В поисках своего я

Смеховая культура вообще призвана манипулировать эмоциями и всё упрощать. Манипулирование эмоциями бросается в глаза и в дискурсе, пассивная роль сознания по отношению к нему – свидетельство того, что общество перехватило роль «я».

Сознание стремится поддерживать своё общение с окружающим миром. Его цель – некий единый смысл, – и дискурс выглядит главным в жизни. За этим стоит бытие какого-то вечного смысла, сохраняющего себя при смене дискурсов, как логика. Это именно связь. Юные мальчики и девочки, не смотря на эмоциональную конкуренцию, всегда готовы поддерживать успехи друг друга в области выраженного смысла. Их импровизации почти не отличаются от рудиментарных, но встречаются с полным энтузиазмом друг другом. Это – свидетельство некой коллективной природы всех индивидов. Накопление опыта, сведённого к единству смысла, не знает правил, по сути, как эмоции. В. Маканин приводит историю, в которой знакомятся мужчина и женщина. Они ищут спутников жизни, и супружеская пара пригласила их к себе в гости. По их мнению, мужчина и женщина идеально подходят друг другу, у них похожие привычки и интересы. Пара решила, что мужчина и женщина немедленно влюбятся друг в друга. Мужчина и женщина пришли в гости, но в дальнейшем вопросов о себе не понимали. Маканин, кажется, сам рассчитывал на радость мужчины и женщины по поводу своей одинаковости, но любовь – это различение, толчок извне-внутрь… Всё могло быть ещё запутанней. Мужчина и женщина различили свою одинаковость, но не любили сами себя. Каждому из них был нужен кто-то «другой».

В молодости мы выбирает представления по вкусу. Эти представления поддерживают нашу важность, как определённость, позволяют понимать мир, отсекают от действительности всё лишнее. Некоторое время картина мира выглядит стройной, но такой она остаётся до первого столкновения с практикой. Как только жизнь приносит опыт, возникают нестыковки, они добираются до самого верха: и бог создаёт дьявола! Можно сказать, что после этого обладатель разума чувствует себя в тупике. Именно отсюда возникают «непарадные движения не познавшей души» и «драмы сарказма»: «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет…».

Если Чацкий благополучно справился с тупиком: «Карету мне! Карету!», – то для юного Вертера тупик закончился самоубийством… Так же остро напоролась на свои интеллектуальные схемы французская революция: свобода, равенство, братство, добродетель, богиня разума… и гильотина, упорядочивающая мир. Представления проистекают из способности к обучению, но есть и хорошая новость. Ей противостоит способность к самообучению. Можно обратиться к своему личному опыту, который оттеснялся обучением. Внимание что-то замечало, сознание – нет, но возможность другого анализа ситуаций всё равно копилась в памяти. Эти впечатления оставались в тени, мы продолжали думать, как были обучены. В конце концов, устав от повторения одних и тех же ошибок, мы увеличили и другие свои мысли под микроскопом внимания… Привычные суждения дрогнули. Они сначала встали на дыбы, потому что представляли собой понятия и оценки, наделённые безусловностью, но, по капле выжимая из себя конформизм по отношению к чужому опыту, мы провели инвентаризацию своих взглядов и преодолели сопротивление старых воззрений.

В нашем сознании начинает развиваться структура, отличная от интеллекта или разума, который есть способность к обучению. Эту структуру лучше определить, как ум. Не смотря на всю условность этого определения, ум относится к внешнему созерцанию, а разум – к внутреннему. Разум, как и обучение, стремится сделать человека «приемлемым членом общества», если это бандитское общество, значит, приемлемым членом этого общества. Ум к такой цели тоже стремиться. Возможно, у человека совести сознание сначала развивает разум, а Нарциссы сначала развивают свой ум… Ум и разум вместе пребывают в рамках опыта, но между ними есть трещина. Профессор Преображенский советовал Шарикову учиться, но тот предполагал жить своим умом, и в результате получилось то, что получилось. Разум созерцает закономерности, а ум, кажется, следит за тем, что делает случайность. В основе ума и разума, как раз, разный способ эмоций оценивать. Ум – не моё перепуганное сознание «собачки», которая крутит перед белыми ширмами в фотостудии головой во все стороны. Такое моё поведение было разумом, я был уже обучен вести себя цивилизовано. Среди свойств ума стремление к сомнению, а в фотостудии я заставляю себя подавлять сомнения в угоду ориентации на папу и маму. А возможность сомневаться, в чём угодно, безгранична. Например, у Кэрролла в «Что черепаха сказала Ахиллу», она превращает простое трёхчленное умозаключение в тысячечленное, снова и снова прибавляя к посылкам вопрос: «Если это верно». Заслуга ума – в обнаружении никем не установленных связей, в изобретении нового.

Правда, здесь возникает одно тонкое место. Среди женщин есть Нарциссы, но они не изобретают, как должно бы быть, не открывают закономерностей… Периодическую таблицу химических элементов придумали не женщины, педагогику написали не женщины… Шанель №5 придумали двое мужчин – парфюмер Веригин и коренной москвич Эрнест Бо – эмигранты из России, а не Коко Шанель.

