже за гранёными стаканами беседовали на мужские темы, строя планы дальнейшего ремонта и замены. С каждым улучшением, его Жигулёнок летал, как ракета, особенно после того, как покойный дед Максим переделал его карбюратор под спортивную езду. Правда, это существенно повлияло на расход топлива, но в то время это не являлось проблемой. Но и кольца, так же, приходилось менять чаще, да и много чего другого, поэтому от данного стиля Сане пришлось отказаться. А с появлением современной немецкой техники, ремонтные работы производились реже. Всё ограничивалось периодической заменой масла и доливанием импортной охлаждающей жидкости в бачёк радиатора. А в основном, машина работала как часы. Да и Александр, тоже, был трудолюбивым мужиком. Всё у него в руках всегда ладилось, и работа спорилась. Одним словом – мужик.

Вот мы и приехали в кафе. У входа переносной умывальник с тёплой водой, несколькими кусками мыла и рулонами бумажных полотенец. Возле рукомойника столпились старухи, которые, как обычно, помоют руки и не отходят по непонятным причинам, создавая тем самым столпотворения. Ну, да ладно, в их возрасте уже не принято куда-либо спешить. Мне, всё-таки, удалось протиснуться, быстро помыть руки и войти в зал. Сняв шапку, я присел скраю, чтоб никому не мешать в случае, если нужно будет быстро уйти. Гриша и Егор, заметив меня, заняли места рядом, чтоб было с кем выпить. Егор налил нам водки, до того, как все расселись и каждый наложил себе в тарелку по несколько кусков мяса и сала. Наконец все собрались. Вдова встала во главе стола, рядом с ней два её друга, все поднялись, взяв рюмки. Настасья стала благодарить всех за то, что собрались, несколько лестных слов о своём покойном муже, при этом, с трудом, сдерживая слёзы, и со словами «Царство Небесное» все перекрестились. Сладкая жгучая жидкость смочила глотку. Плавный выдох, и сало. За столом вперемешку заседали простые труженицы-бабки с интеллигентноговида женщинами. Вторые, аккуратно набирали пищу в тарелку, делили на части и молча ели, глядя исключительно в тарелку и изредка выпивая. Охмелевшие бабки же, никого не стесняясь, громко общались между собой с набитыми ртами и широкой жестикуляцией, стесняя при этом интеллигенток, сидящих рядом. Старухи уже забыли, по какому поводу здесь собрались, громко хохоча и обсуждая общих знакомых, выкладывая друг другу свои истории. Где бы они ещё могли так пообщаться? Мы с мужиками, доедая борщ, так же обменивались историями. Егор рассказал о своей семье, сказал, что у него дочь за границей. Что сейчас с женой приторговывает самогоном. Не обошли разговором и покойного, т.к. каждый из нас в своё время с ним тесно контактировал. Егор, даже, работал с ним. Ели мы мало, по чуть-чуть дегустируя разные блюда. Особенно все оценили мясной рулет с грибами. Он хорошо приходился к водочке. Рюмка за рюмкой, не чокаясь, жидкость лилась в желудок, оставляя по себе жгучие ощущения в груди, сгущая разум с каждой каплей. И вот она – кондиция. С трудом воспринимается чужая и выговаривается своя речь. Векитяжелеют, взгляд невозможно сфокусировать. Это беспомощное, но такое родное и такое приятное чувство безразличия. Любая обсуждаемая тема мгновенно забывается, перебиваясь другой, которую давно хотел сказать собеседник. За окном пасмурная холодная погода и уже начинало темнеть, тусклый свет в зале очень напрягал глаза, и было так тепло, так уютно в приятной компании мужиков, объединённых общими темами и бытовыми разговорами. Мозг уже начинал потихоньку отключаться и готовиться ко сну, не смотря но то, что ещё нужно было чесать домой. И вот все начали понемногу вставать и расходиться. Мне так было лень подниматься, так хорошо сиделось, однако крепкая рука Гриши толкает меня в плечё со словами: «Давай вставай, алкаш, совсем напился». Я, опираясь в стол и стараясь не задевать посуду и не создавать лишнего шума, встал на ноги, оправдываясь, что я ещё не пьян до крайней степени и что могу ещё себя контролировать. Только я повернулся к товарищу, как заметил, что он о чём-то договаривается с хозяйкой, склонившись и одобрительно кивая. Пока никто не видит, я положил в салфетку пирожочек, бутербродик с маслом и шпротами, пару кусочков сала и колбаски и две котлетки. Всё это я завернул во вторую салфетку и живо сунул в карман. Взяв в другую руку пару конфет, я подошёл к распрощавшемуся Грише. Тот уже одел шапку и дожидался меня. Вышли на улицу. Морозный ветер заставил немного протрезветь, но всё же, ноги слегка подкашивались.

