Скалолаз

Скалолаз
Михаил Нестеров

Для захвата чешского вице-премьера Кроужека, совершающего в Гималаях юбилейное восхождение, в горы отправляется террористическая группа альпинистов. Предводитель бандитов Ларс Шеель регулярно получает от таинственного Координатора информацию о местоположении чешского лагеря. Террористы расправляются с российскими скалолазами, оказавшимися на их пути, и теперь выдают себя за россиян. Похоже, дни чехов сочтены. Но Шеель и не подозревает, что где-то недалеко уверенно идет по заснеженному склону уникальный альпинист из группы майора ГРУ Рогозина, способный сорвать его планы. Этот скалолаз не успокоится, пока не сведет счеты с убийцами своих товарищей…

Памяти Марека Малятынского посвящается…

Автор выражает особую признательность еженедельнику «Независимое военное обозрение» за использование его материалов в своей книге.

Все персонажи этой книги – плод авторского воображения. Всякое их сходство с действительными лицами чисто случайное. Имена, события и диалоги не могут быть истолкованы как реальные, они – результат писательского творчества. Взгляды и мнения, выраженные в книге, не следует рассматривать как враждебное или иное отношение автора к странам, национальностям, личностям и к любым организациям, включая частные, государственные, общественные и другие.

Белая гора, высокая гора! Такая высокая, что и птица не пролетит над тобой. Позволь нам коснуться твоей вершины. Позволь мечте осуществиться. Мы будем стремиться к тебе не со спесью и жаждой насилия солдата, идущего на врага, но с любовью ребенка, который взбирается на материнские колени.

    Норгей Тенцинг, первый покоритель Эвереста

Глава 1

4 августа – 2 сентября 1993 года

1

Пешавар, Пакистан

– …«Черные немцы»? Это что за дерьмо такое? Куда пойдет турецкая молодежь, спрашиваете вы? Куда мы ее направим, туда и пойдет. Определим дорогу и поставим фугасные силки. Будут рваться на каждом километре. Всех под одну гребенку. Мне не нужна Турция. Не я, не кто-то похожий на меня желает видеть Турцию своей землей. Это турки хотят поиметь Великую Германию. Это политикам, которые лгут на всех языках, нужны титульные этносы – но я не политик, и я хочу спросить: это что за фигня такая?.. Безработица по-турецки? А почему не говорят про безработицу по-немецки? На уме юные «черные немцы», эти тупые выродки, этот «черный юмор», эта безродность, которую мы называем гастарбайтерами. Если у вас плохо с немецким, слушайте: гастарбайтер – это приглашенный рабочий. Кто их приглашал и кто из них стремится со временем вернуться из Германии на родину? Какой дерьмоед захочет покинуть приютившее их духовное и культурное гетто и вернуться на помойку? Они делают работу, от которой мы, немцы, отказываемся? Дайте мне такую работу, и я сделаю ее. Зачем? Во имя Германии. Три миллиона турок. Вдумайтесь в эту цифру: три миллиона турок! Которые только и делают, что разбавляют немецкую расу. Уже появились «темно-серые немцы», на подходе просто «серые», как саранча. И народ Германии станет похож на безбрежное море стадных вредителей. Восточногерманские пограничники не допускали бегства людей из страны, теперь пограничникам поручена другая задача: не допустить притока людей извне. Люди – это поляки, курды, румыны, политические, экономические, религиозные и еще черт знает какие беженцы из самых грязных закутков Европы и Приевропья. Испанцы, итальянцы, греки? Они ничуть не лучше поляков, сербов и хорватов, этих уставобранителей, и турок. Вы спрашиваете про национальное меньшинство? Я отвечу так: я поддерживаю это. Хотя бы потому, что это меньшинство пока еще не сильно разбавило турецкое большинство. Элементы интернационализма? Эта блевотина приведет и Германию, и всю Европу к краю пропасти. Не путайте нацию с народом, с разношерстной толпой. Выслушайте меня, и не смешивайте меня с другими, как сказал Ницше. Знаете, почему я, командир «Красного спасения», мои товарищи и те, кто не утратил способность мыслить трезво, завидуем китайцам? Да, китайцам, этим мандаринам. Потому что Великая Китайская стена стоит на своем месте. С каких это пор немцы начали лебезить: «Полагаю, что вы заблуждаетесь»? Мы, немцы, всегда в глаза говорили: «Это ложь!» Куда подевалась наша прямота, что с ней стало, умерла? И чем больна Германия?.. Люблю ли я животных? Наверное, вы пришли к выводу, что я не люблю людей. Но я отвечу на ваш вопрос: я люблю животных, собак. Когда я был женат, в нашей семье были две собаки – немецкая овчарка, которая слушалась только меня, и длинношерстная пастушья, которая позволяла моей жене одевать ее в шерстяные жакеты и завязывать банты, требовала шоколад и поглощала его пачками. Я говорю о послушании и преданности, о послушании и преданности, и снова о послушании и преданности. Все собаки прекрасны, а мир – это лоток для их экскрементов. Друзья? Они – препятствия между тобой и успехом. Нужно ли говорить, что друзей у меня нет?.. Что нужно, чтобы прославиться и получить приз? Диктую рецепт, записывайте. Нужно взять одного маленького засранного турка и начинать гладить его по голове, заглядывать ему в задницу, и чтобы все видели. На ночь отпускать его, чтобы он смог избить немца, изнасиловать немку. Утром нужно снова поласкать его, но уже после того, как он сходит на горшок. «Черные немцы» могут интегрироваться в немецкое общество? Хрена с два! Или при условии, что каждый немец обзаведется приличным «потрошителем» с интегрированным глушаком. Они хотят интегрироваться в наше общество – это даже не смешно. Их выгоняют из их же долбаных школ за то, что они пользуются туалетной бумагой, а скоро начнут убивать за это. С грязной задницей ходить сподручней. Извините, мне нужно отлучиться на минутку – попить желчи.

