Ци-Гун Пяти зверей: правда и сказка

Недаром один из первых европейских мастеров, победивший на первенстве мира, говорил, что чемпион мира по Карате должен бояться уличной драки не меньше, чем ее боится балерина.

Впрочем, здешний Чемпион – парень крепкий, к спортивным поединкам наверняка привычный, может, и справится, может, даже быстро и с блеском. А в противном случае из этого зала все младшие ученики просто уйдут: зачем им такое Карате, которое не способно защитить от уличного хулигана?

Затем я внимательно рассмотрел Хулигана. Тут Вадим был несомненно прав: парень действительно хоть куда. Такой «простой человек улицы», совершенно бесшабашный тип, которому море по колено, а лужа по уши. Конфуция, утверждавшего, что «почтительность без ритуала превращается в самоистязание; осторожность без ритуала превращается в трусость; храбрость без ритуала превращается в безрассудство, а прямодушие без ритуала превращается в грубость», он наверняка не читал (думаю, он про самого Конфуция вряд ли слышал), и потому всякие ритуалы, поклоны и восточные церемонии ему были точно «по барабану». В тот момент, когда Чемпион по команде «Рэй» вежливо поклонился, Хулиган прыгнул вперед и открытой ладонью наотмашь ударил его по лицу, явно стараясь кончиками пальцев зацепить по глазам.

«Все, «потушил свет», – мелькнуло у меня в голове. – Теперь на пару секунд Чемпион в его полном распоряжении, впрочем, ему и пары секунд не понадобится».

Так и произошло. Хулиган резко и коротко ударил кулаком остолбеневшего от такого «бесчестного нарушения правил» (а какие в драке могут быть правила?) Чемпиона в живот.

«Тот самый Яко-Цки, которому эти придурки его сами научили, – подумал я, – в этом самом зале. Это же какими надо быть идиотами, чтобы за деньги браться обучать всякую шпану и шваль с улицы! Ничего, может, теперь до них дойдет». Лично убедятся.

А Хулиган свое дело знал не понаслышке: как только Чемпион согнулся от удара в живот, Хулиган, не думая, ударил его локтем сверху по спине, и тот упал. Без всяких размышлений (добротная уличная школа) Хулиган уже опускался на колено и заносил кулак, чтобы «добить» противника, окончательно «лишая его лица», когда чья-то нога сбила его кулак, чья-то рука очень мягко перехватила этот кулак в воздухе, столь же мягко вывернула «хулиганскую руку» и весьма замысловатым движением завела ее ему за спину.

Оказалось, что тот человек, который скромно занимался в уголке зала и вроде бы ни на что не обращал внимания, прекрасно все видит. И не только видит, но и неожиданно для всех (для меня, во всяком случае) оказывается в нужном месте и в нужное время.

Тем временем незнакомец, который при ближайшем рассмотрении оказался совсем немолодым, полуседым (я бы сказал, что он был серебристо-серой масти) худощавым мужчиной среднего роста, неторопливо (он явно не хотел его ушибить) «уронил» Хулигана на татами лицом вниз. Тот попытался было дернуться, но Мастер (с этого момента у меня в голове это слово явно читалось с большой буквы) чуть повернул его кисть, и тот больше не пытался даже поднять голову. Потом Мастер уселся прямо на него, поерзал, устраиваясь поудобнее на костлявой «хулиганской» спине, и спокойно заговорил:

– В ваш зал я попал случайно, обычно я в любое время года занимаюсь по утрам на улице, чаще всего в каком-нибудь парке. По утрам в таких местах царство собак, заметьте, не собачников, а собак, потому что почти всегда в паре собака – хозяин главное действующее лицо, а точнее, «главная действующая морда» – это собака. Она делает, что находит нужным, – лает на прохожих и бросается на них, гадит где попало, ей настолько наплевать на хозяина и на его крики, что она может умчаться куда захочет, заставив его нестись за ней сломя голову.