Профессор Савельев вообще сообщает, что женщины имеют слабо развитые лобные доли мозга, у них, по сути, другой сорт мозга. Сначала эти доли развивались у женщин, как способность делиться пищей с детёнышем, потом мужчины получили их в наследство, и, не загруженные биологической функцией, они стали служить для изобретения нового. Профессор Савельев нас обнадёживает, что мы принадлежим с женщинами к одному виду, даже признаёт женский ум и связывает с нарциссизмом, определяя, как женские проявления доминантности: «Дамская доминантность построена на внимательном поиске мелких недочётов, противоречий и ошибок у окружающих. Вполне ожидаемо, что в поведении любого человека подобных промахов найдётся очень много. Если мелкая ошибка найдена, то она немедленно трансформируется женским мозгом в повод для доказательства собственной доминантности. Это происходит в результате инстинктивной экономии расходов энергии мозга на собственной работе. Ориентированный на репродукцию мозг женщин не хочет заниматься сложными проблемами, требующими больших энергетических затрат, проще выловить у партнёра, подруги, начальника или подчинённого мелкую ошибку и сообщить о ней столько раз, сколько нужно для сиюминутного эффекта доминирования. Если чужой очевидный промах замечен, то мозг получает внутреннее эндорфиновое подкрепление. Остаётся только представить это событие, как свои личные достоинства и доказательство явной убогости человека, совершившего ошибку. После первичного доказательства несомненной женской правоты начинается тщательное обсуждение мельчайшего вопроса во всех ещё более никчёмных деталях. Такая проработка пустой проблемы повторяется множество раз, даже в самом очевидном случае. Этим способом женской правоте придаётся намного большее значение, чем можно было бы ожидать от пустякового вопроса. Такая мгновенная трансформация мелкой чужой ошибки в доказательство реальной женской доминантности и интеллекта очень распространена». (С. Савельев «Нищета мозга»).

Специфичная активность – тоже не пассивность, скорей всего, мужской и женский мозг стали повторять друг друга зеркально: у мужчин способность к изобретению – выраженный смысл. У женщин эта способность выражает себя, не бросаясь, так сказать, в глаза, но при этом всё выглядит с точностью до наоборот. Женщины могут задавать тон, как Коко Шанель. Она изобрела способ одеваться, но не саму одежду. Двумя фотографиями женщина может показать благосостояние, ухоженность, фигуру; – это известные ориентиры, но впечатляет. Свежий взгляд на вещи женщинам доступен даже больше, чем мужчинам. Они изобретают шарм, всё может быть просчитано, кроме шарма. Женщины не изобретают только что-то вроде операционной системы Билла Гейтса. Зато прекрасно умеют этим пользоваться. Девочки вообще учатся в школе лучше мальчиков.

Женщины могут быть благоразумны. При этом умная женщина может быть неблагоразумна в привычном смысле слова, если её разум не работает, как ретранслятор. В первую очередь в качестве ретранслятора приходит на память «Душечка» Чехова. Чехов описывает её иронически, но Душечка имеет ум Нарцисса, ретранслирующая мысли избранника. Она умная и благоразумная одновременно: то и дело выходила замуж.

Внутреннее чувство всегда примитивно, отстаёт от реальности, в том числе, у ироничного Чехова. Душечка схватывала мысли «другого» и была способна им вторить, не вызывая подозрений. Это – дар. Умная женщина может иметь пять детей от пяти разных мужчин, и вести увлекательную личную жизнь, как Анжелика – маркиза ангелов. В условиях дискурса, который господствует, это настоящее изобретение.

Не смотря на то, что девушки могут прекрасно учиться, попав в затруднительное положение, они ищут выход не при помощи разума, а при помощи ума вместе с телом. Жизнь, так устроена, что они его находят.

«Сорт мозга» почти не имеет никакого значения. Женщины, у которых что-то плохо в жизни, умеют пользоваться верхним чутьём, а у которых всё хорошо, могут только врать про верхнее чутьё, – либо оно спит во время счастья. В фильме «Тринадцатый этаж» жена скомбинировала перезагрузку мужа, который стал её пугать, и так удачно всё сделала, что её хитрость, не смотря на исходную примитивность, заставляет изумиться. Интуиция женщин иногда заставляет себе позавидовать.

Когда женщина желает разрубить гордиев узел сомнительных отношений, то сдвигает «коллектив» в каком-то интуитивно верном направлении, при этом она выглядит, как катализатор, исчезающий в процессе реакции. Вся надежда на возрождение из пепла. В такие моменты в женском сознании что-то потустороннее принимает участие весьма наглядно. И это тоже не пассивность… Опыт имеет смысл, пока собирается с напряжением эмоций. Потом это почти бесполезная коллекция. Можно выбрасывать и начинать сначала…

Однажды я смотрел телевизор вместе с актёрами, они в немногих словах обсудили происходящее на экране. Меня изумила одна странность. Они смотрели фильм не так, как я, они видели игру актёров и оценивали их амплуа. Я «ухватил» мысль, даже понял, что они правей, но меня накрыла инерция привычного восприятия фильма, я только запомнил их точку зрения. Мозг тогда напрягся, чтобы пропустить новую информацию, я проявил доверие к их словам… Теперь я по-прежнему вижу людей на экране, живущих своей содержательной жизнью, но, если что-то привлечёт внимание, то вижу и актёров. Вот Алла Борисовна играет в клипе сильную женщину, которая плачет у окна, раньше бы я посчитал своё впечатление особенностью характера сильной женщины, но теперь вижу, что она едва не смеётся.

