– Мама, я сейчас сделаю лужу.
А эту парочку наняли для отвлечения внимания.
– Встать в строй! – скомандовал Венька вновь пришедшему, правильно рассчитав: где восемь преступников, там и для девятого место найдется.
– А сейчас я зачитаю вам ваши права.
Неожиданное событие заставило Кулапудова на минуту замолчать. В здании погас свет. Полумрак завладел комнатой, смешав все карты курсанту Высшей школы милиции и дав фору преступному элементу. Венька понял, что промедление может оказаться роковой ошибкой, и дал предупредительный выстрел в воздух.
* * *
Федя был обижен на всех и вся. Ему досталась никому не интересная окраина, где жили одни старики и старушки в частных домишках. Естественно, если они в молодости и нарушали закон, то к началу двадцать первого века ушли на пенсию по состоянию здоровья. В восемьдесят лет не залезешь в форточку на девятом этаже, чтобы ограбить квартиру.
На улицах было пустынно, ухабисто и грязно. Лишь тощие нервные курицы оживляли пейзаж, перебегая время от времени через дорогу, да дворняги за заборами сообщали о своем существовании истеричным лаем. Феде было скучно, но не долго. На втором часу патрулирования парень заметил движение в одном из дворов, а также шум и подозрительные крики. Где-то явно происходил скандал, возможно с рукоприкладством. Ганга решительно одернул форменную рубашку. Он твердо решил не допускать беспорядков на своем участке, а потому, печатая шаг, направился в сторону неспокойного двора.
– А-а-а, в кои-то веки милиция пришла вовремя, – протянула пожилая женщина склочного вида с некрасиво выбившейся из пучка волос облезлой прядью. – Где это видано?
Ганга деловито прошел во двор и, остановившись, оценил обстановку. Помимо склочной дамы, среди многочисленной рухляди, обильно разбросанной по двору, стоял виновато моргавший маленький мужичок с куриной лапкой в руке.
– Товарищ лейтенант, – повысила Федю в звании хозяйка дома, – вы как нельзя кстати. Подойдите ближе, я буду с вами беседовать.
Хотя тон был приказной, а слова не вполне корректные, Ганга почему-то не обиделся. Он послушно проследовал к спорящим.
– Ближе, – властно придвинула его за рукав женщина. – Митя, дай лапку. Вот! Что это такое, скажите на милость?
Она торжественно протянула куриную конечность и ткнула ею в нос курсанту. Федя удивленно приподнял бровь.
– Часть тела курицы, нижняя ее конечность, в простонародье называемая лапкой или ножкой, – пояснил парень.
– Нет, вы посмотрите, он издевается надо мной. Ратуйте меня, бабоньки, ратуйте!
Федя пошарил глазами по сторонам, в надежде найти тех, кому следовало произвести непонятное действие «ратуйте». Ни одной особи женского пола, не считая пацифисток кур, в поле зрения не появлялось. Себя и того самого Митю, который продолжал виновато хлопать глазами на жену, Ганга к «бабонькам» причислить не мог.
– Я спрашиваю, почему от моей лучшей несушки остался только набор для холодца? А?
Федя с надеждой посмотрел на Митю, ожидая в его глазах найти ответ на поставленный вопрос. «Что с ними, с бабами, сделаешь», – безнадежно пожаловались глаза того и обреченно прикрылись ресницами. Курсант понял, что отвечать снова придется ему.
– Возможно, вы слишком много мяса едите, – предположил Ганга.
– Кто? Я? – возмутилась женщина. – Митя, что ты молчишь, когда твою жену оскорбляют?
– Ну, дорогая, возможно гражданин милиционер не вполне тебя понимает…
– Я так и знала, что ничего умного ты сказать не сможешь.
Она решительно закатала широкие рукава потертого фланелевого халата. Митя непроизвольно вжал голову в плечи, а у Феди мелькнула мысль, что сейчас его будут бить. Парень заранее пожалел себя. Однако дело разрешилось мирным путем.
