Доноры за доллары

– Ладыгин, я вам уже сказал: на этом глупом разбирательстве можно поставить жирную точку. Родственники девушки тело забрали, и, если бы у них к нам были какие-то претензии, мы бы уже давно получили извещение от судмедэксперта, в ведении которого и находятся подобные неприятные дела. Но, Ладыгин, тишина!.. Значит, все в порядке. Если не считать того, что ваш друг потерял мое доверие.

– Борис Иосифович! Я же вам объясняю, что меня волнует туман, который развели участники вокруг произошедшего! К чему все эти тайны? Кто за всем этим стоит? Почему ни в одном документе нет ни одного упоминания о девушке? Кто выдал тело родственникам и почему не подождали Воробьева?

– Вы задаете достаточно глупые и наивные вопросы, Ладыгин, – громыхал Штейнберг. – Потеря сведений могла произойти по различным причинам – это могли быть неполадки в памяти компьютера, нерадивость работников – вы же знаете, как работает дежурный персонал по ночам. Виновные будут найдены и наказаны – вы будете довольны? По поводу тела – что я вам могу сказать? Приехали родные и потребовали – мы же не могли им отказать, правильно?

– Да нет у нее родственников, нет, в том-то все и дело!

– Владимир Сергеевич! Ну, почему вы не верите своим коллегам, а верите этому юному проходимцу? А может, она и его обманула – прикинулась сиротой и деньги из парня тянула, а? Девушки сейчас те еще, они своего не упустят…

– У меня его телефон есть – сами позвоните и спросите, если не верите! – не на шутку разошелся я.

– Ладыгин, вы шутите! – разобиделся Штейнберг. – Если честно, то вам прежде нужно своего друга подозревать, а не на меня наседать со своими глупостями. Чего вы от меня-то хотите?

– Хочу, чтобы вы, Борис Иосифович, разрешили мне разобраться в этой чертовщине! А то ни меня, ни Воробьева теперь без вашей санкции ни в одно отделение не пускают, а к моргу на пушечный выстрел не подойти!

Штейнберг даже поперхнулся от подобной наглости.

– Ладыгин! – хлопнул он ладонью по столу. – По-моему, вы переходите все границы! Вы своими прямыми обязанностями когда в последний раз занимались?

Это был удар ниже пояса – в своем кабинете я появлялся только мельком, к сильнейшему недовольству Инночки, а свои администраторские обязанности свалил на Юдина, и он, к моему несчастью, с ними замечательно справлялся. По этой причине удар Штейнберга мне пришлось пропустить – я молчал.

Штейнберг выжидающе посмотрел на меня и еще более грозно произнес:

– Думаю, больше пользы для клиники будет, если вы все-таки вернетесь к своим достаточно серьезным проблемам: ваши терапевты без присмотра совершенно разболтались, свежи еще воспоминания о скандале с этим Сергеенко. Смотрите, второго такого случая я не потерплю, и из клиники полетите прежде всего вы. А теперь я бы попросил вас больше не отвлекать меня и не отвлекаться самому.

Все, разговор окончен. На пороге я обернулся:

– Борис Иосифович! Все-таки прошу вас – будьте внимательнее, присмотритесь к персоналу.

Дожидаться его гневных комментариев я не стал.

* * *

Штейнберг проводил взглядом беспокойного завтерапией и устало облокотился на спинку кресла. Сжал голову ладонями и попытался ослабить давящий на нее горячий обруч боли.

Ему с самого начала было очень тяжело вести этот непростой разговор, который только подтверждал его опасения.

«Рыба гниет с головы», – вспомнил он народную мудрость. Ему не в чем было себя упрекнуть, он сделал все, что мог. Но оказалось, что достаточно было увольнения Карташова.

«Видимо, этого было недостаточно – зараза пошла дальше. Но куда?» Борис Иосифович закачался на кресле, нервно покусывая кончик большого пальца.

Пепел сигареты скатился на лацкан.

– Черт! – ругнулся Штейнберг, стряхивая сор с пиджака.

«Нужно последить за этой странной парочкой, – решил он. – Нечего медлить. Не нравится мне это рвение. Мало того что Ладыгин – всем известный авантюрист, так еще этот странный, неопределенной ориентации новенький хирург. Нельзя доверять этим… Мало ли что придет в их голубые головы. Итак…»

Штейнберг придвинул к себе листок бумаги и быстро набросал план ликвидации неприятных происшествий в стенах клиники.