Вот «Саша» обнимает «Машу»: обычно они только разговаривают, и Саша бывает очень убедителен. Сейчас он как-то скован… Кажется, он не может отвлечься, что Елена Бирюкова – не его жена…

Александр Домогаров и Владимир Ильин, сыграв свою роль в эпизоде, по очереди выражали на лицах одинаковое ехидство и откидывались в ожидании. Меня это заинтересовало… Далее их коллега играет пьяного. Он, конечно, это делает, но даже я понимаю, что это – гипноз сцены, но, если бы ничего не заметил, то доверял бы сцене, а у них профессиональное ехидство. Доверие – это дерево, растущее без корней. Сам «пассивный синтез» Делёза является в каким-то смысле доверием. Вообще, разум, ум и опыт не играют в работе сознания никакой основополагающей роли, её играет доверие. Именно доверие при взаимодействии с «другим сортом мозга» приводит «сорта» к консенсусу. Доверие – это не различение, а направление в различении, как и недоверие, баланс активности доверия и недоверия составляет для Нарцисса главный драматический интерес. Различающее сознание похоже на очаг в каморке у папы Карло, который нарисован на холсте. Пламя на холсте не движется. Проявляя себя в различениях, «я» перерисовывает пламя, после этого пламя опять нарисовано.

Термин «схватывание» свидетельствует, что восприятие происходит мгновенно. Эта прямая активность «я» может быть связана с тем, что эмоции не зависят от времени. Пример безразмерности времени в обратную сторону – реактивный разум Хаббарда, который действует хоть через год, хоть через девяносто лет. Ноль времени уходит на логические операции, сменяющие друг друга. Переключение сознания с работы разума на ум происходит тоже мгновенно. Рефлексы действуют мгновенно, только рефлексии нашего сознания протекают во времени. Вся наша жизнь уходит на рекомбинацию дискурса, который звучит в нашей голове, являясь какой-то борьбой доверия со страхом. Время течёт для внутреннего чувства. Схватывание протекает за ноль времени, превращается во внутреннее чувство, а не наоборот, но внутреннее чувство выбирает, что схватывать, делает это, кажется, тоже без участия времени, как сложившееся, хоть и изменяющееся во времени под воздействием опыта. Эмоции при этом, кажется, живут какой-то отдельной жизнью.

Эмоции детей «наказывают» папу и маму, детские эмоции могут и радовать, но безусловный смысл эмоций должен сохраняться у взрослых. Среди примеров, когда эмоции взрослых меня радовали, – появление у меня второй жены, – а до этого я познакомился с одной дамой. Некоторое время мы помногу разговаривали по её инициативе, я даже сделал ей предложение личного характера. Дама условно отказала, я с облегчением отстал. На фантазию дамочка мне не действовала. Мы просто вращались в одном пространстве. В сухом остатке она продала мне вещицу, которая была ей не нужна. Мне вещица тоже была не нужна, но я решил её приспособить, даже нажиться, и пошёл даме навстречу. Когда через пару лет я увидел жену, у меня было слабовыраженное дежавю, но к тому времени я даму забыл.

С женой мы пересекались сходным образом – вращались в одном пространстве. И она могла принять за знаки внимания с моей стороны несколько разговоров, которых можно было не вести, потом сама меня закадрила. Я согласился поехать на электричке к чёрту на рога и помочь по хозяйству… Вместе мы прожили три года. Жена – лекарка. Мы пили яд по её инициативе. Когда от яда у меня стало резко сводить челюсть, двинулись по капельке назад… Мне с ней было интересно… Позже я узнал, что первая дама имела медицинское образование, но по специальности не работала, жена не имела образования, но лечила людей. До сих пор не знаю, в чём было дело: в жене или в глине, но от намазываний вместе с ней глиной в течение одной недели возникла усталость, как при десятидневной голодовке, но всё равно намазываться глиной легче, чем голодать. Кстати, короткая голодовка в два дня очищает эмоции.

После развода я случайно пересёкся с дамой, заметил между ними какое-то внешнее динамическое сходство. Оно не было портретное, хотя и много общего, а сходство в какой-то ауре. Увидев оживление дамы, я понял, что она, по-прежнему, желает мне себя, счёт шёл уже на годы. Кажется, дамы считают, что предложение, сделанное им когда-то, имеет силу независимо от времени… По этому признаку я заключаю, что дело не в дамах, а в эмоциях. Это их природа – игнорировать время. Теперь я не могу отделаться от мысли, что жена у меня появилась, благодаря даме. Звёзды сошлись. Положительные эмоции появились у неё ко мне, остались не выражены и начали творить. Я добился благоприятной кармы; возможно, стоило сказать: «Спасибо за жену».

Второй случай пребывал в становлении тоже не один год. Какие-то эмоции ко мне испытывала толстушка, цепляла меня разговорами всякий раз, когда видела, но я не различаю толстушек по собственной инициативе, к тому же всегда какой-нибудь муж был у неё. Она прозрачно мне намекала на свою верность мужьям… Со временем розовая толстушка превратилась в рыхлую девку, потом похудела, потом попала в центр по реабилитации пьяниц. Мы случайно пересеклись, когда она вышла из него с новым мужем. После центра организм у толстушки перезагрузился, она снова стала поправляться и розоветь… У меня толстушка занимала иногда по мелочам и стыдилась, что не отдаёт. Видимо, не знала, что со мной делать… Я тоже не знал, что с ней делать… После лечения в центре реабилитации, толстушка как курила, так и пила, и где-то потеряла свой телефон. Мне пришло в голову предложить ей обмен: я отдаю ей свой телефон, а она удовлетворяет моё сексуальное любопытство. Таких обширных баб у меня просто не было. «Нет, мы не будем жить у меня в квартире». Толстушка раздумывала какое-то время, потом отказала, это был неприемлемый для женщины уровень цинизма.

