Грудинин

– Что такое? – спросил Грудинин, отвечая на его взгляд. – Это ты что принёс?

– Заявление. Увольняюсь от тебя.

Грудинин взял листок, быстро пробежал его глазами и положил обратно на стол.

– А с чего ты увольняешься, можно узнать? – спросил он, напряжённо улыбаясь. И, откинувшись на спинку кресла, сцепил руки замком на животе.

– Полицейский сегодня приходил. Расспрашивал – жили ли у нас Фадеевы? – зло сказал Саша.

– Зачем? – спросил Грудинин, нахмурившись.

– Затем, что Лена Фадеева на вокзале сейчас живёт. Мать её в Пятой Градской лежит, а она на Ярославском вокзале ночует. Документы потерялись – ни на работу устроиться, ничего. Полицейские личность устанавливали, и обратились к нам.

– Ну так и что же?

– А то, что я на Ярославку съездил, в отделение полиции, и поговорил с ней. И всё она мне рассказала.

– Что рассказала?

– Да всё, всё. Про то, как ты ей обещал, что жить позволишь, а потом…

– Ну и что?.. – деланно-безразлично спросил Грудинин.

– А то, что… Да то, что поступать так… по-скотски как ты… с людьми нельзя! – выплёвывая слова сказал Саша, не отрывая от него гневного взгляда.

Грудинин встал, дошёл до лакированного серванта в углу кабинета, взял двумя пальцами за горлышко бутылку коньяка, качнул её из стороны в сторону, наблюдая как тяжело плещется в ней густая жидкость. Налил до половины короткий фужер и с ним в руке вернулся за стол. Саша всё это время внимательным блестящим взглядом следил за ним.

– Я искренне не понимаю, что тебе далась-то эта история. Ну хотела девочка даром за чужой счёт пожить, ну наказал её. Тебе-то что?

Саша, казалось, онемел и вдруг на глазах начал как-то по-детски – снизу вверх – краснеть. Заметив это, Грудинин чуть заметно иронично улыбнулся.

– Кто пожить хотел, она? – заговорил наконец Саша каркающим голосом, выплёвывая слова. – Да ты в курсе, что там у неё за ситуация, как она жила, что у неё с матерью? Я вообще не понимаю, как ты… Неужели тебе совсем не жалко?..

– Абсолютно не жалко, – спокойно сказал Грудинин, сделав глоток коньяка.

– Да ты, может быть, не знаешь толком, что случилось, вот что за самоуверенность у тебя всегда, – быстро заговорил Саша. – Давай я тебе просто в нескольких словах расскажу эту историю. А то ты думаешь, что пошалил и всё. Буквально две минуты мне дай, хорошо?

– Хорошо, – сказал Грудинин, уголками губ снова чуть улыбнувшись его юношескому энтузиазму.

– В общем, история у них такая, – начал Саша, навалившись локтями на стол и глядя в глаза Грудинину, пытаясь встретиться с ним взглядам. Но тот со скучающим выражением на лице разглядывал что-то в углу. – Мать у неё больная, и очень серьёзно. Диагноз поставили недавно, надо лечить, а лечить толком не на что. Денег Елена почти не зарабатывала, и с гражданским мужем, Василием, ну ты видел его, парень такой здоровый, дело плохо. Это же он их из Сибири в Москву уговорил уехать. Навешал девчонке лапши на уши – москвичами станем, бизнес откроем, детей нарожаем. Она, дура, и согласилась. Мать-то в дочери души не чает, во всём слушалась её. Ну, продали, приехали сюда. А тут он выманил потихоньку у неё все деньги – там на аренду помещения, здесь – на товар, да и смылся. Как раз тогда и мать заболела. У девчонки молодой зарплата двадцать пять тысяч, а что это сегодня такое? Итак почти всё за жильё отдаёшь, ни тебе одеться, ни поесть нормально. А тут ещё это несчастье. Что делать? Возвращаться некуда и не на что, тут тоже денег взять негде. Ну представляешь себе?

– Представляю, – глядя в сторону, сквозь зубы сказал Грудинин.

– Да, такая вот история. У кого могли занять – заняли, кредитов набрали, всё продали, вплоть до колец и мобильных телефонов. Ну вот куда теперь деваться? А тут ты ещё…

Саша закончил рассказывать, и сидел молча, немигающим взглядом смотря на Грудинина. Тот не отвечал и, всё также уставившись в одну точку в углу, барабанил пальцами по столу.

