Самая страшная книга. ТВАРИ

Не раздумывая, вся в слезах, она упала вперед, на четвереньки, заметила нож – вот он, у холодильника! – схватилась за рукоятку и успела продвинуться еще на полметра, когда хромой, не глядя, лягнул ее в грудь. Ольгу словно взрывом отбросило. Вместо левой ключицы, казалось, осталась только черная воронка. Перед глазами вновь потемнело.

Гриша упал, тотчас попытался подняться, цепляясь за выдвинутый ящик шкафа, но поскользнулся и вновь рухнул.

Половицы блестели от человечьей и оленьей крови.

Ящик из шкафа грохнулся вместе с Гришей. Повсюду рассыпались вилки и поварешки.

Ольга не знала точно, видит ли она все это или рисует у себя в помутненном сознании.

Гриша, рубиновый от крови, подобрал отбивной молоток и встал на корточки.

Маралы неловко топтались, спотыкались, собираясь напасть снова.

Ольга чувствовала себя зверьком, выглядывающим из мрака собственной норы.

Гриша напал первым. Молоток размазался в молниеносную серебристую дугу и, должно быть, проломил бы череп хромого, если бы тот вовремя не отстранился. Выругавшись, Гриша по инерции сделал шаг вперед. Одноглазый подался к нему, намереваясь атаковать открывшийся бок. Гриша успел обернуться и почти без замаха отвесил тому оплеуху молотком.

Дальше все стало совсем нереально.

Хромой заметил Ольгу и, выставив рога, с опаской, словно ожидая ловушку, подбирался к ней.

Второй олень блуждал по кухне, неуклюже круша все, что попадалось на пути. Он сбивчиво дышал и время от времени тоскливо выл. Молоток превратил в багряное месиво его последний зрячий глаз.

Гриша торопливо отбрасывал в сторону обломки стульев и стола, блокировавшие дверь в чулан. Справившись с этим, он оглянулся на Ольгу. Та не поняла, что было написано на его окаменевшем запачканном и неузнаваемом лице. Гриша приоткрыл дверь и скрылся за ней.

Хромой оказался совсем близко, уже нависал, фыркал, давил запахом железа, аммиака и, кажется, мускуса. Крючья рогов раскачивались в каких-то сантиметрах от лица Ольги. Хотелось занырнуть обратно в беспамятство, но ужас выталкивал наружу. Только сил пошевелиться не осталось. Ольгу прошиб пот.

Слепой врезался в брата, боднул в бедро, отскочил. От удара хромой едва не повалился на Ольгу, рога ударили ее в грудь, но не задели острыми концами. Слепой уже вернулся к своему сумбурному болезненному вальсу, натыкаясь на стены, печку и остатки мебели, оставляя повсюду кровавые отпечатки. Выпрямившись, хромой двинулся в его сторону, потоптался нерешительно, а потом вдруг ударил в грудь. Слепой упал, засучил копытами, размазывая вишневую жижу по полу, и после нескольких неудачных попыток сумел подняться. Подвывая, он заметался по кухне, всякий раз внезапно меняя направление движения. Ольга поползла было к выходу, но обезумевший зверь подскочил, преградив ей путь. Воздух с шумом вылетал из его ноздрей. Морду и грудь усеивали бурые пятна, алело вспоротое мясо. Огромной тенью надвинулся хромой. Он коротко двинул брата в лоб, и они сцепились рогами, заплясали, норовя затоптать Ольгу, скрючившуюся у их ног, пока не смогли расцепиться и откатиться по разным сторонам. Они двигались медленнее, обоих мотало от усталости и ран, но опасность, от них исходившая, никуда не делась.

Ольга заметила Гришу.

Тот стоял у противоположной стены, сжимая в руках ружье. Новенькую двуствольную «Тайгу», хранившуюся в чулане.

Быстро-быстро выдыхая через рот, выпучив глаза, Гриша пялился на хромого. А потом прошлепал босыми ногами по загустевшим багровым лужам, наставил двустволку и почти в упор выстрелил в оленя.

Грохнуло так, что Ольга с криком схватилась за голову. Казалось, что-то треснуло в черепе.

Слепой в панике ломился в стену.

Гриша сделал два шага в его сторону, вжал приклад в плечо и выстрелил снова.

Вместе с громом Ольгу обдало кипятком. Это были брызги крови.

Ничего не соображая, оглохшая, она продолжала завывать, пока не охрипла.

Когда едкий пороховой дым рассеялся, Ольга обнаружила, что осталась одна в разгромленном доме. С гудящей головой и слезящимися глазами она кое-как поднялась и, стараясь не задевать мертвые оленьи туши на полу, заглянула в спальню и зачем-то в чулан. Никого. Растерянная, она вышла из дому. Судя по всему, уже давно рассвело, только солнце не хотело показываться, мутно просвечивая сквозь серую облачную плеву. На крыльце Ольга вдруг закашлялась и наконец увидела Гришу. Тот стоял спиной к ней в нескольких шагах от дома, голый и грязный, с «Тайгой» в опущенной руке. Приблизившись, Ольга заметила, что его бьет крупная дрожь. У ног валялась разодранная коробка от патронов – значит, ружье снова заряжено. Гриша пучил глаза, уставившись куда-то в сторону автомобиля, и часто с усилием моргал. Кажется, некоторые из ран на его спине все еще кровоточили, но разобрать было трудно: он весь был покрыт ржавой коркой, где-то она подсохла, а где-то влажно поблескивала. Ольга коснулась локтя супруга, и тот поежился.

– Гриш, пойдем в дом, – подала она голос. – Тебя надо помыть и перевязать.

– Нет. – Он мотнул головой.

– Ты чего? Тебе же надо, ты посмотри…

Гриша помолчал, растерянно озираясь, очевидно не в себе, и пробормотал:

– Нет, поехали так.

– Куда поехали?

– В больницу.

– Хорошо, – робко сказала Ольга и снова взяла Гришу за локоть.

Он не сдвинулся с места.

– Ну пошли? – позвала Ольга.

– Я не знаю, где ключи.

– Какие ключи? – Ей уже хотелось разреветься.

– От машины.

С минуту они простояли так, ежась от ветра, пока Гриша не спросил:

– Охренеть, да?

– Да. – Ольга помолчала. – Охренеть.

– Я не понимаю. В смысле… – Гриша говорил прерывисто, с паузами, – как это вообще? Они же так… не ведут они себя так. Получается, выследили нас. И пришли.

– Гриш…

– С какого хрена вообще? Понимаешь? С чего вдруг?

Ольга вспомнила о сыто скалящемся капкане на верстаке в сарае:

– А ты не думаешь, что они хотели отомстить?

– Чего? – Гриша презрительно усмехнулся. – Какое еще на хрен «отомстить»?

Ольга едва успела подумать, что муж приходит в себя, как он вдруг взорвался:

– Отомстить, блин? Это я могу отомстить! Я! Это природа! Понимаешь, природа! Есть охотники, есть олени! Охотники убивают оленей! Всё!

Ольга подалась назад и успокаивающе подняла руки. Но гневная тирада уже закончилась, так же внезапно, как и началась. Гриша шумно дышал, раздувая ноздри, а потом вдруг буркнул:

– Мне холодно.