– Что она говорила?

– Говорит, что сейчас она едет домой, а мы, когда придём, чтоб зашли к ней. От Саши осталось много новых вещей, которые он почти не одевал и она отдаст их нам, т.к. ей они не нужны, а только место занимают.

– Так это же хорошо, тем более, что Саня был добрым человеком, и, я думаю, он будет не против.

Так мы шли вдоль улицы по тротуару. Путь предстоял приличный, но мы уже достаточно прошли, чтоб садиться на маршрутку. Да и не было её в поле зрения. Ветер к вечеру усилился и разговаривать было трудно. На улицах почти не было прохожих. Не удивительно – в такую-то погоду. Мимо мчались автомобили, ветер от которых рассеивался, после чего волной накатывал на нас. В окнах уже зажигался свет, а автомобилисты включали фары. Я зачем-то предложил товарищу конфетку, он отказался и я спрятал её в карман.

Вот уже и рынок, на котором уже зажгли фонари, и родная улица, и кирпичный двухэтажный дом. Мы решили ненадолго зайти домой. В кармане с парой конфет, я с шелестом достал ключ и открыл дверь. Тишина и темнота. Теперь-то я включил в прихожей освещение, которого так избегал в начале дня. Разув ботинки и вытащив из кармана свёрток из салфеток, я положил его на тарелку и занёс на балкон, чтоб еда не испортилась. И снова меня накрыло хмелем. Замёрзший нос и пальцы пылали жаром, пытаясь согреться, но в дверь постучали. Я даже знал кто это. Это торопливый друг, который уже спешил идти и делить «наследство» покойного.

Мне приходится быстро прикрыть балкон и торопиться уходить. И как обычно, пока я обуваюсь, молдаванину обязательно нужно ещё пару раз стукнуть по дверям, будто я от этого скорей выйду. Его красная морда с золотыми зубами уставилась на меня, после чего он повернулся, торопясь к вдове. Моё туловище всё ещё шатало и было трудновато держать равновесие. Однако, сапоги дорогу знают и я следовал за спутником. На улице уже совсем стемнело, небо над городом было затянуто тучей, которая отражала свет фонарей и прожекторов. Одним словом: небо над городом светилось и без месяца и звёзд. Замёрзшие лужи так же хорошо отражали свет из окон. Мы быстро добрались до соседнего дома, где и жила Настя и когда-то жил Саня. Снова поднялись по ступенькам, по которым сегодня уже ходили и позвонили в дверь. Мне всё ещё было хорошо, но уже хотелось прийти и лечь скорее спать. Хозяйка пригласила нас в ту самую комнату, откуда я сегодня забирал венки. В прихожей, зеркало днём было, как и полагается, завешено простынёй. Сейчас же оно уже было открыто. Я на минуту взглянул в него и удивился.

Мало того, что у меня перед глазами всё плыло, так ещё я никак не мог узнать себя в отражении. Я напрягал глаза, но всё равно, силуэт в отражении никак не сходился с тем, который я видел в зеркале в последний раз. Там стоял какой то мужчина с тощим лицом. Кожа лица чёрная и обвисшая. Белые глазные яблоки светились в темноте. Я застыл в оцепенении. Мы глядели друг на друга почти вечность, не производя никаких движений. Вдруг хозяйка включила в прихожей свет. «Может так вам будет виднее?» Действительно, темнота и пьяный угар искажали видимость, и я в этом убедился, увидев в зеркале красное, небритое лицо с глубокими морщинами на лбу и возле глаз. Та ё маё. Привидится же такое, даже спать перехотелось. «Ты идёшь?» – грубым пропитым голосом проворчал Григорий из комнаты. Его громоздкий силуэт занял весь дверной проём, держа в руках какую-то футболку. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к компании. Войдя за порог, я вижу аккуратно сложенную новую одежду на диване. Это были в основном футболки и рубашки. Гриша уже успел присвоить себе единственную ценную вещь – джинсы. Но мне не завидно, потому как у Сани с Гриней схожий объём бёдер, так что они на меня были бы великоваты. «Я набрала ему футболок и рубашек, а некоторые оказались маленькими» – равнодушно за моей спиной произнесла вдова, пробираясь к центру комнаты. Ну раз уж маленькие – значит на меня. Хотя я рано обрадовался. Из всего гардероба мне досталось от силы: две рубашки с длинным рукавом и одна белая футболка. Хотя друг тоже не особо поживился. Вся одежда, в основном летняя и сейчас не особо пригодится.