– Вот видишь, думаешь, что просто развлёкся, а на самом деле… – после минутного молчания нерешительно сказал Саша.

– Да, бывает, – сдержанно согласился Грудинин. – Ты заявление-то забери, не чуди. Да давай уже по домам.

– Я не о заявлении с тобой сейчас говорю, – нахмурившись, сказал Саша. – Что ты скажешь на всё это?

– Что скажу? Насиловать её никто тут не насиловал. А в остальном – она человек взрослый, сама должна за свои поступки отвечать.

– Ты не слушал что ли, что я говорил сейчас? Неужели так трудно понять, войти в её положение? Вот погибнет она – это будет на твоей совести.

– Ну погибнет и погибнет. А за состраданием пусть в церковь идёт. Так уж мир устроен, что…

– Я не понимаю, как можно быть вот таким… – Саша сделал рукой нервное движение рукой.

– Каким? – уже открыто улыбаясь, сказал тот.

– Таким! Чёрствым, жестоким человеком! Неужели тебе совсем не жаль девчонку? Ну а представь себя на её месте?

– Нет, извини, не могу, – пошло улыбаясь, сказал Грудинин.

– Ну что ты юродствуешь, Лёш? Ты же понял меня. Если бы ты в безвыходной ситуации оказался, то что, рад был бы такому к себе обращению?

– Что бы я делал на месте слабого человека, я не знаю. Но уж точно не стал бы ныть и выпрашивать подачки. Оказался бы в такой ситуации, принял бы всё спокойно. Глупо же на природу злиться.

– На какую ещё природу?

– А на обычную. По законом которой все мы и живём.

– Что это значит?

– Да то и значит. Социальный дарвинизм, слышал о таком?

– Слышал что-то, Спенсер, Дарвин, не знаю… К чему ты клонишь? – сказал Саша, ещё больше краснея, быстро складывая тонкие руки на груди, и откидываясь спиной на спинку стула.

– К тому клоню, что эволюция есть эволюция – выживает самый приспособленный, сильнейший. В этой ситуации я оказался сильнее неё, вот и всё

– Это просто подлость, – с угрюмым презрением глядя снизу вверх на Грудинина, сказал Саша.

– Подлость, шмодлость. Чушь всё это, – ответил тот, устало махнув рукой. – В природе всё просто. Нет этих категорий – добро, зло, подлость, благородство. Вот медведь когда овцу жрёт – это благородно или нет? Он не думает об этом, для него это вопрос десятый. Важно ему одно – выжить да медвежат прокормить. Так и я.

– И ты хочешь сказать, тебе понравилось бы, если бы все вот так думали? Если бы каждый пытался тебе в бок зубы запустить?

– Друг мой ситный, – криво улыбаясь и, не отрывая от Саши ироничного сощуренного взгляда своих бесцветных глаз и вместе с тем тяжёлым медленным движением занося ногу на ногу, сказал Грудинин. – Да так ведь всё и есть. Это ты с такими же как ты… – он сделал паузу, чтобы не сказать бранного слова и, пропуская его, махнул рукой. – Ты живёшь в волшебной стране с эльфами и единорогами. А борьба за место под солнцем идёт постоянно. Что такое конкуренция по-твоему? А? Или тебя сожрут, или ты сожрёшь. И там, знаешь, не только до зубов доходит.

– Если бы так всё было, камня на камне не осталось бы от человечества, – сказал Саша, отвернувшись в сторону, чтобы не видеть самодовольного выражения лица Грудинина.

– Да какого там камня на камне. На этом как раз всё и держится. Оглянись вокруг. Вот ноутбук у меня… – он хлопнул по крышке лежащего на столе компьютера. – А откуда появился он? Что? Инопланетяне привезли его? Одна компания что-то сделала, другая сделала лучше и задушила предыдущую, ещё одна ещё что-то новое выпустила. А знаешь когда больше всего изобретений делается? Знаешь? Ну что молчишь? А я скажу тебе: во время войн. Первые автоматические коробки передач появились на танках, первые компьютеры разрабатывались для запуска ракет, первые спутники, сотовые системы – всё это было для военных целей. Даже вон – интернет – и тот как военный проект начинался. Естественный отбор как раз и порождает всё вокруг.

– И это оправдывает то, как ты с девушкой поступил?

– Вполне себе оправдывает.