Проект «Калевала». Книга 2. Клад Степана Разина

– Иж ты! Баешь-то ладно! А душа твоя пёсья! По що над невольниками измывалси? По що над людом довлел? – Разин посчитал речи Бердыша хитрыми уловками.

– А тябе почём ведомо? Ставили мени на судно над стрельцами, вот и путь держу с ними! А обид не чинил никому.

– Верно молвит, атаман, – вмешался один из колодников, – Нас не терзал, слова худого не сказывал, не ругалси!

– Да и с нами, стрельцами, хлеб-соль делил, – засмущался один стрелец и виновато посмотрел на Бердыша, – Ты прости, Николай Васильич, шта тябя повязали-то…

– Я сам просить за него хотел, атаман, – добавил Кремнев, – Енто добрый человек!

– Добрый, гутарите?.. – задумался Разин, он был немного смущён, – А ну, развяжите! Поди-ка сюды, Николай.

Бердыщ сделал несколько шагов в сторону атамана.

– А ежели отпущу, що делать станешь? К царю вернёсси?

– Коль отправишь мени – вернусь. Мени дела в миру боле нетуть! А коль с собой позовёшь – пойду! Пойду по доброй воле, ибо волен то во первой раз и буду!

– Щоб тобе! – заулыбался Разин, – В военном деле толк ведаешь?

– Ведаю.

– Що могёшь?

– Про ближний бой ведаю, аки людьми с пищали командовать ведаю, аки осаду аль оборону вести!

– Добро! Будешь голутвинцев сему учить! Ты таперича, Николай, вольный казак сяк же!

Казаки дружно поприветствовали помилованного стрелецкого командира.

– Атаман! А я тож с тобой желаю! – подскочил ещё один из связанных.

– Не, слухай, атаман, енто ж Сидорка Лютый! – дёрнулся другой колодник, – Ещё вчерась мени усю спину розгой покрасил! У, сын сатановий! – погрозил он кулаком бывшему стрелецкому командиру.

– То верно! – добавил Кремнев. – Гадина он да злодей!

– Вы собаки молчите! – крикнул Разин своим пленникам, а потом обратился к бывшим колодникам и стрельцам, – А вы, казачки?, гутарьте, исть ли средь бояр да урядников исчо люди добрые, вроде Бердыша?

Те засовещались. «Ну, Ерофей Ноздрёв, токмо…» «Ну да, Ерофей…» «Да-да, за Ерофеем худого не водилось!..»

– И кто ж ентот Ерофей?! – спросил Разин.

– Я, атаман, – поднялся высокий темноволосый, со сросшимися бровями и густой бородой, человек.

– За тобе гутарят! Що ж ладным людям – воля!

– Я с тобой ходить не буду… Уж не обессудь…

– Ну, дык ты волен таперича. Ступай, аки хошь!

– Я на царёву службу вернусь… Я царю служить пред богом поклялси. Всякому своё…

– А що ж мени сиё баешь?

– Коль ты честен, атаман, то и мени честным быть! Не любы тобе слуги царёвы, таково казни мени.

– Ишь ты, акой! – изумился Разин, – Царёвы люди – мени не друже! Но слово казака твердо! Коль я баял, що ты волен – ступай куды хошь! Токмо ведай – в иной раз не помилую!

Ноздрёву дали спокойно уйти. Тот напоследок подошёл к Бердышу, оба долго смотрели друг на друга, но не проронили ни слова. Повесить прочих бояр Разин поручил колодникам. Те с радостью набросились на своих бывших истязателей и ещё долго мучали их до казни. Казаки осмотрели захваченные суда, найдя большие запасы золота и оружия. А захваченной провизии, по грубым подсчётам атамана, должно было хватить до середины лета. Теперь струги могли смело двигаться в сторону Астрахани, в низовья Волги. Однако царицынский гарнизон никуда не делся, по-прежнему беспокоил Разина. Вечером он пригласил Бердыша, чтобы дать тому важное задание.

По плану атамана Бердыш должен был явиться к царицынскому воеводе и передать ему головы убитых бояр. А также сообщить о захваченной провизии и оружии. Разин велел сообщить, что на судах было взято двадцать пушек, хотя, в самом деле, их было только две. Главной целью было запугать царицынского воеводу, чтобы пройти на стругах мимо стен без боя.

Разин не боялся серьёзных схваток, но если бы гарнизон Царицына нанёс ощутимый вред его флоту в самом начале похода, то неподготовленные казаки из голытьбы могли испугаться и сбежать назад в северные донские станицы к бедной, но безопасной жизни. Там было надёжно и просто. А вот боёв под Астраханью и на Каспии Разин уже не пугался: разбегаться по диким степям, голытьба не решилась бы.