В соседней комнате раздавался мужской диалог. Похоже, дети всё-таки приехали. Разговор был спокойный, без повышенных тонов, словно они боялись кого-то разбудить. «Будете уходить – вынесете, пожалуйста, эти два мешка к помойке. Это вещи мужа, которые он носил» – томно озвучила просьбу Настя. Ну, слава Богу, выбранные нами вещи он почти не одевал. Ну мои, по крайней мере, точно. Молдаван поджал «награбленное» подмышку, взялся за один из целлофановых мешков и поволок ближе к выходу. Я хотел взять второй, но вдова меня отдёрнула. Она повернула меня к себе, достала какой-то свёрток из кармана и протянула мне, шёпотом произнося:

– Михаил, я могу вас попросить об одолжении? Это обручальное кольцо моего мужа. Он зачем-то снял его перед смертью и положил так, что я только сегодня его нашла. Как только выйдите к помойке – тут же выбросьте его! Я вас умоляю.

– Да, хорошо. Я выброшу его.

Я взял завёрнутое в платок золотое колечко и сунул в карман брюк. Тут в комнату вошёл бородатый. Она резко отвернулась от меня и покинула комнату, а я взял другой мешок.

– Что это вы тут делали? Ты, как обычно, заигрываешь с вдовами? Вот был бы Саня, он бы тебе руки-то повыкручивал бы, – улыбаясь золотыми зубами, произнесла бухая красная рожа.

– Иди и проспись, старый алкаш! Бухаешь каждый день – вот тебе и мерещится.

– Да ладно, я же прикалываюсь. Зачем ей такой ханыга как ты нужен?

Да уж, друг всегда был щедрым на комплементы, за что не раз получал по бороде. Я поднёс торбу к выходу и стал обуваться. Из двери напротив показался старший сын. Он взглянул на нас, кивнул и проследовал на кухню. Я не сразу его узнал. Вылитый отец в его годы. Когда с трудом стоишь на ногах – трудно их обуть. Но всё же, я отворил дверь и вынес свой баул в подъезд, прощаясь и благодаря хозяйку. На душе удовольствие от насыщенного дня. Хорошо выпил, поел, нажил пару шмоток, да ещё и денег заработал. Кстати о деньгах.

– Ну, так что, Гриша. Ты обещал, что твою долю, заработанную у Васи, мы вечером пропьём.

– Ты что, ещё не напился? По моему, ты и так бухой. Сейчас самое оно – прийти домой и лечь спать, и так день напряжённый.

– Что значит спать? Ты меня развёл на пирожок, при этом я заработал меньше тебя, а теперь собираешься съехать?

– Ты старый жлоб! Если я сейчас куплю бутылку, ты её даже не ощутишь. Всё равно, завтра сутра жрать захочешь, вот и пойдём сутра и поедим за мои. А если останется – пузырь возьмём. Или ты думаешь, что если сегодня повезло, то экономить не нужно?

Логично. Он никогда не отличался чрезмерной жадностью, чтоб меня обманывать, а завтра тоже на что-то жить надо будет. Ну, и Бог с ним – и так день довольно удачный. Бывают же добрые люди. Мы уже поднялись на этаж и стали открывать двери. Меня по-прежнему шатает. Я попрощался с другом и зашёл. Перед глазами всё плывёт, мозг не соображает, но зато так хорошо, так спокойно. Я быстро разделся и завалился под тёплое одеяло. Думаю, что теперь я быстро усну. Голова полностью свободна от лишних мыслей, как это бывает, когда ложишься спать трезвый. Мне было тепло, хорошо и нынешняя ситуация меня более чем устраивала. И вот я усыпаю.