Прощальный поцелуй Чукотки. Записки северянина

Когда он сильно волновался, то заикался ещё больше. Мишкино сердечко колотилось. Его план начал осуществляться с неожиданной поддержкой старшины, которому в этот момент он был очень благодарен.

– А сы-сы-спать он б-будет в пэ-пэ-прихожке, и я за-за ним са-саам б-буду ухаживать. И ко-кормить, и мы-мыть его. И он со-совсем не бу-будет г-гадить и вам с папой м-меешать!

Мишка ещё долго говорил бы на эту тему, но мама сказала:

– Ладно! Как отец решит.

Это сразу же отрезвило его. Опять надо было начинать всё с начала, но уже с отцом. Там старшины не будет.

А между тем старшина затянул вещмешок и сказал маме:

– Командир напоминает, что ждем вас с концертом в воскресенье. Всё-таки День пограничника! А ты, – обратился он к Мишке, – проводи-ка меня.

На улице старшина положил руку Мишке на плечо.

– Командир должен знать, что все щенки утоплены. Родители твоих дружков уже возвратили щенков и их… ну… это, того. Скажи отцу, чтобы он, если вам не нужен щенок, не носил его на заставу. Достанется и мне и Люськину за невыполнение приказа. А из этого щенка должен получиться добрый пёс, но не служебный. А сгущёнки я ещё принесу.

И он, хлопнув Мишку по плечу, пошёл к заставе.

– Да, – старшина остановился, – как назовёшь-то его?

– Я н-не знаю. Н-надо сы-сначала чтобы п-папа р-раазрешил ему остаться.

– Ну, бывай! Глаза пошире разувай, собачник!

Старшина махнул рукой и, ускоряя шаг, пошёл по грязной, разбухшей от весенней сырости дороге.

Вечером, когда пришёл отец, Мишка никак не мог начать разговор о щенке, а мама, на которую он так надеялся, тоже молчала.

Поужинав, отец вдруг сказал Мишке:

– Ну, где там твой трофей? Давай показывай! Посмотрим, что это за зверь?

«Зверь» был весь мокрый, его глаза, подёрнутые голубой плёнкой, были чуть приоткрыты, и он ими пока ещё ничего не видел. Тыкаясь мордочкой в пространство, он пытался издавать угрожающие звуки, что выглядело нелепо и смешно.

– Да, зверюга! – сказал отец. – Ну-ка расскажи, как ты его спёр у старшины?

Мишка, раскрыв рот, смотрел на отца, не сразу поняв, что и тому уже всё рассказал Гуль. Он пытался что-то выдавить из себя в своё оправдание, но отец вновь перебил его:

– Ладно, пусть остаётся. Но если он будет гадить, то я его утоплю. Понял?

Мишка молча закивал головой, прижимая к себе щенка. А тот, изловчившись, лизнул его в нос и тихо заскулил.

Тут же мама достала заготовленную заранее бутылочку с соской, и они с Мишкой начали приучать щенка сосать из соски. Это не сразу, но получилось, потому что, как говорит пословица: «Голод не тётка ….».

Брат Валька равнодушно отнёсся к новому члену семьи, не забыв сказать Мишке, что не потерпит щенка под свой раскладушкой.

Так неожиданно легко разрешилась эта сложнейшая для Мишки задачка.

Старшина выполнил своё обещание и ещё не раз приносил сгущёнку. Более того. Он уговорил командира заставы, где с концертом выступили жители посёлка, а Мишка спел песню «Мы шли под грохот канонады», наградить его тремя банками сухого молока.

Глава II

В семь лет, перед школой, Мишка начал заикаться. Он был испуган увиденной на улице страшной пьяной дракой местных мужиков с пароходскими.

Ночью ему приснился сон, что он бежит по огромным, высоченным пустым залам и, открывая такие же огромные двери, никого, нигде не может найти.

Он кричит, но никто не отзывается на его крик. Он всё бежит и бежит, и страх наполняет его бешено бьющееся сердечко, маленькую и беззащитную душу.

Просыпался в поту, а когда засыпал, всё повторялось вновь и вновь.

Этот сон периодически снился ему ещё много лет. И он всегда просыпался испуганный и мокрый от пота.