За все время моих занятий я видел всего одного по-настоящему дрессированного пса, который по команде хозяина, находившегося от него метрах в 50–80, брал барьер, шел прямо, налево или направо (я даже и представить не мог, что такое возможно) и приносил мяч хозяину на высоченный косогор, хотя вскоре от такой беготни пес уставал и ему явно не хотелось этого делать.

Если вы обратили внимание, то за все (пусть и не слишком длительное) время, что я хожу в этот зал, я (разумеется, помимо тех лекций, что читал вам вначале) не сказал ни одного слова, кроме «здравствуйте», «до свидания» и «спасибо». Так что если я заговорил, то, надеюсь, вы понимаете, что это неспроста. Как вы думаете, почему это вдруг я так разговорился?»

Каратеки (большая часть с черными поясами) ошеломленно молчали. Видимо, мужик действительно заговорил впервые за все время, иначе они бы не выглядели такими изумленными.

– Так я и думал, – тяжело вздохнул Мастер. – Ладно, я поясню. Скажу просто: если вы беретесь дрессировать собак, – тут он отечески похлопал по спине Хулигана, на котором по-прежнему величественно восседал, – то должны серьезно к этому относиться. А именно, не брать в обучение первую попавшуюся злобную дворнягу, приносящую в зубах деньги за тренировку. Если вы уж взялись тренировать кого-то, то должны знать, как это делать. А иначе дворняга может и цапнуть кого-то из вас. – С этими словами он показал на начинавшего приходить в себя Чемпиона.

– А мы и так прекрасно знаем, что и как нам делать, – огрызнулся один из «черных поясов», здоровенный коренастый мужик. – Не первый год. И советы ваши нам… Если бы не уважение к вашему возрасту, я сказал бы вам, что вам нужно сделать с вашими рекомендациями.

– Врешь, не сказал бы, – ухмыльнулся Мастер. – Тебе же не известна точно степень моего долготерпения. Вдруг я и тебя сейчас при всех так же личиком на татами положу, усядусь сверху и буду дальше читать свои нудные нотации. И уверяю тебя, никто не вступится. Если хочешь, можем проверить.

Ответа не последовало, и Мастер продолжил свои нравоучения.

– Я же говорю вам, что ассоциация полная. Однажды в парке на меня бросились две огромные собаки. Породы не знаю, какие-то твари, похожие на мастифов, такие же мордатые, щекастые, но чуть повыше и постройнее. Чего там в их дурные «бошки» взбрело, не знаю, потому что их хозяева много дней выгуливали их в том месте, где я в то время занимался, и ни разу они на меня не обратили внимания. Я уж подумал было, что они ко мне привыкли. Но злобная тварь, – с этими словами он снова похлопал Хулигана по спине, – она и есть злобная тварь и что ей может в голову прийти, не знает никто. В общем, совершенно ни с того ни с сего два этих зверя вдруг с жутким рычанием дружно бросились на меня. Контакт был такой плотный, что один, прыгнув, умудрился обслюнявить мою руку. Спасибо, не успел цапнуть. Но это было нормально, что с собаки возьмешь, зверюга она зверюга и есть. Забавным было поведение хозяев. Один из них, молодой парень, стал извиняться, а вторая, толстая тетка лет сорока, еще и стала орать на меня из-за того, что я, мол, удивленно развожу руками. Не покусали – радуйся.

Точно так же и у вас. Воспитанная вами «собака» бросается на человека, который ей кланяется, я ее торможу, а кое-кто, – кивок в сторону здоровенного «черного пояса», который постепенно багровел, – мне пытается возражать, причем я бы не сказал, что слишком вежливо. Так что объясню еще раз, чтобы вы поняли. Если дворняга бросается на человека, то в этом никто не виноват. Она зверь, это ее инстинкт. Если же на человека бросается «хозяйский» пес, прошедший дрессировку, то это вина хозяина. И вообще собаки похожи на хозяев, так что если хозяин нормальный и доброжелательный, то его собака никогда не бросается на людей.