* * *

Я брел по коридору, и настроение у меня было отвратительное. Единственным нашим достижением было то, что теперь за Воробьевым, за его операциями установили наблюдение. Это в какой-то степени гарантировало его от безосновательных обвинений в непрофессионализме. Если кто-то решил его подставить, то ему придется очень сильно напрячься. А в остальном…

Работать мне по-прежнему не хотелось, и я снова решил воспользоваться своим преимуществом маленького начальника и пройтись до ближайшей пельменной, чтобы восстановить утраченное в борьбе со Штейнбергом внутреннее равновесие.

Спускаясь по лестнице, натолкнулся на широкоплечего детину в камуфляже. Я постарался обойти его внушительную фигуру, но мне это никак не удавалось – лестница была слишком узка, а он не собирался уступать мне дорогу. Разозлившись, поднял голову, чтобы отчитать заблудшего «гепардовца» за неучтивость, но не успел открыть рот – что-то меня удивило в увиденном мною лице.

Первое, что бросилось в глаза, так это нетипичное для наших охранников лукавое выражение и широкая радушная улыбка. У меня промелькнула мысль, что при охранном агентстве открыли курсы повышения интеллектуальности взгляда. Видимо, осмысленность лица теперь – непременное условие профессионализма телохранителя. Я пустился в ехидные фантазии, содержание которых исчерпывалось одной фразой: «Гепард-М» – «модернизированный».

Человек в камуфляже по-прежнему преграждал мне путь, породив во мне уверенность, что осмысленность взгляда была тоже не более чем маскировкой и ни в коем случае не указывала на выдающиеся умственные способности его обладателя. И тут «гепардовец» произнес:

– Куда вы, доктор, торопитесь?

ГЛАВА 6

Я смотрел на него и не верил своим глазам: передо мной в камуфляже и с кобурой на ремне стоял Рома Ураев, Романыч, которого я потерял из виду как раз тогда, когда потерял из виду свое большое боксерское будущее. Мы занимались с ним в одной секции, у одного и того же тренера, только выступали в разных весовых категориях. С той поры, как я вопил от восторга, наблюдая за триумфальным боем Ураева с чемпионом Москвы Малолетовым, Ураев стал еще более внушителен. Просто Илья Муромец в пору расцвета – иначе и не скажешь. Я был потрясен.

– Роман! А ты-то что тут делаешь? – пробормотал я, не зная, как себя с ним теперь вести.

Он рассеял все мои сомнения, сжав мою руку по-боксерски, обеими руками, и весело ответив:

– Работаю я здесь, Ладыгин, работаю!

– Ты что, в «Гепард» подался? А как же бокс? – разочарованно поинтересовался я.

– Никакой не «Гепард», – возразил мне Ураев. – Я в независимой инкассации работаю – всю Москву на деньги развожу.

Он весело засмеялся и потряс передо мной опечатанной сумкой, которая была пристегнута к запястью наручниками.

– А спорт… – Он горько усмехнулся. – С профессиональным спортом пришлось попрощаться – разбил себе голову накануне того дня, когда должен был стать знаменитым. Представляешь, перед финальным боем за звание чемпиона России свалился со второго этажа! А после травмы уже не то, за новичками не мог угнаться…

Роман сокрушенно вздохнул.

– Да что же мы на лестнице застряли? – воскликнул я, чувствуя себя совсем уже неловко. – Пойдем в пельменной посидим – я как раз туда собирался.

– Не, я не могу – я на работе. – Роман еще раз побренчал цепочкой наручников. – Сам-то как?

– Да, как видишь, – махнул я рукой.

– А что так пессимистично? Работка, поди, неплохая, а? Вон какой холеный стал!

Он опять рассмеялся. Было видно, что его-то начальство точно не таскает за вихры.

– А-а! – опять начал сокрушаться я. – То засада, то измена. Сам знаешь – как начнется непруха, так хоть вой. Да ты бы лучше в гости ко мне как-нибудь заглянул, раз уж встретились. На вот – визитка моя.

– Спасибо за приглашение – обязательно приду, – весело отозвался Ураев. – А теперь – извини. Пора мне вашу кассу немного попотрошить.

Он козырнул и, по-прежнему жизнерадостно смеясь, зашагал вверх по лестнице.