Распятые любовью

– Ничего не понимаю! А вы можете объяснить нормальным языком? – едва не плача, спросила мать.

– Пусть он объяснит, – кивнул в мою сторону Сергей. – Он лучше знает.

Я взял себя в руки, откашлялся в кулак и, присев на стул, спокойно произнёс:

– Да нет уж, сынок, сказал «А», говори и «Б». Решил отца растоптать, так действуй.

– С чего это ты взял? – визгливо вскрикнул Сергей. – При чём тут растоптать? Я же не виноват, что… что ты… это… что ты пидором в зоне жил… что…

– Не виноват! – перебил я. – Но наверняка знаешь, что такое беспредел…

– А ты это сейчас к чему говоришь? – спросил Сергей. – Хочешь сказать, что тебя по беспределу опустили? Маме расскажи, может, она тебе и поверит. Кстати, привет тебе от Кости Шамана.

Почувствовав, как по спине сбежала струйка пота, я понял, что сыну известны все подробности случившегося.

– Лихо тебя обработали, – хладнокровно ухмыльнулся я. – Ну, что ж, тебе решать…

– Конечно, мне, – сказал Сергей, – ты, например, как бы поступил на моём месте? Промолчал бы? А ты не подумал, что я скажу братве?

– Ах, вон оно что! «Братве»? – передразнил я его. – Да ты, смотрю, в блатные подался?

– Эй, мужики, – напомнила о себе Галина Ивановна, – так вы можете внятно сказать, что происходит или так и будете загадками говорить?

– Мать, – воскликнул сын, – ты серьёзно не понимаешь, или под… наивную девочку ко…

– Не смей так с матерью разговаривать! – повысив голос, оборвал я. – Совсем распоясался, – и, обращаясь к жене, добавил: – Галина, я не хотел затрагивать эту тему, но так получилось, – он тяжело вздохнул и добавил: – я в колонии жил среди опущенных…

– Это как? – разинула рот жена. – Опущенные – это кто?

– Ну, как кто? – развёл руками я, мысленно подбирая нужные слова. – На воле их называют голубыми, в лагере – пидорасами.

– Ну? – воскликнул сын, обращаясь к матери. – Теперь ты поняла?

– Что? Что я должна понять? – испуганно спросила мать.

– Как что? – развёл руками сын. – То, что наш папа… это… ну, в общем… голубой.

Галина Ивановна не сразу нашлась, что сказать. Минуту спустя она поднялась со стула и подошла к мужу:

– Это правда, Боря? – спросила она дрожащим голосом.

– Что именно?

– Ну, что ты этот, как его, голубой?

– Мама, пойми ты, наконец, – не дожидаясь моего ответа, выпалил сын, – наш папа не просто голубой, а гребень, то есть петух, и в зоне он жил в петушатнике среди пидоров.

– И что с того? – ответила мать. – Какая разница, где он там и среди кого жил? Сейчас он живёт дома. Он после этой колонии тебя уже родил и вырастил. Почему ты сейчас об этом вспоминаешь? У нас здесь не колония, и не тюремные порядки. Твой отец уже двадцать пять лет на свободе, у нас скоро серебряная свадьба.

– Мама, – возразил сын, – ты понимаешь, что я не имею права сидеть с ним за одним столом. Если мои друзья узнают, меня самого опустят…

– Это что же за друзья у тебя такие, – перебила Галина Ивановна, – если они могут тебя… тебя.., – она не решилась произнести слово «опустить», но продолжила: – и за что? За то, что ты с родным отцом за одним столом обедаешь?

– Нормальные друзья! – ответил сын. – Просто такие законы…

– Какие законы? – возмутилась мать. – Ну, какие законы? Что с тобой, сынок? Ты с кем связался? По каким-таким законам ты живёшь?

– В тюрьму он собрался, – усмехнулся я, – вот и придумал себе законы.