Меня же тяготят эвфемизмы, если я не влюблён… Толстушка рьяно обещала вернуть занятую мелочь, но я сказал, что деньги можно оставить себе. Как человек совести, она покинула меня с облегчением… Через неделю на улице подул ветер, пройдя сквозь стены моего рабочего места, поднял пыль. Никогда такого не было. Дышать стало довольно неприятно. Я пошёл домой. Передо мной по тротуару брела какая-то девушка в кожаной курточке. Что-то неприличное мерещилось в её спине. Казалось, её выворачивает от какого-то горя, она даже к дереву прислонилась, чтобы поплакать. Я прошёл мимо: она плакала не от голода. Различение девушки не только чувствуют, но и активно к нему относятся в случае необходимости. Обгоняя меня, девушка выразительно покосилась. В порядке утешения я предложил ей горсть мелочи из кармана. Она отказалась, как и следовало ожидать. Тогда я решил быть более добросовестным и, заранее набравшись терпения, спросил, что с ней случилось? Скованно она всё-таки согласилась рассказать. Мы сели на лавочку… Случай был из статистики: её бил муж. Потом я купил ей сигарет, но она захотела, чтобы я сделал это на её деньги. продемонстрировала мне при этом ненавязчиво пустой кошелёк, извлекая из него последнюю бумажку. Я понял. Мы посидели ещё на одной лавочке. А примерно через час оказались у меня дома с пивом. Она боялась, но ехала. Инициатива – не расставаться – исходила тоже от неё. Я только немного запутался, что ей нужно: – пиво или утешение…

Это выяснилось после пяти встреч. Моя новая знакомая была алкоголиком, муж «поддавал» ей за это. Он тоже был алкоголиком, но их утягивало в одну и ту же воронку, почему-то, порознь… После очередной стычки с мужем, пьяная, в рваных чулках, она выбралась из какой-то лужи, и появилась у меня, желая пива… Я позвонил её маме, чтобы забрала. Мне не следовало связывать себя сексуальной цепью с проблемным человеком, но мы довольно быстро притёрлись. При сексуальном контакте от неё отлетал запах перегара, заменяясь нормальным, человеческим. Это у меня вызывало гордость за свои сексуальные способности, но, как и договорено с толстушкой, любопытство было удовлетворено.

Дело не только в том, что они вместе алкоголики. Их ещё и звали одинаково.

И, наконец, – третий случай! Одноклассница отзеркалила мой воздушный поцелуй при случайной встрече и послала такой же. Чтобы убедиться, что она «ничего такого не хочет», при следующей случайной встрече я навязался в гости. Эти случайные встречи стали сыпаться на нас, как из рога изобилия, хотя раньше мы могли десятилетиями не встречаться… «С женой волшебника нужно сразу на сеновал!». Это – мой девиз. Понятно, что одноклассница отказала, но, видимо, всё-таки она пожелала мне себя… Скоро я познакомился с одной дамой, в переписке долго запутывал словами и, наконец, запутал. Что меня удивило!? Дама до законченности доводила образ одноклассницы, она представлялась её более совершенной копией. Правда, только физически; интеллектуально одноклассница сложней.

Подобия, которые возникают, кажутся каким-то самостоятельным мышлением мира. Вся эта мистика не имеет ничего общего с моим опытом. Женщины помимо моего опыта и воли становятся двойниками, а я, как заведённый сексуальный автомат, – каким-то катализатором их подобия. Смысл освобождается от форм своего созерцания, выражает себя простым тождеством двух особ, не связанных между собой ни в пространстве, ни во времени. Я оказываюсь связью между ними, единственным держателем этого смысла и «плоскостью» его регистрации. Мир реагирует номинальным тождеством на меня, откликается на силу эмоций, но, кажется, не моих. Я во всех случаях – не холодный и не горячий, только любопытный. Получается, что, как двойники, дамы имели трансцендентальное существование или не имели никакого – и вдруг стали эмпирическими фактами для меня. «Ты намеревай, намеревай!», – заклинал Кастанеда, – я и намереваю.

Темперамент является звуковой характеристикой настолько глубокой, что бывший полицейский, составив из собственной фамилии четыре анаграммы и распределив между ними смысл личной истории, («Остров проклятых»), навсегда запутал свой разум. Докторам остаётся только покончить с его профессиональной агрессией, направленной на других пациентов. Агрессия – единственное, что осталось у него неизменным, и являлась причиной того, что с ним случилось… Жена утопила в озере троих детей, сойдя с ума. Увидев случившееся, он убил жену и тоже сошёл с ума. А до этого жена жаловалась, что у неё болит голова… он не слышал, любил детей, заставлял жену их рожать, но для неё трое детей и жизнь с ними в загородном доме – слишком много. Её эмоции организованы по-другому. Такая жизнь разорвала ей разум. Муж, убив любимую жену, потом разорвал себе разум анаграммами…

«Другой», как структура восприятия мира, может подвергаться воздействию, «взбадриваться», рожать детей, но если он вышел из строя, если жена стала сумасшедшей, то и маршал стал… Структура восприятия мира несёт урон, если его несут «другие». Можно доминировать, всех попирать, но, как правило, будет нарушено различение, всех начнёшь отождествлять с собой. Единый Голос Бытия коварен. Звуки гипнотизируют смыслом, выступают, как последняя истина. Путь к истине кончился – она сама перед глазами. Разберёмся, как попался полицейский, составивший четыре анаграммы и распределивший между ними смысл своей личной истории. Возьмём слово «вдруг»: голуби говорят «гу», когда весной пьют керосин из лужицы. Это – выражение удовольствия, при чём очень глубокое, если доступно даже птицам. Концовка «вдруг» – это «гу» наоборот. Все остальные звуки тоже можно расшифровать: «р» – угроза… Если «в» произошло от «у», то «вд» – это «уд», а теперь перепутаем: «ругвд», «дрвуг» «удрвг». Как это можно осмыслить, не сойдя с ума? Если смысл личной истории запутать в анаграммах, созерцание тождеств в собственной душе будет сломлено. В итоге – опять же безумие. После случившегося эмоции полицейского проделывают трюк с запутыванием тождеств его Нарцисса, но последнее определение его духа сохраняется в неизменном виде. Это – агрессия. Она оседлала активность – и доигралась. Безмерность в каком-нибудь пункте вообще характерна для всех ненормальных. И безмерность – явно не пассивность. В романе «Петербург» Дудкин, страдающий галлюцинациями, перед окончательным безумием тоже разбил фамилию Шишнарфиев на слоги Шиш Нар Фне, потом превратил их в Енфраншиш. Анаграмма наполнилась для него смыслом, и он лишился последней адекватности. Кажется, по сравнению с анаграммами галлюцинации, «мягкий» вариант безумия. Погружённый в них Дудкин ещё мог сойти за человека.