Кстати, наш герой вполне в своем праве. Ты деньги за тренировки платил? – обратился он к Хулигану, не забыв при этом чуть ослабить захват, чтобы тот мог кивнуть. – Раз платил, то ты тут никому ничего не должен. Так что я тебя отпускаю. Правда, перед тем как сделать это, скажу тебе при всех, что ты по всем статьям первостатейная сволочь: бить человека, который тебе кланяется, – это полнейший моветон, пердимонокль. Хотя кому я это объясняю, – вздохнул Мастер. – Но тут уж ничего не поделать, пока сам не поймешь, объяснять бесполезно.

С этими словами он отпустил «хулиганскую руку», поднялся с «хулиганской спины» и стал, не торопясь, переобуваться, явно собираясь домой.

«Забавно, – вдруг подумал я, – он тоже в любую погоду занимается на улице; приходя на тренировку, не переодевается ни в какую спортивную одежду: снял пальто, шапку, ботинки, надел дешевые китайские тапочки, вот и вся процедура. Прямо как я. Только мастерство другое. Это же надо, успеть перехватить удар, направленный в другого человека. Такое в принципе невозможно, если только не знать заранее, что сейчас произойдет».

Когда мы с Вадимом вышли на улицу, я тут же стал допытываться, что это за такой необычный человек. Говорит он мало, но когда говорит, то говорит, как профессор (да еще про какие-то лекции упоминает); делает в уголке какой-то оздоровительный комплекс, а сам явно мастер рукопашного боя, каких мало; вроде старый, худой и не слишком сильный, а с человеком обращается так же легко и небрежно, как ребенок с тряпичной куклой.

– Мне и самому интересно, кто он и откуда, – охотно откликнулся Вадим. – Кстати, он чем-то неуловимо, но очень отчетливо похож на тебя. Со всеми исключительно вежлив, но ни с кем не вступает в дружеские отношения и ни во что не вмешивается. Занимается в чем попало, у него, по-моему, даже кимоно нет, а когда наши мастера, выйдя из раздевалки в зал, начинают торжественно завязывать черные пояса, он (я однажды случайно заметил) иногда незаметно и снисходительно улыбается. Драться не любит, но явно умеет и при случае не прочь, хотя всегда следит за тем, чтобы не нанести никому никакого физического ущерба.

– А что, уже случалось?

– Ну как тут без этого, – засмеялся Вадим. – Ты же знаешь этих умников, им обязательно надо зацепить человека.

– Так ему же явно за шестьдесят, кому он тут нужен. И вообще, как он сюда попал?

И тут Вадим рассказал мне целую историю:

– Попал он сюда странно. Я же тебе говорил: он чем-то мне тебя напоминает, он тоже занимается на улице, даже в мороз. Вот на улице его и нашел «держатель» этого зала. В пять утра, в полной тьме он выгуливал своего пса и увидел человека, который делал что-то странное, одновременно и похожее, и непохожее на боевое искусство. Ну он и пристал к нему с расспросами, стал звать заниматься к себе в зал. А в обмен (он же коммерсант), так сказать, в качестве оплаты предложил Сергею Михайловичу (так зовут этого, как ты говоришь, Мастера) рассказать «постоянным клиентам» о том, чем тот занимается. Сергей Михайлович оказался университетским профессором и взялся прочитать целый курс лекций о воинских искусствах. Точнее, воинская компонента (он сам так говорит) его не интересовала и говорить о ней он не собирался. Предложил же он рассказать о корнях, традициях, оздоровительной и духовной частях подлинного азиатского воинского искусства.

Лекции были в течение месяца, по два раза в неделю, и я не пропустил ни одной. Кстати, Чемпион, которого Сергей Михайлович при тебе только что выручил, тоже все очень внимательно прослушал. Он парень весьма серьезный, вел себя с большим уважением, задавал вопросы и даже записывал (может, кстати, профессор именно за это его сегодня и выручил). А записывать действительно было что. Лекции профессор читает блестяще, эрудиция у него, я бы сказал, потрясающая, но главное, он понимает, о чем идет речь, и говорит «от себя», а не по книжке (за все время он не прочел ни одного слова по бумажке). Мало того, он ухитрился ответить на все мои вопросы, связанные с внутренним содержанием тех практик, которые мне вроде бы и преподавали, но никто не удосужился объяснить, что там должно происходить внутри. Думаю, они и сами не знали. Этот же ведет себя совсем иначе. Чаще всего он начинает ответ с того, что эту конкретную практику лично он не изучал (всего не изучишь, да и незачем) и потому точного ответа дать не может. Но так как все основано на одних и тех же принципах, то, по его мнению, все должно быть так-то и так-то. Я подолгу расспрашивал его, а ты же знаешь, что я учился у всех, у кого можно было, так что вопросов у меня было много и очень разных. Так вот, ни разу не случилось так, чтобы он не смог дать мне обоснованного и логичного объяснения.

И все было бы прекрасно, если бы наш «держатель зала», увидев, что лекции пользуются спросом, не начал приглашать людей со стороны. Вот и забрел однажды здоровенный парень, который сказал, что теория – это очень хорошо, но простому охраннику вроде него лишние слова ни к чему, а нужно ему знать, как все это работает. И ему хотелось бы проверить лично…

Дальше произошло следующее.

– Давно жду чего-то такого, – тихо пробормотал профессор. А затем продолжил громким голосом профессионального лектора: – Я вижу, что некоторые присутствующие вдруг очнулись от зимней спячки и в глазах у них появился блеск. Это заставляет меня предположить, что многим тоже «хотелось бы проверить лично». Предлагаю сделать следующим образом: все желающие «проверить лично» (повторяя эти слова, он явно подчеркивал их) остаются в зале, все остальные выходят и запирают зал снаружи. Отопрете, когда мы постучим в дверь.

– А почему все остальные выходят? – возмутился кто-то. – Нам тоже хочется посмотреть.

Сергей Михайлович усмехнулся:

– А потому, что в результате того, что сейчас должно здесь произойти, кто-то из участников неизбежно «потеряет лицо». Может, я, а может, кто-то еще, в таких делах заранее не угадаешь. Зачем кому-то это видеть. Странно, что вы этого не понимаете, – удивился профессор. – Ладно, ладно, понимаете, не можете не понимать, но не чувствуете это «животом». Поэтому кратко объясню, а потом мы запрем двери и выясним, у кого «больше лица». Итак.

В Азии под «лицом» подразумевают нечто вроде чувства собственного достоинства. Можете называть это социальным статусом, авторитетом, репутацией, добрым именем, соответствием общественным нормам. Лицо на Востоке всегда считалось чрезвычайно важной вещью, потому что все социальные связи устанавливались только благодаря ему.

Лицо – это драгоценность, которая создается годами, но теряется в один миг. Человек, «потерявший лицо», тут же утрачивает общественное положение и становится изгоем. Поэтому очень многое, если не все, в поведении японца объясняется стремлением «сохранить лицо». По большому счету потеря лица в Японии считается бесчестьем, полной личностной катастрофой. Раньше у них в таких случаях вообще было принято вспарывать себе живот. Вам это известно под названием «Харакири», в Японии же образованные люди называют это Сэппуку. Но как бы это ни называлось, суть остается неизменной: самоубийство, совершаемое крайне болезненным способом. Поэтому вполне понятно, что японцы еще с тех времен любыми путями стараются избежать ситуации, в которой возможна потеря лица.

У них даже есть некоторые правила, позволяющие другому человеку не потерять лицо, ведь потеря лица – это некая «точка невозврата», после которой восстановление прежних отношений невозможно.

Запоминайте, записывайте, может, заодно и поймете, почему я настаиваю, чтобы наше предстоящее «выяснение отношений» происходило за запертыми дверьми.

Итак, как принято в Азии «обращаться» с чужим лицом. Всегда нужно помнить об иерархии и проявлять (по меньшей мере, внешне) соответствующий уровень уважения. Нельзя прилюдно критиковать человека или (что еще хуже) заставлять его каяться в своих ошибках. Нельзя публично и прямо отказывать (лучше просто промолчать). Нельзя прерывать собеседника, сколько бы он ни говорил, наоборот, нужно его внимательно слушать (или хотя бы делать вид) и кивать головой в знак понимания (понимание совершенно не означает согласия). Нельзя выказывать ни малейших признаков торопливости, это может быть воспринято как то, что вы настолько не уважаете своих хозяев (партнеров, друзей, собутыльников, собеседников), что не хотите уделить им время. Нельзя отказываться от приглашения на обед или ужин, это также может быть воспринято как неуважение.

Думаю, тут ничего нового ни для кого из вас нет, потому что на самом деле потеря лица – это понятие международное, в той или иной форме известное всем нам, ведь европейцы точно так же стремятся избежать потери лица, разница лишь в том, что азиаты (не только японцы, но и китайцы, вьетнамцы, тайцы) относятся к этому гораздо более серьезно. Поэтому они готовы на большее, чтобы не потерять лицо. В частности, у них считается вполне допустимой беззастенчивая ложь, если она дает возможность сохранить лицо. Например, человеку, спрашивающему дорогу, вполне могут указать неверное направление, лишь бы не показать своего незнания и не потерять тем самым лицо.

Впрочем (ложь международна!), примерно то же самое практикуется и у нас. Ведь ни один студент, опоздав ко мне на лекцию, не сказал, что проспал из-за того, что накануне выпивал до поздней ночи. Все они обязательно начинали рассказывать сказки, чтобы сохранить лицо. А я, чтобы помочь им сделать это, делал вид, что верил во всю ту ахинею, которую слышал уже в который раз.

Однако вернемся от теории к практике. Все желающие «рискнуть лицом» остаются, все остальные, чтобы не видеть, кто и сколько «потеряет лица», выходят, – закончил свою речь Сергей Михайлович.

– В зале остались человек семь самых наглых, остальные вышли. В числе вышедших был и я, – продолжал Вадим, – поэтому что там произошло и с чьим лицом, я точно не знаю. Знаю только, что когда мы вернулись обратно, Сергей Михайлович выглядел, как обычно, а у «великолепной семерки» был совершенно ошарашенный вид, причем следов побоев ни на ком я не заметил. Если их и били, то делали это чрезвычайно аккуратно.

Что я еще о нем знаю? – задумчиво проговорил Вадим. – Вообще он тип крайне неразговорчивый, а о себе совсем ничего не рассказывает. Единственное, что я услышал краем уха, так это то, что он снимает квартиру, что для человека его возраста и положения достаточно странно. Почему так случилось, никто не знает. Еще я как-то пытался узнать, у кого он учился, так он только усмехнулся, похлопал меня по плечу и сказал, что все это никакого значения на имеет. А важно лишь то, что он умеет.

Разумеется, я пытался договориться с ним насчет приватного обучения, ты же знаешь, я не миллионер, но не бедствую, вполне мог бы очень прилично платить за занятия с человеком такого мастерства. В ответ он сказал мне так: «Для того чтобы я учил вас, мало, чтобы этого хотели вы, нужно еще, чтобы этого хотел я. Чтобы было понятнее, скажу иначе: вы хотите воинскую часть Искусства, а я ее уже не преподаю». По нему видно, что говорит он только один раз, так что после этого я к нему с этим предложением больше не подъезжал.

А он по-прежнему ходит в зал и тихо делает какую-то практику в углу, который уже никто не занимает. В общем, к нему все привыкли и внимания на него не обращают: вреда никакого, никому не мешает, ну занимается себе человек и занимается.

– Он, что ли, тут для них вроде как местный дурачок? – не без ехидства поинтересовался я. – Неужели это сборище идиотов не понимает, какого уровня человек ходит к ним и чему он мог бы их научить, если бы у них хватило ума, чтобы с ним договориться, и терпения, чтобы делать то, что он скажет? Как по мне, так всем этим Сэнсэям полезно было бы пройти «идиотентест».

– Это что еще за штука такая? – удивился Вадим.