Русский вор

Слатковский вдруг перестал улыбаться и, развернувшись, быстрым и решительным шагом направился к своему автомобилю. Перед тем как сесть в машину, он бросил на Полунина быстрый взгляд и произнес:

– Прощай, Владимир, жаль, что так все получилось. Вряд ли нам стоит еще встречаться. Будь здоров.

Он уселся в «Линкольн». Обе иномарки медленно выехали со двора.

Полунин проводил их задумчивым взглядом.

К стоящему недалеко от Полунина Славке подошел Шакирыч, одетый в засаленный рабочий халат. Засунув под мышку небольшой ломик, он достал из кармана халата папиросы.

– Что здесь за базары такие разводят? – спросил он у Болдина.

– Иваныч какого-то своего давнего кореша встретил, – ответил тот.

– Ну и что – душевно побеседовали?

– Я бы так не сказал, – ответил Славка.

Полунин медленно повернулся и направился к Рамазанову и Болдину. Взгляд его по-прежнему был задумчив, но лицо скорее растерянное.

– Кто это, Иванович? – спросил Славка. – У него тачки и охрана, как у министра или банкира.

– Он и есть банкир, – машинально ответил Полунин, посмотрев в сторону «Москвича».

– Солидный у тебя приятель, – произнес Шакирыч, выдувая из папиросы табачные крошки, – только ты что-то не очень рад этой встрече.

Слова Шакирыча нашли неожиданное подтверждение, удивившее тех, кто хорошо знал Полунина.

Владимир быстрым движением выхватил из-под мышки Шакирыча монтировку и бросился к старенькому автомобилю.

Подбежав к «Москвичу», Полунин размахнулся и со всей силы ударил по лобовому стеклу. Каленое стекло рассыпалось на мелкие крошки. Но Полунин продолжал наносить удары по капоту, фарам, крыльям машины.

Рамазанов и Болдин, пораженные, смотрели на эту сцену ярости своего начальника. Шакирыч, машинально засунув папиросу в рот, протянул пачку некурящему Славке. Тот, на дух не переносивший запах «Беломора», в ответ лишь отрицательно покачал головой.

– Жаль, – произнес наконец Шакирыч. – Мы ведь этот драндулет по запчастям восстанавливали.

– Я для него молдинги искал по всему городу, – вторил ему Славка.

– А рихтовки сколько было, – почти пропел горестно Шакирыч.

– Да, жаль тачку, ее хоть сейчас на выставку, – уныло произнес Славка.

– Сейчас уже вряд ли, – заключил Рамазанов.

Вспышка ярости, начавшаяся так внезапно, так же неожиданно и закончилась. Полунин остановился и отшвырнул монтировку.

– Сука, гнида, всю жизнь мне, паскуда, поломал и ничего об этом не помнит и знать не желает, – тихо проговорил он, словно разговаривая сам с собой.

Он развернулся и направился в сторону офиса. Шакирыч и Болдин молча и с опаской посторонились, пропуская своего шефа.

Однако в следующий момент случилась еще одна неожиданность, приведшая их в смятение.

Полунин, вдруг резко замедлив шаг, схватился руками за живот, согнувшись при этом пополам. Когда к нему подбежали Рамазанов и Славка, он уже упал на асфальт, стиснув зубы от нестерпимой боли.

– Иваныч, что с тобой?! – крикнул Славка, со страхом глядя на Полунина.

– Быстро заводи машину! – заорал на Болдина не менее его перепуганный Шакирыч. – Надо сейчас же везти его в больницу...

* * *

Полунин постучал костяшками пальцев по крашеной белой краской двери кабинета, на которой висела табличка с надписью «Хирург».

Услышав разрешительное «войдите», произнесенное мягким мужским голосом, он открыл дверь и переступил порог. За столом сидел худощавый пожилой мужчина в белом, чуть великоватом ему халате.

– Простите, как ваша фамилия? – спросил хирург, когда Полунин уселся на стул перед ним.

– Полунин.

Хирург водрузил маленькие очки в золотой оправе на свой тонкий носик и принялся рыться в папках на столе.

– Так, так, так, – произнес доктор, вытащив одну из папок, – Полунин Владимир Иванович.

– Это я. Не тяните доктор, говорите, что там со мной приключилось.

– Ну что же, батенька, давайте посмотрим, что там у вас обнаружили. Информацию об обследовании, которое вы проходили в нашем медицинском центре, принесли мне только сегодня, – хирург раскрыл папку и углубился в чтение медицинских карточек и просмотр фотоснимков.

– Так, так, так, – снова произнес доктор, но уже задумчивым голосом. Он оторвался от изучения медицинских материалов и добавил:

– Ну что же, ложитесь на кушетку, я буду пальпировать ваш живот.

– Неужели всех этих материалов вам недостаточно? – недовольно спросил Полунин, кивнув на папку.

Он снял и повесил на стул кожаную куртку, расстегнул рубашку и лег на стоящую у стены кушетку.

Хирург присел рядом на край кушетки и, едва дотронувшись пальцами до живота пациента, произнес ровным, спокойным голосом:

– Владимир Иванович, вам необходима операция, у вас обнаружена опухоль в кишечнике.

Полунин рывком поднялся и сел рядом с доктором.

– Я не барышня, – произнес он, – совсем не обязательно меня было класть на кушетку, чтобы сообщить эту информацию.

Пожилой хирург развел руками.

– Простите – привычка с молодости. Еще в начале своей врачебной практики я сообщил одному юноше, что ему предстоит операция на селезенке. Бедняга так расчувствовался, что упал со стула. Обморок с ним приключился. И представляете – сломал себе руку. Так и пошел на операционный стол в гипсе. После операции его уже через две недели из больницы выписали, а гипс все еще был на руке.

– Спасибо за заботу, доктор, но в моем случае это лишнее, – произнес Полунин. – Меня в жизни не часто щадили, и я к этому привык. Я хочу знать всю правду. Скажите мне честно – у меня рак?

Доктор не ответил, он молча писал что-то на листке бумаги. Закончив, он протянул листок Владимиру.