С переворачиванием смысла, похожим на анаграммный, можно даже играть. «Ехала деревня мимо мужика, вдруг из-под собаки лают ворота, выскочила палка с бабкою в руке и давай охаживать коня на мужике». Сны – мягкий вариант галлюцинаций – тоже могут добираться до смысла звуков.

После поминок дяди Вани мне приснился сон: слово «Ваня» вступило в смысловой резонанс со словом «совет». Сходящийся смысловой ряд поразил моё воображение. После пробуждения смысл рассыпался, но косвенно сон навёл на мысль о возможном решении одной проблемы: когда-то я искал причину возникновения ритма прозы, но так и не нашёл… Если ритм стихов задаётся чередованием ударных и безударных слогов, то, чем задаётся ритм прозы? Между словами «Ваня» и «совет» есть общий звук, ударение падает рядом с ним в обоих случаях. Если допустить, что изначальный смысл сознания – это смысл звуков, то ритм прозы задаётся согласными, слегка «освещёнными» блеском ударения. Тем более, «в» ведёт происхождение от гласного «у». Если сознание погрузилось в сон, совмещается несовместимое. В этом случае речь идёт о смысле, который освободился от форм своего созерцания. Сны свидетельствуют, что формы созерцания и смысл разделимы… Я вижу во сне и даже не один раз «место», где долгое время работал, испытываю реальную вовлеченность, но такой работы не было в действительности. Анализ сна приводит меня к выводу, что слиплось три реальных места, которые я знал: одноэтажная баня, где приходилось в детстве подолгу изнывать в очереди, институт, где я работал на пятом этаже, и книжный склад. Все три места объединял общий смысл, который состоял именно в скуке ожидания. В институте начальник не знал, чем занять нас и говорил: «Ну, вы, ребята, сами озадачивайтесь». Мы изнывали целыми днями от безделья. На книжном складе приходилось сидеть, читать по пол дня и ждать контейнер, про баню я уже сказал. Во сне один и тот же смысл слепил три места в одно. Работа, которой у меня никогда не было, находилась на втором этаже; первый этаж неуловимо напоминал помещение бани, даже имел запах бани, во сне этот первый этаж – пустая, большая зала, вроде вестибюля, совершенно не приспособленная для работы. А состоит работа в том, что на втором этаже склад, что в действительности, было бы совершенно неудобно…

Мышление, зависимое от тождеств дискурса, представляется вполне нормальным. Странности начинаются, когда возникает «настойчивость» в выборе одного и того же. Тогда возникает ритм сумасшествия – и тоже не пассивный. Это может быть связано с тем, что человек имел личный успех, и соблазнился потакать своей природной склонности. Всем хочется повторить свой успех. Можно сказать, это – самый большой соблазн в жизни… Одна знакомая мне девка повторяла матери требование решительным, низким голосом, закрывавшим её от воздействия, и однажды вдруг одержала победу. Для любой девки это достижение, обычно они слушаются своих мамок. В итоге её поведение стало организовано тем способом, который привёл её к победе. Схема ссоры – повторение одного и того же низким, решительным голосом – стала применяться ею во всех случаях жизни без различения. Её мать теперь вынуждена нести свой крест и всё время проигрывать. и нет никого у взрослой дочки, кроме мамы. И она не может понять ловушку, в которой оказалась. Её собственный, решительный, низкий голос привел её в «мягкую» форму сумасшествия.

Любой пунктик – это расписание. Если пунктик очень изощрён и не определяется, то невыносимость отношений выдаст душевную болезнь. Если отношения становятся невыносимы и не прерваны – это пассивность уже не душевнобольного, а умственно здорового терпилы. Если душевнобольные поглощают внимание окружающих, это не пассивность с их стороны.

Если душевнобольной проявляет себя «не правильно и не красиво», это расходится с дискурсом, который начинает «голосить», и псих привлекает к себе внимание. Если сумасшедший себя проявляет красиво, но неправильно, это тоже привлекает внимание, потому что расходится с дискурсом. Если окружающие ведут себя «правильно», а взаимодействия с психом всё равно «некрасивое», – и это расходится. Во всех случаях возникает нонсенс, и производит смысл в избытке. Можно сказать, что сумасшедшие, как и гении, организуют наше внимание. Гении – это не пассивность но есть всё-таки пассивные сумасшедшие. Как говорит М. Жванецкий: «Мудрость приходит с возрастом, но иногда возраст приходит один».

Как правило, можно предвидеть, что психи начнут блеять. Как правило, они – одиночки, унылы и ничем не отличаются от окружающих дискурсивно организованных граждан. Если они искусно и грамотно следуют дискурсу, то и вообще считаются нормальными. Одна такая дама жила в нашем доме. Мне стало известно, что она – сумасшедшая после того, как дама громко взялась доказывать, что соседка с верхнего этажа льёт грязную воду на стену дома во время дождя. Эта вода стекает у неё по стеклу. Дождик, ведь, – чистая вода!