– Отец, – возмущённо воскликнул Сергей, – ну, зачем ты сейчас вводишь мать в заблуждение? Ты же прекрасно понимаешь, о чём я говорю…

– Нет, не понимаю. Я бы мог понять, если бы мы были в лагере, – возразил я, – но переносить зоновские порядки на волю, а тем более в семью, извини, это верх скудоумия… Это тупость несусветная. Зря ты затеял весь этот разговор, зря. Хорошо, я уйду из дома, живи ты здесь, общайся с друзьями, желаю тебе счастья… Только не забывай, что твои так называемые друзья и тебя в любой момент могут загнать в гарем, повод всегда найдётся. Не ту дорогу ты избрал в будущее, сын, но бог тебе судья…

Жена, слушая диалог наш диалог, вся напряглась и вдруг зарыдала:

– Куда ты уйдёшь, Боря? Помиритесь вы, ради бога!

– Галя, дорогая моя, после того, что наговорил этот… извини… мерзавец, перемирия не может быть в принципе…

– Не оскорбляй меня, – процедил Сергей.

– А то, что будет? – злорадно усмехнулся я. – Руку на отца поднимешь? А вот тут, сынок, хочу предупредить тебя: коли уж ты начал жить по арестантским понятиям, так знай, что честному пацану поднимать руку на пидора западло. Постигай науку, новоявленный уркаган, пригодится…

Как ни уговаривала меня жена не совершать поспешных поступков, я остался непреклонен – обида пожирала моё сердце, я едва сдержался, чтобы не расплакаться. Бросив в портфель зубную щётку, вложив туда же ноутбук, проверив в бумажнике документы, кредитную карту, хлопнул себя по карману, убедившись, что телефон на месте и, поцеловав жену, покинул квартиру. Галина, знала меня достаточно хорошо и, прощаясь перед дверью, она не стала закатывать истерику, проводила меня молча. Я её тоже знаю не хуже – скорее всего, она надеялась, что вся эта размолвка с сыном временная и завтра-послезавтра внезапный раздор стихнет и всё наладится.

Какое-то время, я просто гулял по вечернему городу и, часто вздыхая, вспоминал былое. Иногда к горлу подкатывал ком, а на глазах выступали слёзы, но воли я им не давал, и они каждый раз скоро просыхали. Я давно уже научился совладать со слезами, хотя в тот вечер мне это давалось чересчур тяжело.

«За что меня бог так наказал? – мысленно вопрошал я. – Почему я всю жизнь с детства вынужден лгать, изворачиваться, унижаться, придумывать какие-то глупые легенды, в конце концов, изображать из себя иного человека, чем я есть на самом деле? Как и почему это произошло? Я хочу любить! Любить по-настоящему, без остатка, отдать любимому человеку душу и сердце…».

Глава 2

Воздух в тот вечер мне казался липким, я никак не мог им надышаться. Над московскими крышами нависло набухшее небо, и из этого огромного небесного резервуара начинали срываться первые капли.

К тому времени, набродившись по городу до боли в коленях, я тщательно откашлялся в кулак и набрал номер телефона своего приятеля Владимира Копытина:

– Не спишь? – придав голосу бодрехонький тембр, спросил я.

– Ёлы-палы! – радостно донеслось из трубки. – Да неужели ты, Борька? Филатов! Здорово, брат! Ушам своим не верю, сколько мы не виделись?

– С год, наверное, точно, – ответил я.

– У тебя там что, в подъезде все собаки передохли?

– Все живы, слава богу! – сказал я. – Здравствуй, Володя. Вот, в гости к тебе собрался. Не занят?

– Да о чём ты говоришь, хоть бы и был занят, какая разница? – воскликнул Копытин. – Ты забыл, как я «трезвый в стельку» в три часа ночи заезжал к вам чайку попить? До сих пор стыдно Галине в глаза смотреть. Кстати, как она там поживает? Как Серёга?

– Все здоровы, – ответил я, – приеду, расскажу, поделюсь новостями. Скажи, что взять?