Серый город

– Всё это очень странно. Мне это что-то напоминает, но не могу вспомнить что.

Робот медленно проехался вокруг него, негромко попискивая, и Герман задумчиво сопроводил его взглядом. Наконец робот остановился перед ним и произнёс:

– Может быть это поможет? – и совершенно другим голосом продолжил:

Где за тучами – как полог,

Солнце срыто, недвижимо,

В зеркалах, как мутный сумрак,

Время замерло пугливо.

Где способен Бог рехнуться,

Дар бессмертия недорог.

Где не чёрен даже ворон…

Серый,

Серый, серый

Город.

Герман попросил Арти прочитать этот стих ещё раз, и после этого, немного растерянно, сказал:

– Очень знакомое стихотворение и голос как будто знаком. Но откуда? Подожди… Я что-то припоминаю… Кто-то мне совсем недавно рассказывал… Странно, будто всё случилось очень давно. Страшилка, предание или странная легенда… о сером-сером городе.

– Расскажи, – сразу отозвался робот.

– Голова закружилась. Сложно сосредоточиться… Сейчас, – Герман несколько раз глубоко вздохнул и продолжил: – Не могу точно сказать. Это, наверное, детская страшилка… Впрочем, нет, скорее странная история, я даже не помню, кто и когда мне её рассказал, но сейчас она словно стала явью. История-страшилка о сером-сером городе. Абсолютно пустом городе, где нет никого, кроме тебя, одинаковых серых зданий и эха твоих шагов.

– И почему это страшилка? – осторожно спросил робот.

– Сложно сказать. Как ты поймёшь? Ты же робот.

Арти пару раз громко пискнул.

– Расскажи!

Герман пожал плечами и после недолгого раздумья начал:

– Ну, хорошо. Представь. Человек очутился или очнулся в странном городе: всё вокруг него было серым. Светло-серым, тёмно-серым, но ни белого, ни чёрного, ни какого-либо другого цвета. Он долго рассматривал себя и всё вокруг, подходил к зданиям, столбам и скамейкам, рассматривая их так близко, словно обнюхивал. Потом он стал хлопать в ладоши, громко кричать и долго прислушиваться после каждого своего крика. Вскоре ему это надоело, и он просто пошёл вперёд прямо по середине широкой пустой серой дороги. Он шёл долго, поначалу лишь с любопытством осматриваясь, но всё же не останавливаясь и не меняя направления. На перекрёстках он ненадолго замирал и быстро осматривался по сторонам, однако никогда не сбивался с прямого пути и шёл дальше, шаг за шагом. Один перекрёсток сменялся другим, потом ещё одним и ещё. И вот он шёл и шёл, всё дальше и дальше, но вокруг него ничего не менялось: те же высокие серые здания, те же серые тротуары и дорога, и даже эхо шагов то же самое, а он всё шёл и шёл, и шёл. В какой-то момент он закрыл уши ладонями – так ненавистны стали ему звуки его шагов и их эхо, однако идти не переставал. Однако вскоре темп его шагов всё же стал замедляться, и на одном из перекрёстков он остановился и закричал. Кричал он очень громко и долго, не убирая ладоней от ушей, а когда окончательно охрип, то снял с ноги ботинок и бросил его в окно ближайшего здания, но ботинок не долетел, так как было далеко и просто упал за одну из серых скамеек, где человек уже не мог его увидеть. Обессиленный, он сел прямо на дороге и, сняв второй ботинок, поставил его аккуратно перед собой, по направлению своего движения. Он ещё немного посидел, о чём-то вздыхая, после чего встал и, опустив голову, стал медленно удаляться…

Арти вопросительно присвистнул и спросил:

– А робот там был?

– Нет, никакого робота не было. Никого не было, даже насекомых, даже ветра. Человек устало всё шёл и шёл, пока не дошёл до, как ему казалось, следующего перекрёстка и обернулся назад, но ботинка не увидел. Совершенно точно, он должен был его видеть с такого расстояния, но ботинка не было. Он списал это на свою сильную усталость и посмотрел ещё раз, но ботинка не оказалось. У него было одно обязательное правило: чтобы не сбиться с пути на перекрёстках, он никогда не оборачивался всем телом, только поворот головы – так он сохранял направление движения. Он несколько раз обернулся, чтобы проверить, действительно ли ботинка нет, но всё же развернуться полностью не смел. И после недолгого раздумья он достал из кармана платок и оставил его на перекрёстке, а сам пошёл туда, где, как он думал, должен был быть ботинок… но ботинка не было. Тогда он вернулся на перекрёсток, с которого пришёл, но свой платок не поднял, а пошёл дальше. И дойдя до следующего перекрёстка, он опять обернулся… платок был на месте.

– Значит он сбился с пути и поэтому не увидел ботинок? – осторожно спросил Арти.