Легко заметить, что у сумасшедших общая со всеми картина мира: это злодеяния соседки сверху, а не снизу. Всё течёт сверху вниз, а не снизу-вверх. Она же – не дура!

Сумасшедшие так же унылы в своей воображаемой реальности, как прочие дискурсивные личности, только запутаны иначе. Если жизнь психики, сама себя не различающая, кому-то действуют на воображение и кажется содержательной, то, конечно, каждому – своё. Лично мне содержательной жизнью представляется что-то, отменяющее общезначимый смысл. Например, Христос, ходил по воде, даже если это легенда, это – именно такая отмена общезначимого смысла. Ещё меня впечатляет Серафим Саровский, который запретил змеям ползать вокруг своей обители, и они там до сих пор не ползают. Время над запретом не властно, змеи кишат кругом, но рядом с обителью в радиусе нескольких километров их нет. Об этом пишет Олег Горбовский: по примеру святого он договорился с своими тараканами в квартире, чтобы ушли. У него получилось. Я, по примеру Горбовского, договорился со «своими». У меня тоже получилось: лет двадцать их не было, потом я об этом вспомнил и рассказал жене. Лекарка решила померяться силой и вернула тараканов. Я «угостил» их дихлофосом… Жена тоже поняла, что без них лучше. Ещё я рассказал ей об одной сестре, лечившей брата от порчи. Эту историю мне рассказывал сам брат. Сестра заговором болезнь свела в яйцо, пошла ночью на лесной перекрёсток, чтобы его разбить, била со всей силы о камень и не разбила… Жена кратко сказала: «Она была просто слабая». Пассивность и активность отношения с субъектами и объектами является критерием ведунов.

Приложение.

Пять литров крови циркулирует в теле, спинномозговая жидкость идёт потоком, который можно сравнить «со струёй воды из крана диаметром около трёх миллиметров». Печень вырабатывает каждые сутки три литра желчи. Какая деталь могла бы управлять процессами метаболического вихря, будучи внутренней и зависимой от сбоев в работе сложной системы? Вера Ницше в тело, как последнее основание, плохо обоснована, и в «Воле к власти» он заявил, что нет никакого «я»:

«Сфера всякого субъекта постоянно разрастается или сокращается, постоянно перемещается и центр системы: в случае, когда он не в силах организовать усвоенную массу, он распадается надвое. С другой стороны, он может преобразовать более слабый субъект, не уничтожая его, в подручную себе силу и до известной степени образовать с ним вместе новое единство. Не «субстанция», но скорее нечто такое, что само в себе стремится к усилению и что хочет лишь косвенно сохранить себя (оно хочет превзойти самого себя)» … Ницше замечал ноль времени: «Между двумя мыслями ещё имеет место игра всевозможных аффектов, но движения слишком быстры, поэтому мы не замечаем их», – он задаётся вопросом: «кто активен, «кто истолковывает?», – что-то остаётся ему непонятным, но не смотря на все вопросы, категоричен: «Мы не имеем права спрашивать: кто же истолковывает?». – Кажется, он поставил перед собой какую-то цель… Что это может быть за цель? Ницше уделил самое пристальное внимание борьбе между описанием мира и его схватыванием, заметил принцип отбрасывания части восприятия и подчинение дискурсу: «Самое существенное в мышлении включение нового материала в старые схемы, уравнивание нового… Мера того, что вообще доходит до нашего сознания, находится в полнейшей зависимости от грубой полезности осознания. Всё, что осознаётся, есть некоторое конечное явление, заключительный акт… Ощущение, которое наивно предполагалось обусловленным внешним миром, скорее обусловлено миром внутренним. Истинное воздействие внешнего мира протекает всегда бессознательно. Основной факт «внутреннего опыта» – это то, что причина вымышляется после того, как действие уже совершилось. Боль проецируется в известное место тела, хотя не имеет там своего пребывания. Не существует ни «духа», ни разума, ни мышления, ни сознания, ни души, ни воли, ни истины: всё это фикции, ни к чему не пригодные. Дело идёт не о «субъекте и объекте», но об определённой породе животных, которая может процветать только при условии некоторой относительной правильности, а главное закономерности её восприятий, так, чтобы эта порода могла накоплять опыт. Для того, чтобы определённая порода могла удержаться и расти в силе, она должна внести в свою концепцию реальности столько пребывающего в себе равным и доступного учёту, чтобы на этом можно было построить схему поведения. Каждая порода захватывает столько реальности, сколько она может одолеть и заставить служить себе. Фактов не существует, только – интерпретации. «Субъект» не есть что-либо данное, но нечто присочинённое. Нужно ли позади интерпретаций помещать ещё и интерпретирующего? «Молния сверкает», как разделение на действие и деятеля – фикция, наша грамматическая привычка к действию полагать деятеля. Наши потребности – вот что истолковывает мир. Мы подставляем какое-нибудь слово там, где начинается наше неведение, например, слово «я». Понятие субстанции есть вывод из понятия субъекта. «Субъект», будто многие наши состояния – действия одного субстрата, фикция. «Одинаковость» этих состояний мы сами создали. «Мышление полагает «я»; но до сих пор верили, подобно толпе, что в «я мыслю» лежит нечто непосредственно достоверное, что это «я» есть данная нам причина мышления, по аналогии с которой мы понимаем все другие причинные отношения. Как бы привычна и неизбежна не была теперь эта фикция, это одно ещё не может служить доводом против её вымышленности».

