Ребенок сердца твоего. Альманах одного поэта

…мы уже не одни за столиком уличного кафе «Тавричанка». Вернее – я не один. Сестры ведь уж третий год как нет, но говорить с ней теперь стало проще, даже об очень глубоко личном. Наверно, я вслух заговорил, громко, потому что Елена, она была за соседним кофейным столиком, сказала:

– Есть и у меня фарфоровая история. у моей крестной мамы была коллекция фарфоровых птиц. на разборной стене (которую выносили в случае свадеб или похорон, но при этом она не казалась шаткой или временной, нормальная прочная стена) были прибиты полочки, на которых жили эти птицы. зима, метель, на улицу не пускают. старший кузен мастерит рогатку и расстреливает птиц. потом им всем приклеивали головы суперклеем. они и сейчас такие живут – со шрамами на шеях.

– Этого мальчишку тоже привлекла хрупкость фарфора, тоже радовала одержимость возможностью разбить. Как и моего героя. Это же не обо мне, я лирический журналист, литератор, пишу, проговариваю то, что пишу. А хоть не страшно получается?

– Чуть-чуть страшно…

– Да мне тоже, в неведомое когда пытаешься – как минимум холодок.

– И всё-таки хочется дальше, да.

2. Кингчесс

…да, я сразу узнал её на пороге, когда я позвонил в дверь в квартире Учителя Лео, она открыла. Я не то чтобы удивился, у меня всё перехватило внутри. Она тоже меня узнала. Странно. Я заходил к ней всего один раз с Котей Мураками, она была троюродной сестрой, что ли, этого Муркета. Он выпросил денег, и мы ушли дальше пить. Я с ней не разговаривал, запомнил только, что на полках в прихожей стояло много стеклянных и фарфоровых безделушек, статуэток и очень мелодично звенели стеклянные, тоже с фарфоровыми шариками, занавески, они были вместо дверей в комнаты. И какой-то сандаловый, что ли, дымок от палочек. Потом в кафе Муркет спросил:

– Запал, да?

– Нет, это у меня от запаха сандала перехватило, терпеть не могу всякие эти ладаны, похоронное бюро на дому, что ли? У меня типа аллергия на это.