– Да. Он очень надеялся, что не увидел его, потому что ботинок просто таинственно исчез, и, значит, он так же не увидит, оставленный им платок. Но когда он обернулся и всё же увидел платок, то лишь опустил голову и тяжело вздохнул. У него уже не было сил даже злиться.

Арти протяжно и низко свистнул и спросил:

– Мог ли он не заметить, как свернул не туда?

– Думаю, да. У него не было воды и еды, он очень устал и скорее всего страдал от обезвоживания. Вполне вероятно, что он мог временами впадать в забытьё. Но, несмотря на всё это, он продолжил идти вперёд. Он оставил далеко позади перекрёсток с лежащим в центре платком и уже давно перестал считать перекрёстки после. Но внезапно его буквально пронзила одна мысль, которая раньше почему-то не приходила ему в голову, и он остановился. Как же так получилось, что несмотря на все его усилия, он потерял точку отсчёта? А правильное ли это направление? И куда он идёт сейчас? Да, все дороги в этом сером городе выглядели одинаково, но ему было очень важно знать откуда он начал путь и почему выбрал именно это направление. Знать, где, то место, с которого он начал этот монотонный и казавшийся нескончаемым путь, который, судя по всему, уже очень скоро завершится вместе с его жизнью. Даже понимая, что уже не сможет вернуться, ему было очень важно знать, что он не свернул с выбранного пути, что он не потерялся… что в его долгом пути был, пусть и иллюзорный, но смысл. И вот теперь он вдруг осознал, что всё оказалось напрасным. И его отчаянию не было предела. Силы оставили его… Он лёг на спину прямо на середине дороги, чуть улыбнулся пересохшими губами, и уже никогда не сводил взгляда с низкого серого неба.

Арти два раза вопросительно свистнул, чуть отъехал от Германа, затем опять приблизился и сказал:

– Спасибо, что рассказал. Позволь, я запомню этот рассказ?

Но Герман не ответил, а только утвердительно кивнул головой, после чего опять стал смотреть вдаль. А робот тем временем спросил:

– Хочешь комментарий от начинающего искусствоведа? – и не дожидаясь ответа задумчивого человека, продолжил: – Знаешь, серый – такой цвет словно цвета в нём и нет. Все цвета в сумерках становятся серыми, будто серый – это любой цвет в плохом освещении. Но не их смешение и не тот грязный, и непонятный цвет от субтрактивного смешения красок всех цветов, а именно недостаток освещения, отсутствие света достаточного смотрящему, делает любой цвет серым. Понимаешь? Получается, что это не ошибка или изъян самого произведения, на которое ты смотришь, а недостаток вне его: или качество среды, или проблема смотрящего.

– Ты хочешь сказать, что эти здания и то, что я вижу, на самом деле не серые?

– Серые – это слишком простое, блеклое, тусклое слово для того, что нас окружает. Я так думаю, разве разнообразие цветов определяет, насколько хорошо то, что ты видишь? Это ты рассказал о сером городе, а то, что нас сейчас окружает – это другой город, – робот едва заметно дёрнулся, снова свистнул несколько раз и добавил: – Кстати, есть ещё фуга “Серый город” современного композитора Петра Скрябина. Он любил говорить о цвете в музыке и считал серый не только смешением неярких цветов, но и полифонией определённых звуков, что и попытался выразить в этом произведении. Хочешь послушать?

– Интересно. Включи, пожалуйста.

Негромко заиграла музыка, показавшаяся Герману какофонией звуков. Но уже скоро что-то привлекло его внимание:

– Арти, сделай громче, – сказал он роботу.

Музыка заиграла громче, и к звучанию инструментов присоединилось эхо. Неожиданно это добавило гармонии и объёма, какофония звуков ушла, и Герман даже дослушал фугу до конца. Ещё какое-то время он стоял молча, вслушиваясь в затухающее эхо последних нот прозвучавшей фуги.

– Хм, я не поклонник такой музыки, но эта чем-то зацепила, – наконец сказал он.

Внезапно Арти издал уже не те писки, которые он издавал прежде, а из него прозвучали две совершенно чистые ноты: до и соль. Они прозвучали громко, протяжно, и их эхо было таким же чистым и приятным. Герман не знал откуда он понял, что это именно эти ноты, но их сочетание ему явно понравилось. И пока он изумлённо смотрел на робота, тот сказал:

– Мне кажется, я понял о чём был твой рассказ, человек, – сказал негромко робот.

– И о чём? –удивлённо спросил Герман.

– Этот рассказ о сером городе – аллегория жизни. Твоей жизни. Это о твоих сомнениях в правильности выбора жизненного пути. А ещё о твоей неуверенности в том, что вообще есть смысл выбора. И сожаление, что не можешь вернуться туда, где мог всё поменять.

Герман ответил не сразу. Сначала он задумчиво смотрел на робота, но через минуту сказал:

– Знаешь, а ты прав.

– Конечно, я прав, – сразу ответил робот и несколько раз громко свистнул. – Ты не первый чьё произведение я разбираю…

– Произведение?