«Всё инстинкт, всё заранее направлено по определённому пути. Здесь отсутствует свободная воля. Инстинкт избирает сам себя, ибо он тиран» … Феномен тела наиболее богатый, отчётливый и осязательный. Допущение единого субъекта не является необходимым. Не менее позволительно принять множественность субъектов, солидарная деятельность которых лежит в основе мышления. Вера в тело фундаментальней веры в душу. Субъект-единство, стоящий во главе некоторого общества, зависит от управляемых, от условий порядка рангов и разделения труда. Борьба выражается в повиновении и повелевании. Некоторая неизвестность, в которой находится «правитель» относительно отдельных отправлений и беспорядков в среде управляемого им общества жизненных сил, принадлежит к условиям, при которых вообще приходится управлять. Мы учимся ценить необходимость видеть всё в общих, грубых чертах, ценить незнание, упрощение, фальсификацию и перспективное. Истина есть тот род заблуждения, без которого некоторый определённый род не мог бы жить. Ценность для жизни является последним основанием. Наш познавательный аппарат устроен не в целях «познания». Наш интеллект также является следствием условий существования; будь он нам нужен не таким – если вообще допустить, что мы могли бы жить иначе, – он был бы не таким. Весь познавательный аппарат есть абстрагирующий и упрощающий аппарат – направленный не на познание, но на овладение вещами. Нет сомнения в том, что все восприятия проникнуты суждениями о ценности (полезно или вредно, следовательно, приятно или неприятно). «Мораль – система оценок. Во всякой оценке дело идёт об определённой перспективе: сохранении индивида, общины, расы, государства, Церкви, веры, культуры. Это в самом существе своём является великим методом познания: позволяет ощущать разнообразные «за» и «против», возвышаться до справедливости – до понимания лежащих по ту сторону оценок добра и зла… «Хотеть» значит «хотеть цели». «Цель» предполагает оценки». Первая интеллектуальная деятельность – вера. Я верю, что то или другое так, а не иначе. Из того, что мы должны обладать устойчивостью в нашей вере, чтобы преуспеть, мы вывели, что «истинный» мир не может быть изменчивым и становящимся, а только сущим. Логика связана с допущением, что существуют тождественные случаи. Не «познавать», но схематизировать, придавать хаосу столько регулярности и форм, сколько потребно для наших практических целей. Наша вера в вещи есть предпосылка веры в логику. Логика, как и атом, есть конструкция подобия «вещи». Мы стоим уже на пути к тому, чтобы признать за реальность все эти ипостаси: субстанцию, предикат, объект, субъект, действие; создаём концепцию метафизического мира, то есть «истинного мира». Логика обладает лишь формулами для неизменного. «Сущее» составляет принадлежность нашей оптики. «Я» как сущее (не затрагиваемое становлением и развитием). Познание и становление исключают друг друга. Познанию должна предшествовать некоторая воля к созданию познаваемого. Логика есть попытка понять действительный мир по известной созданной нами схеме сущего. Есть лишь одно сущее – «я» и по его образу созданы все прочие «сущие».

Отрицая сущий мир, Ницше оппонирует Гегелю, вызывающе нападает на все философские понятия Гегеля объявляет их фикциями, пытается обосновать логику пользой «именно такого мышления», – но идея, которую Ницше провозглашает, – становление –тоже принадлежит Гегелю. По Гегелю, становление не происходит, как угодно, имеет форму, но Ницше сгрёб всё в кучу и выбросил, даже память выбросил, а в отношении логики, которая мозолит глаза, сам прибег к фикции: «Первоначально – хаос представлений, потом выработка регулярности на основе тождественных случаев». Прежде, чем научиться толком говорить, я не имел хаоса представлений, опыта тоже не имел, логическое мышление превосходило словарный запас, – но это совсем другая проблема. Моя логическая комбинаторика была идеальной, не смотря на отсутствие опыта и чего бы то ни было, а родилась вместе со мной и не возникла позже.

Логично себя ведут и животные. Ницше сам признаёт это, регулярные, тождественные случаи становятся таковыми тоже благодаря врождённой логике… В то же время «вещь в себе», по Ницше, нелепа, есть понятие, лишённое смысла. Вроде бы, она могла ему пригодиться против логики… Сведение всех прежних наработанных в философии понятий только к становлению – это явное упрощение, как и требует Ницше. Он одержим становлением и даже предлагает не различать тождества.

Проблема, которую Ницше ставит, он сам же и определил: «Наше мышление пропитано отрицанием реального мира». Ницше борется за новое различение, разрушает тождества современного ему мышления, а пример такого мышления мы можем найти в книге «Скорбь Сатаны», увидевшей свет в конце 19 века. В наше время она была опубликована под именем Брэма Стокера, на самом деле, автор Мария Корелли. Главная героиня – тоже дама, которая пишет, её инициалы содержат анаграмму писательницы – Мэвис Клер.

Как автор, Мария Корелли не вызывает никакого «ах!». Но в её скучном творчестве отразилось нечто прямолинейное, это заставило меня набраться терпения, и я не посетовал на свою усидчивость. Во-первых, Мария Корелли воспроизводит канон о дьяволе, с давних пор существующий в литературе: когда к Джефри Темпесту в гости приходит Лючио Риманец, прежде всего, вносят свет. Это давно известный литературный приём, визитная карточка победительных тёмных сил: издатель Рудольфи в «Театральном романе» М. Булгакова приходит в гости к Максудову, когда тот лежит на полу в полной темноте, и тоже прежде всего вкручивает лампочку, после чего принимает роман Максудова в печать и даже выплачивает гонорар.