Бердыш ушёл утром следующего дня. День прошёл, наступил вечер, затем ночь, но посланник так и не возвращался. Самым худым исходом для Разина было бы решение воеводы пленить Бердыша, как предателя. Также он понимал, что Бердыш сам может предать его и остаться за стенами, рассказав воеводе правду о страхах самого Разина и вооружении его войска… Но атаман Бердышу верил. Если бы тот хотел вернуться на царскую службу, то бы мог уйти с Ноздрёвым. «А вдруг ить, собака, выслужитьси восхотел!? Що тогда…» На смену вере потихоньку приходили сомнения.

Ночь была бессонной. Несколько раз Разин надевал шлем, желая услышать подсказку. «Жди…», «Жди…» – лишь это слышалось ему. «Да щоб меня! Ыть разумом тронулся ужо… А мож сиё – простой шолом, що вои носють?.. Но и было ж Бесово Логово! И зверьё тамо было чудное! Не солгал Ермил, да голос я слыхал… Заправду ить слыхал! Аль почудилось? Эх, черти-чортушки! Самому толковать надобно, а не шолом напяливать!»

Задремал атаман под утро, а разбудил его сам Бердыш.

– Дело содеяно, атаман! – радостно объявил он.

– Эх, Николка! Ужо смекал – не воротисся! Ну, що? Гутарь!

– Вести ладные! Усё содеял, аки ты велел. Аки головы боярские с мешка вытряхнул, так воеводовы прихвостни, кто свалилси без сознанья, кто блевать прямиков в палатах стал!

– Хе, – усмехнулся Разин, – Енто весело! А що воевода?

– Воевода мне молвит: «А пошта тябе живот оставили?» А я ему в ответ, мол, наказы свои атаман передал. «Ну, везёт тябе», – воевода молвит снова, – «Шта ж, вступай на службу ко мени покуда!» «Не можу», – говорю, – «С вестью вертатьси мне велено». «Енто аки таково велено?» – он мне, – «Чаво я отвечу-то! Не пущу опосля ентого разбоя я казаков в город тем паче! И не впустил бы ране!» «А пушки-то», – я – ему, – «У тябя целёхоньки? Ежели казаки на приступ пойдут…» «Да, на кой тамо целёхоньки! Одне ржавые, иные косые, три-чатыре ладных найдутси… Усё шлём, да шлём царю челобитные, да без толку…» Я – ему: «Дык, десяток пушек-то тобе и везли, прочие до Астрахани…» «Чи!» – тот струхнул, – «Так чавой? У разбойников два десятка пушек новых?» «И пороху, и ядер вдоволь!» – я пуще пужаю. «А ты тады вертайси», – кажет он, – «Да разбойникам молви, шта пушек да ружей в Царицыне счёту нетуть, а надобно, дык выйдем и распужаем казаков ентих!»

– Так енто що? По усём зря боялись? – усмехнулся Разин.

– Дык, бес его ведает! Токмо ноне не преграда он казакам! Пройдём под стенами – залпу не даст! Испужается!

– Ну, Никола, будь моим друже отноне! Знатную ты службу сослужил!

– Чавой енто за службу? Я ж, поди, ужо не стрелец, а вольный казак!

– Ыть! За слово поймал, чертяка! – Разин похлопал его по спине. – Гей, Филька! А ну, разыщи усех ясаулов! Слово им баять желаю!

Лагерь, словно муравейник, засуетился перед отплытием. Казаки грузили на струги недавно награбленное добро и провизию, сгоняли лошадей на противоположный берег. Разин с удовольствием смотрел на это зрелище, вдыхая полной грудью степной весенний воздух. Высокое солнце в чистом лазурном небе уже пылало жаром, заставляя людей сбрасывать тулупы и оставаться в исподних рубахах.

Волга, полностью освободившаяся ото льда, по всей своей ширине украсилась десятками стругов. «Сякого флоту я исчо не видывал!» – радостно восхищался Разин. Перед отплытием он ещё раз надел шлем, и теперь уже будто бы услышал чёткий голос: «Вперёд, атаман! Теперь только вперёд! Тебя ждут славные дела!»

6. Родовая легенда

За окном старой дребезжащей «Газели» проплывали бескрайние волгоградские степи. В салоне было душно, приоткрытые окна и люк не спасали. В июле температура в городе и области могла подниматься до сорока градусов, в августе же достигала не больше тридцати. Но Игорю, привыкшему к сырому и прохладному климату Санкт-Петербурга, она всё равно казалась очень высокой. Он то и дело вытирал со лба горячий пот и прикладывался к бутылке минеральной воды. Ещё недавно вода была ледяной, только из холодильника, но после двадцати минут езды уже казалась тёплой.

Спутники Игоря шумно разговаривали, обсуждая привычные им темы. Рюкзаки и разобранные байдарки в чехлах иногда позвякивали, когда колёса транспортного средства наскакивали на очередную колдобину на дороге. Звуки эти, смешиваясь с голосами пассажиров, отливались своеобразной походной мелодией. Только веселей от этой мелодии Игорю не становилось.