Осударева дорога (сборник)

– Ты приметливый мальчик: вот увидишь, не докончим нынче работу. Дождь сильный пойдет.

Зуек опять воспользовался вниманием начальника и решил, что теперь ему можно спросить и о всем. И подумав, о чем раньше спросить, о том ли, почему хвосты удерживают товарища Уланову, или о душе, решил спросить о тайне.

– Можно спросить? – сказал он.

– Ну, спроси, – ответил Сутулов.

– Скажите мне, есть у вас душа?

Сутулов как раз в это время заметил какой-то непорядок на лесных работах внизу, и душа туда улетела.

– Душа, говоришь? – рассеянно ответил он Зуйку.

– Душа, говорю, вроде птички…

– Птички, говоришь?

– Птички, говорю, Пикалки.

– Ну и что?

– Когда птичка поет, Куприяныч работает, а когда перестает – садится пить чай, он с ней советуется. И он мне говорит: эта птичка – душа. А я спрашиваю: у вас тоже душа вроде птички?

– Стой! – останавливает его Сутулов. – Какая тебе тут птичка, какая душа! Беги вон туда, стрелой лети, отнеси бригадиру приказ!

Сутулов наскоро написал на бумажке что-то карандашом.

Передав приказ, Зуек спешит вернуться назад к начальнику, послушать его ответ о душе. Но Сутулов и не смотрит на него. Много времени проходит, пока он останавливает свое внимание на маленьком своем и препотешном курьере.

– Ты ведь, кажется, хотел меня о чем-то спросить?

– Очень даже, – ответил Зуек, – хочу спросить, есть ли у вас душа?

– Вот что выдумал, – засмеялся Сутулов. – Конечно, есть, у каждого человека есть душа. Только скажи, кто это тебе об этом сказал.

– Куприяныч сказал. У него душа, говорит, вроде птички. Она поет ему, и он под песенку работает. А что у вас, у начальников, душа тоже вроде птички? И она вам тоже поет?

– Куприяныч бродяга, – ответил Сутулов, – по лесам шатается, у него есть время о птичках думать. Какая тут птичка. Моя душа вся в заботах, вся во внимании: на что смотрю, там и душа моя. Вот вижу сейчас, урки проклятые там подрались, и как бы у них тоже не вышел завал. Смотрю туда – и душа моя там тоже работает.

– Понимаю, – ответил Зуек, – вы стоите, а душа ваша работает.

– Вот правильно, – говорит Сутулов, – только вижу вон опять завал все растет и растет.

– Душа Куприяныча – птичка, – продолжает Зуек.

– Птичка, говоришь?

– Птичка. Он работает, а птичка ему поет.

– Поет?

– Поет, говорю. А у вас наоборот, она работает, зато вы сами стоите.

– Сам я стою, – сказал, приходя в себя, Сутулов, – это верно. Душа моя работает, а я за правду стою и тебе тоже советую, не гоняйся за птичками: душа в правде. Только понимаешь ли ты, пацан, что-нибудь?

И только было собрался Зуек ответить в том смысле, что ему лучше хотелось бы за птичками бегать, чем за правду стоять, как вдруг случилась там внизу какая-то новая беда, и душа Сутулова вся туда улетела. А когда вернулась, Зуек опять должен был лететь.

Тяжелый завал опять навис над степными людьми. Зуек бежал к Куприянычу. Старик получил приказание бросить шкурить и помочь татарам разобрать свой завал.

«Ну вот, – радостно думал про себя Зуек. – Пришел и мой черед догадаться, да и Куприяныч поможет: сейчас мы непременно с ним спасем всех, и я сам своими руками хоть одного да спасу человека».

И он себе ясно представил, будто сам он теперь там вместе с Сутуловым по-прежнему за правду стоит, а душа его теперь летит спасать человека.

Коротенькие люди с широкими квадратными спинами, в маленьких цветных шапочках валили деревья, не обращая никакого внимания, какое куда упадет. Им указывали, учили, и они несколько времени правильно делали, стараясь понять, в какую сторону должно пойти то или другое дерево. Но проходило какое-то малое время, степная природа брала верх над лесной наукой, деревья опять падали, куда как попало… Небывало тяжелый завал навис, а они все работали. Оставалось срубить одно дерево – и завал бы рассыпался, но тут прибежал Зуек с Куприянычем.

– Аман! – спокойно сказал Куприяныч.

И после того, вдруг сделав ужасно пугающую рожу и руками так, будто он всех их гонит, закричал:

– Айда, айда, айда!

Все татары, поняв что-то страшное, бросились вон из-под завала.

– Айда, айда! – продолжал кричать бродяга, пока близко не осталось ни одного степняка.

Пришло время Зуйку догадаться, но пока он собирался с мыслями, Куприяныч подрубил какое-то дерево, привязал к нему длинную веревку, махнул рукой коротеньким людям, и только-только Зуек догадался, как ему надо спасти этих людей, они потянули за веревку, дерево рухнуло, и за ним рухнул завал.

Опять не догадался Зуек, но так он обрадовался скорой работе Куприяныча, что в этой работе забыл сразу свое огорчение.

– Молодец, Куприяныч, – воскликнул он. – Сейчас побегу к начальнику, доложу ему, и тебя, наверно, назначат прорабом.

Куприяныч смеялся.

– Ты будешь стоять, – продолжал Зуек, – ничего не будешь больше делать и только приказывать.

Куприяныч смеялся.

– И все тебя будут слушаться. И ты их будешь спасать.

Куприяныч перестал смеяться.

– Айда! – сказал он татарам.

Коротенькие люди взялись за топоры и за пилы, Куприяныч прошелся между ними, кому рукой указал, кого ногой пихнул, кого за ухо взял и сам головой помахал и языком или «ни-ни!», или «так-так!», и всего в несколько минут все дружно так заработали, занимались лесными работами всю жизнь.

– Вот видишь, – сказал Куприяныч Зуйку, – зачем это ты меня хочешь ставить прорабом. Меня же и так все слушаются.

Зуек стоял смущенный, казалось, все так ясно и просто, а вот оказалось теперь совершенно непонятным: без всяких петличек и пистолета все слушаются, и так можно сколько угодно спасать.