В речи Ларса Шееля удивляло в первую очередь то, что говорил он абсолютно спокойно, был взвешен – и внешне, и внутренне, не реагировал, как говорится, ни на внешние, ни на какие-либо другие раздражители.

Он сидел перед камерой и смотрел в бездонный объектив – а в нем затаился весь мир, сотни тысяч глаз и душ, к которым он обращался. Он смотрел в центр этого круга, а не на верхний обрез бленды, как посоветовал ему оператор, оттого взгляд Ларса Шееля был более проникающим, извне, из потустороннего мира.

Он красив и, кажется, благороден, он сорит изысканными манерами. Он образован. С его языка часто срываются ругательства, но он-то знает, что немцы в слове «дерьмо» ругательства не видят; не замечает этого он, не заметят и те, к которым обращены его слова.

Он часто курит. Ни разу не уронил пепел на пол, на штанину отутюженных брюк. Он гладко выбрит, прическа волос к волосу. Его пальцы тонкие и чувственные, как у пианиста, но в то же время в них чувствуется сила. Они – чистые. Не верится, что на них кровь десятков людей. Он – противоречивый человек. Ему сорок пять? Не верится. Корреспондент в самом начале этого интервью спросил: «Сколько вам лет?» Шеель ответил: «Тридцать. И так каждый год».

Позади командира «Красного спасения» полки с книгами – целый стеллаж. Фридрих Энгельс, Карл Маркс, Владимир Ленин, Фридрих Ницше, Фридрих Шиллер, Карл Густав Янг, Иоганн Гёте, Малерен ван ден Брук… Ему ли принадлежат книги этих авторов? И если да, то читал ли он их или хотя бы перелистывал? Но то, с какой уверенностью, с какой внутренней убежденностью он говорил, – да, читал. Его манеры, его убеждения, и сам он говорил словами Ницше:

– «Когда Заратустре исполнилось тридцать лет, покинул он свою родину и озеро своей родины и пошел в горы. Здесь наслаждался он своим духом и своим одиночеством… И в одно утро поднялся он с зарею, стал перед солнцем и так говорил к нему: „Великое светило! К чему свелось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь! В течение десяти лет подымалось ты к моей пещере: ты пресытилось бы своим светом и этой дорогою, если б не было меня, моего орла и моей змеи. Но мы каждое утро поджидали тебя, принимали от тебя переизбыток твой и благословляли тебя. Взгляни! Я пресытился своей мудростью, как пчела, собравшая слишком много меду; мне нужны руки, простертые ко мне…“ Понимаете, „мне нужны руки, простертые ко мне“. И я боюсь этих слов, потому что с ними начну превращаться в лгуна-политика…

Именно этот эпизод из жизни Ларса Шееля припомнился Клаусу Херцфельду, едва командир бригады «Красное спасение» перешагнул порог приемной общественного фонда «Дипломатический корпус», неотрывно связанного с лагерем по подготовке наемников «Ансарадион». Во главе фирмы, имеющей интересы в Пакистане и Афганистане, стояли «отборные профессионалы» из бундесвера.

«Дипломатический корпус» считался крупной фирмой и торговал оптом. Услугами «ДК» охотно пользовались даже спецслужбы Америки и Великобритании, заменяя, где только можно, наемниками своих кадровых солдат, и задачи ставились перед ними одинаковые.

– Ты помнишь, как мы познакомились? – спросил Херцфельд, когда они выпили по рюмке коньяка и закурили, устроившись в кожаных креслах за низеньким столом.

Шеель кивнул и улыбнулся, мысленно вернувшись во времена Идеи…

Акты проводились во имя Идеи. Турки кусками вылетали из своих домов, грязными ошметками падали на асфальт турецких поселений в Дрездене, Герлице, Карл-Маркс-Штадте, а после – в Хемнице… Захлестывало упоение – немецкая земля очищалась от скверны немытых турок, нечистоплотных арабов.