– Это, – потрясла куриной лапкой над головой склочная дама, – украденная лапка.
Федя потихоньку начал понимать, в чем собственно состояла проблема. Парень достал из кармана блокнот, ручку, мгновенно посуровел и приготовился записывать.
– Где, когда и при каких обстоятельствах вы похитили продукт питания, именуемый куриной лапкой? Кто является потерпевшим? Действовали ли вы одни или в сговоре с другими преступниками?
С каждым хлестким вопросом, режущим прямо в глаз, женщина все ниже приседала на подгибающихся ногах, как рыба хватая ртом воздух.
– Вы можете не отвечать на вопросы, можете требовать адвокатов, но помните – добровольное признание уменьшает вашу вину и смягчает степень наказания.
Тетушка шлепнулась на перевернутый вверх дном тазик, который по счастливой случайности оказался у нее под ногами, и в голос запричитала:
– Ой, и да за что ж я такая горемычнаяя-я-я! Ой, да и кто ж меня пожалеет сиротинушку-у-у! Да до чего ж власти нынче стали несговорчивые-е-е, все денег им подавай, взятку всучи-и-и! А где же бедной женщине взять такие деньжищи-и? Когда дети не кормлены, для внуков садик не оплачен, Мефодиевне, злыдне поганой, долг не вороче-е-ен!
– Говорите, пожалуйста, помедленнее, я не успеваю записывать, – попросил Ганга.
– Неужто заметешь, начальник? – внезапно успокоившись, спросила хозяйка дома.
– Как суд решит.
Новый взрыв причитаний наполнил округу. Вокруг двора стали собираться люди. Это на первый взгляд кажется, что в частном секторе практически никого не осталось и люди там словно динозавры вымерли. Но случись беда или другое какое занимательное событие, как народу соберется столько, сколько не мечтал видеть сам Басков на своих концертах. Словно грибы после дождя, из-за забора повысовывались головы многочисленных любопытствующих. У истории с курицей случился настоящий аншлаг.
– Чавой-то тама? Чаво? – спрашивал седой как лунь житель города Зюзюкинска, прикладывая к уху допотопный слуховой аппарат раструбом.
– Алевтина-то, Яковлевна наша, в преступники подалась. Зарезала кого, иль ограбила по-крупному. А может, и то и другое.
– За ней станет. Помните, как по прошлому году она у меня трешку в долг заняла, да так и не вернула.
– А у меня банку трехлитровую брала, целую, почти новую совсем. А вернула с лопиной. Вот, ей-богу, не вру, с лопиной во-от такой!
Зрители немного смутили Федора Гангу, но, с другой стороны, они прибавляли ответственности его поступкам. К тому же за понятыми, в случае чего, далеко ходить не надо будет.
– Ты, того, начальник, шибко на нее не ори, – скромно попросил Митя. – Нервная она у меня шибко, вот и голосит, будто в оперном театре. А ножку эту не она украла. Здесь ее вины ни грамма нет.
– Выходит, ваша Алевтина Яковлевна скупщик краденого? – догадался Федя.
– Вот это не знаю. Не могу сказать, потому как к вранью не приученный. На рынок ходит и покупает там чего не попадя, а краденое это или нет, на нем же не написано. Только лапку эту никто не покупал. Я ее нашел на улице, у соседского двора.
– Тогда я ничего не понимаю.
– Так тут и понимать нечего, гражданин хороший. Курочка у нас с Алевтиной была.
– Особые приметы?
– Да какие особые приметы! Пестрая она и клюв желтый, как у всех курей в округе.
– И коготка, коготка на правой лапке не хватало, – вставила женщина.
– Вас, Алевтина Яковлевна, я отдельно допрашивать буду.
– И везде-то нашего брата, женщину, притесняют мужики проклятые-е. Очереди на допросах устанавливают не по справедливости, а по половому признаку-у-у! – продолжила свою песню Яковлевна.