Мэвис Клер живёт в сельском коттедже, по меркам Англии, она – особа не очень состоятельная, коттедж – это «хижина дяди Тома». Но, не смотря на коттедж, Мэвис Клер находится, как принято говорить, на вершине пищевой пирамиды: её книги быстро раскупаются. В «хижине» – безукоризненная служанка, других людей нет. Мэвис Клер живёт с птицами и собаками. Её снисхождение к людям проявляется в том, что она пишет для них книги: «Ясность мысли, блеск слога, красота выражений – всё это принадлежало ей».

В дальнейшем писательница не ограничится скромными похвалами своей ипостаси, они потеряют всякие границы. Мэвис Клер превзойдёт всех леди в Англии, есть намёк, что в древнем Египте она была царицей. Люцифер несколько раз споёт ей хвалебную песню. Где-то на полюсе за ледяными торосами у него есть домик, похожий на коттедж Мэвис Клер, будет намёк, что Мэвис Клер – ангел. Не заявлено только, что Мэвис Клер – сам Бог. Мария Корелли удержалась…

Мэвис Клер возникла на страницах книги не сразу, сначала появился другой писатель: Джефри Темпест. И можно было подумать, что это и есть Фауст. Джефри живёт в Лондоне, снимает комнату, пребывает в нищете, голодает, у него маленький талант и заскорузлая нравственность. Мэвис прекрасно осведомлена о его зависти к её гениальности. Она вообще хорошо осведомлена: все, что случается в Лондоне, ей известно. Все циркулирующие в Лондоне сплетни известны в сельском коттедже. Для чистой девы это немного странно, но писательница не замечает никакого противоречия и предаётся демагогическим оргиям: Мэвис Клер способна восхитить даже пастора. Её возраст специально не разглашается, но судя по всему, она – ровесница молодой леди Сибиллы: та возникла по ходу сюжета: Джефри Темпест получил в наследство пять миллионов фунтов, и леди Сибилла должна стать его женой. Она провела детство в поместье по соседству с коттеджем Мэвис Клер, ей запрещали играть с рыжеволосой девочкой из коттеджа. Она очень об этом сожалеет… Свадьба леди Сибиллы и Темпеста проходит в замке с пышностью. Но торжество оставляет какое-то гадостное ощущение. Скоро Сибилла вообще умрёт, греховная страсть к красавцу Лючио Риманцу откроется у неё, а супружеский долг перед каким-то типом, Джефри Темпестом нужно было соблюдать. Ещё до свадьбы погибла мать Сибиллы, не позволявшая дочке играть с рыжеволосой девочкой. Она давно утратила красоту, много лет разбита параличом и под «знакомую музыку» в исполнении Лючио Риманца корчится в когтях дьявола… Такое впечатление, что фантазия рыжеволосой девочки ставит последнюю точку в какой-то мести… Мария Корелли со снисходительной усмешкой оставила в живых только набожную тётку Сибиллы. Старая дева – не конкурентка Мэвис Клер ни в чём… Папа Сибиллы после ужасной кончины жены сходится с пошлой американкой.

Собственно, молодая леди Сибилла гибнет вынужденно. Какой-то особой досады у писательницы на неё нет. Скорей всего, Мэвис Клер сама должна выходить замуж. Джефри Темпест – товарищ по цеху, – а нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Фантазии о молодом миллионэре у Марии Корелли сплетаются с чем-то реально существующим, но на протяжении всего повествования Мэвис Клер демонстрирует отсутствие интереса к происходящему. При этом её месть оказывается удовлетворена, почти не извлекаясь на свет. Рыжеволосая писательница из коттеджа парит над текстом книги, как её смысл. На прямое, как палка, намерение Мэвис Клер выйти замуж делается только несколько косвенных намёков. Это намерение в книге, почему-то, замалчивается и запутывается. Сначала будущий муж отдаётся сопернице, после этого леди Сибилла, конечно, обречена. Как эти женщины любят друг друга. Ещё в связи с какими-то мифами сознания Джефри сажей выпачкан вместе со своей книгой, после смерти леди Сибиллы тонет в море, носится вместе с обломками яхты между небом и землёй, но пообещал быть с Богом и только с Богом… Вроде бы, Мария Корелли удержалась?! В итоге Джефри Темпест отстиран от всякой сажи и готов к бракосочетанию… Этот тип, вообще-то, совершил странную подлость, написал в журнал статью, захлёбываясь гадкой критикой по поводу последней книжки Мэвис Клер…

Я лично здесь логику не ищу, более того, здесь недоступный моему сознанию логос… Кажется, что Мария Корелли на себя натягивает победный вэйланс религиозной личности, врагов которой карает сам Бог, но это было бы слишком просто. Концы всё равно не сходятся. По крайней мере, какая-то трещина между примитивностью повествования и моей способностью его понять – бежит. Я в очередной раз почувствовал себя тупым… После того, как Джефри Темпест поклялся «быть с Богом и только с Богом», черты чудовища плавно переходят в черты красавца. Это – знакомый «Аленький цветочек». Но опять, если бы всё было так просто…

Джефри Темпест выжил, состояние, правда, потерял, зато его книга стала продаваться и приносить маленький доход. Такое впечатление, что иногда Мария Корелли выныривает в реальность. Мысль жениться на ней Джефри Темпесту подсказал сам Сатана. Интересно, почему нравственной девушке, как Мэвис Клер, невозможно выйти замуж, не прибегая к помощи дьявола? Разумеется, в их будущем доме может быть только одна хозяйка. Это – Мэвис Клер. Она сама пишет Темпесту записку с предложением её посетить, берёт в свои руки мужскую инициативу. Это – логично. Нельзя оставлять вопрос на самотёк…