Прошли даже не годы, а месяцы, люди привыкли к взрывам, их перестали трогать известия о жертвах, извлеченных из-под обломков рухнувшего здания, взорванного автобуса. И редко кого, за исключением самих турок, стало трогать имя командира бригады «Красное спасение» Ларса Шееля.

После очередного рейда бойцы западногерманской «армии» скрывались на территории ГДР. Они обменивались опытом и информацией с ведомством госбезопасности. Инструкторы, во главе которых стоял Клаус Херцфельд, помогали новичкам от КГБ осваивать азы террористического дела. За два года до объединения Восточной и Западной Германии Херцфельд и несколько офицеров бундесвера открыли свое дело в Пешаваре, важном пункте на шоссе, ведущем в Афганистан. «Красную армию» Ларса Шееля, числом превышающую пятьдесят бойцов, приютила госбезопасность Чехии, предоставив им базу под городком Дечин на берегу Эльбы.

– Неплохие были времена, – прокомментировал свои воспоминания Шеель. – Во всяком случае, скучными их никак не назовешь.

– Что привело тебя в Пакистан? – спросил Клаус.

– Мне нужно попасть в Душанбе. В одну из пятнадцати или шестнадцати, никак не могу запомнить, республик бывшего Союза.

– В Таджикистан, – поправил собеседника Херцфельд. Он взял со столика пульт и направил его на задрапированную стену. Драпировка на поверку оказалась шторой. Штора отъехала в сторону, открывая занявшую полстены карту Афганистана и граничащих с ним стран – Ирана, Туркмении, Узбекистана, Пакистана, Китая, Индии, Таджикистана. Нажатием кнопки пульт превратился в лазерную указку. Яркое красное пятно очертило границы Республики Таджикистан.

– Ну да, конечно, – сказал Шеель. – Я ошибся, назвав страну именем столицы.

– Еще коньяка?

– Было бы кстати.

Хозяин кабинета разлил коньяк.

– Благодарю. – Шеель опрокинул рюмку в рот. – Ты знаешь, что я в международном розыске и при всем желании не могу прибыть в Таджикистан по туристической путевке.

– Самый простой ход, – покивал Херцфельд. – Его нередко используют действующие разведчики.

– Моих парней нельзя назвать разведчиками, но трое бойцов моей бригады приедут в Душанбе как туристы. Их, в отличие от меня, не ищет Интерпол.

– Целая делегация, – заметил Клаус и, в задумчивости теребя гладко выбритый подбородок, переспросил: – Значит, ты хочешь в Таджикистан?.. Проводники из местного населения доведут тебя до Пянджа, оттуда, если договоритесь, довезут до Душанбе. Можно узнать о твоей миссии? – Херцфельд сменил положение в кресле, закинув ногу за ногу и оголяя часть ноги за черным носком. – Хотя на этот вопрос ты можешь не отвечать.

– Знаешь, политики завоевывают электорат, церкви ведут борьбу за паству, я ищу связи с соотечественниками. В Таджикистане и Казахстане немало немцев, еще больше – в Поволжье. Уже четыре года нет Берлинской стены. Кто-то вернулся на родину, кто-то собирается в дорогу, кто-то останется. У меня мандат от Национал-демократической партии, которой небезразлична судьба соотечественников за рубежом, на встречу с главами диаспор.

– Ты вступил в партию? – с недоверием спросил Клаус.

– Ненадолго. Если я наступлю в дерьмо, партия поможет мне отмыться. Я без страховки на вертикальные стены не лезу.

– Во главе партии стоит старый добрый Дитрих? – улыбнулся Херцфельд, приглаживая волосы.

– Пока что стоит, – ответил Шеель. – Но скоро может сесть.

– В самом деле? – Теперь глава «Дипкорпуса» спрятал улыбку, маскируясь жестом: поправил очки в тонкой золотистой оправе.

– На последнем съезде он обратился к членам партии, потрясая с трибуны клешнями: «Вот этими самыми руками будут снова отвернуты краны газовых камер».

– Да что ты!

– Серьезно. Сказал это перед камерами. – Шеель рассмеялся над обескураженным видом товарища. – В этот раз его «крылатая фраза» не пролетела мимо ушей нашей юстиции, и под него начали активно копать. Молчи – и тебя не процитируют.

– Это ты верно заметил.

Шеель прикурил новую сигарету и вернулся к теме:

– Я серьезный человек, Клаус. Хотя меня называют по-разному: идейным борцом, уголовником, некоторые – искателем приключений. Я лишь отчасти «пограничный человек», а точнее – был таковым в середине семидесятых. Тогда я искал себя в экстремальных ситуациях, стремился к неосвоенным цивилизацией территориям. Горы… – Шеель улыбнулся. – Я говорю о горных вершинах и девственных облаках, заключивших их в объятья. Потом борьба стала образом моей жизни. Я не кидался, как в котел, в горячие точки, я создавал их.

Клаус покивал так, как если бы аплодировал: