Осколки

Когда корма русского корабля скрылась под водой, с японского миноносца из главного калибра прозвучал выстрел в небо…

(Адмирал Небогатов в ходе этого сражения САМ сдал четыре корабля в плен японцам).

* * *

Осень в Маньчжурии напоминает осень в Сибири, правда без знаменитых сибирских морозов, которые начинаются задолго до зимы. Та же тайга, обступившая многочисленные сопки, то же низкое свинцовое небо, проливные дожди вперемешку со снегом…

Четыре орудия, находящиеся в подчинении капитана Каретникова Павла Савельевича, занимали выгодную позицию на сопке, что позволяло вести обстрел небольшой долины. Тайга не тронула ее, остановившись как бы в немом изумлении перед открытым пространством между двумя рядами сопок. Этот проход не являлся направлением главного удара японских сил. Но кто-то в штабе мудро рассудил обеспечить здесь огневое прикрытие, дабы японцы не могли взять русские войска с флангов. Под проливным дождем Каретников не раз благодарил этого неведомого ему офицера, ибо с начала сражения японцы трижды пытались пройти долиной маленькими отрядами, при поддержке всего одного орудия. И каждый раз их останавливала огнем батарея Каретникова. Почему японцы посылали сюда небольшие отряды вместо быстрого и масштабного прорыва, Каретников не задумывался.

Он не имел ни малейшего представления и о том, как идет сражение главных сил. До его слуха долетал грохот разрывов и оружейных выстрелов, но понять, что же конкретно происходит, он не мог. Связь отсутствовала вторые сутки.

– Не жалей снарядов, не жалей! Чай, не картошку на базаре за бесценок отдаете! Врага бьем!

Четвертая попытка японцев окончилась, как и первые три неудачей.

К Каретникову подскочил унтер-офицер Велихов. Голова его была перевязана грязным от просочившейся крови бинтом. Тридцать минут назад японская пуля сбила с него фуражку, навсегда оставив на лбу шрам. Солдаты у орудия кое-как наложили повязку, и он снова был в строю.

Каретников вглядывался сквозь оптику немецкого бинокля на отходящий отряд врага.

– Павел Савельевич, дорогой вы мой, ведь они отступают!

– Да, и это означает лишь одно. Сражение выиграно. Не нашего же обстрела они испугались, хотя трижды так было.

– Не упустить бы сейчас случая. – Велихов был в азарте боя. – Да как дать бы им вдогонку. Эх, кавалерией бы их…

– Успокойтесь, голубчик. Отбили натиск, и на том спасибо. Передайте солдатам благодарность, да пусть снаряды пересчитают. Не ровен час, вернутся…

Солдаты дело свое знали. Коли сражение, так воюем. Коли затишье, так своими делами занимаемся. Где-то уже чай поспел, потянулся дымок самокруток.

Каретников, вслед за Велиховым, сам побывал возле каждого орудия. Взрывы японских снарядов перепахали сопку, обнажив песчаную почву, щедро поливаемую дождем. Воронки приходилось обходить. На дне этих ям скапливалась вода, мутно-желтая от песка и грязи. И капитан невольно удивлялся, как его солдаты в этом хаосе умудрялись подносить снаряды к орудиям так скоро.

– Молодцы, молодцы, хорошо сейчас били. Эй, солдат, милок, почисть затворную раму… И вы молодцы! Видел, как ваше орудие било, без перебоя. Кстати, где командир орудия? Убит?! Кто за старшего, вы?.. Ну, ничего, обойдется…

Война учит любую минуту заполнять осмысленным действием. Выдалось затишье, так и радуйся жизни. Кто устал, тот спал. Кто был голоден, ел. Лишь в лазарете ни на минуту не останавливается работа.

Около лазарета подвязалось несколько бездомных псов, прибившихся к армии на маршах. Старый фельдшер ворчал:

– Тьфу, волчье племя, что, кровью пахнет?! Тьфу, отродье бесовское… Кровь… А как же без этого? Война, она сука мокрая, кровью льет, как небо дождем… Пошли вон, твари безмозглые! Чего хотите, человечины? А ну, проваливай, пока палкой по хребтине не попало!

Псы не спешили. Они знали, куда несут хоронить отрезанные человеческие конечности. Потому на слова фельдшера лишь злобно скалили клыки и ворчали. Кончилось тем, что начальник лазарета потребовал у штаба двадцать солдат для отстрела собак, не то, глядишь, псы и на людей станут кидаться. Какую псину и пристрелили, но большая часть собак убежала. По ночам солдаты слышали вой и ворчание обезумевшей от голода стаи. Несколько дней спустя вой сошел на нет. Маньчжуры, чьи селения сгорели в адской топке войны, лишившись крова и еды, истребили всех псов. Пока псы околачивались около лазарета, люди сдерживали свои инстинкты. Русские солдаты делились, чем могли, с целой армией обездоленных, что волею судеб оказались в районах сражений. Но всех не накормишь. Вой псов затих…

* * *

Офицер лихо спрыгнул с лошади. В нем чувствовалась выучка и близость к штабу. Каретников не любил таких. От этаких удальцов жди всегда высоких слов и умных речей, а конкретно по делу сказать-то и не умеют. Такие всегда при штабе находят место. Гляди-ка, форма совсем чистая, словно и боя не было. Это конечно хорошо, что офицер за собой следит. А как по сторонам озирается, видать не знает, чем солдаты сегодня живут. А живут они, между прочим, такими мыслями: почему так воюем, почему не всегда обед есть, а генерал нежится в пуховых перинах?

Подойдя к Каретникову, офицер представился:

– Поручик Аскеев. Вы – капитан Каретников? – Получив утвердительный ответ, продолжил. – У меня приказ для вашей батареи. Вы находитесь чуть в стороне от главных сил…

– Чьих? – С иронией перебил его Каретников.

– Естественно наших. – С неприязнью ответил поручик. – Вам приказано подготовить батарею к снятию с позиции, и переместиться к центру.

– Наступать будем? – Лицо Каретникова посветлело.

– Приказано войскам отходить.

Павел Савельевич выругался. Поручик надменно поднял брови.

– Слышь, Вениамин Алексеевич, – обратился Каретников к Велихову, стоявшему неподалеку, – приказано готовить батарею к отходу.

– Как же так?!

– Не знал, капитан, что приказы генерала вы обсуждаете с унтер-офицером. Мы на войне. Приказы надо исполнять. – Аскеев повысил голос. – И немедленно. – Он направился к своей лошади.

Солдаты смотрели на него подозрительно.

– Это позор. – Каретников присел на ящик. Закурил. – Такой приказ я выполнить не могу. Заставить японцев отступить, и после этого приказать отход… Это как же понимать?

– Я так думаю, генерал наш спятил.

– Это ничего не меняет, – грустно заметил Каретников. – Но позицию я не сдам.

Последние слова он произнес слишком громко. Аскеев все слышал. Он запнулся. Каретников видел, как его спина напряглась. Поручик резко обернулся и почти бегом вернулся к капитану.

– За это вас под трибунал отдадут!

– Молчать! – Резко оборвал его Каретников. – Я здесь старший по званию, и я не намерен выслушивать ваше мнение. И вообще, Аскеев, – Павел Савельевич нарочно пропустил звание поручика, – вы арестованы! Велихов, примите у него оружие.

Аскеев дернулся, но его окружили солдаты. Они слышали слова своего командира.

– Вы за это ответите! – Губы Аскеева дрожали от гнева.

Он отдал оружие Велихову. Лошадь поручика уже разнуздали, и она смирно стояла за ящиками со снарядами. Аскеев уселся на один из них с видом человека, уверенного, что все эти люди еще понесут наказание за такое поведение.

– Что теперь? – Велихов смотрел на лошадь поручика.

– Не знаю. – Каретников затушил папиросу сапогом.

– Красива, чертовка! А носит на себе такого зануду.

– Это вы о ком?

– Да о лошади, господин капитан! А по поводу поручика, не кручиньтесь…

– Не о нем я думаю, Вениамин Алексеевич, а об этом идиотском приказе. Ну да бог с ним, поживем – увидим.

Еще два дня, долгих до бесконечности, полных боли утрат и смертельной усталости, батарея Каретникова сражалась с противником.