После долгого молчания Мишка заговорил, но стал заикаться. Когда же он начинал что-то увлечённо рассказывать, то заикания было почти незаметно. Когда волновался, то с трудом мог сказать слово.

Родители обращались к врачу, однако получили ответ, что заикание не лечится. Мать упорно искала пути лечения и неожиданно нашла поддержку в лице учителя Мишкиного первого класса Тамары Ивановны Колохмановой.

Откуда этой восемнадцатилетней девчушке, выпускнице Анадырского педагогического училища, было известно, что заикание лечится… пением? Но они с матерью решили, что Мишке надо всё петь. И на уроках в школе, и дома, когда он что-нибудь рассказывал, и на улице. Петь, петь и петь.

Сначала Мишке было неудобно и стыдно петь в классе потому, что это вызывало у детей смех. Однако учительница стала наказывать смешливых, и со временем класс привык, что если вызывают к доске Мишку Серова, то начинается урок пения. Более того, на улице, в играх, когда Мишка пытался что-то рассказывать, а выдумщик он был знаменитый, ребята кричали ему: «Пой! Пой!»

Мишка внимательно следил за своим питомцем, убирая за ним следы его деятельности и приучая ходить в одно место в угольнике. Он экономил для дружка кусочки мяса, которые ему в супе или борще давала мама. Чаще, чем обычно, он просил у матери разрешения поесть струганинки[7 - Струганина – тонко нарезанная сырая замороженная рыба (чир, муксун) или мясо оленя. Как правило, их едят со специально приготовленным острым соусом (маканина).] из оленины, но всё нарезанное мясо скармливал щенку.

Когда на улице было сыро и холодно, а это на берегу Берингова моря случалось частенько, он ночью брал его к себе в кровать или оставался спать с ним в предбаннике. Хорошо, что там и зимой и летом висели тулупы и тёплые ватники родителей.

Он бросался в любую собачью драку, когда видел, что щенку приходится туго. Поэтому постоянно ходил покусанный и в синяках. Но это приучило его не бояться собак, узнать их психологию и поведение не только на улице, но и в драке. В дальнейшем собаки чувствовали, что Мишка их не боится и, как правило, не трогали его. А молодой пёс, имея за своей спиной такую защиту, бесстрашно вступал в любые схватки со своими сверстниками и хоть многие поначалу проигрывал, но накапливал в себе бесценный опыт.

Часто они подолгу смотрели друг другу в глаза. И в противовес досужему рассуждению, что собака не выдерживает пристального взгляда человека, эта собака не отводила свои глаза. Она начинала по взгляду понимать этого трудно говорящего маленького человека, а тот начинал чувствовать, что творится в душе у пса.

Сосед Серовых по бараку, Пананто, учитель русского языка, работающий с оленеводами в тундре, посмотрев как-то щенка, сказал: «Сильная будет собака. Лапы широкие, грудь широкая, нёбо чёрное. Злая будет собака. Вожак, однако!»

Как-то, проснувшись утром, Минька не нашёл собаку на привычном месте. Мать, готовящая завтрак для всей семьи, сказала ему, что пёс умчался с другими собаками в посёлок, и мальчишка, наскоро перекусив, побежал на поиски своего воспитанника. У него было какое-то неосознанное чувство тревоги за собаку. По дороге к нему присоединился Валерка Ощепков, но они, прочесав весь посёлок, собаку не нашли. Нужно было приступать к более тщательным поискам. После повторного осмотра посёлка с привлечением всех встречных мальчишек они собрались на своём излюбленном месте, за штабелем брёвен. Все молчали.

Вдруг Вовка Кагукин сказал:

– Сейчас сгоревший дом будут сносить. Пойдём, чё ли, посмотрим? Может, что и интересное найдём. А потом ещё раз собаку поищем.

С такой постановкой вопроса пацаны были согласны и поэтому помчались к сгоревшему на прошлой неделе бараку. Около него уже стоял бульдозер и рабочие, которые должны были расчистить место под строительство нового барака.

Затарахтел двигатель бульдозера, машина, опустив свой отвал, медленно поползла к пепелищу.

– Мать вчера помогала погорельцам перетаскивать жратву из подвала. Там у них столько всего было – страсть! – разговорился Вовка. – И мука, и сухое молоко, и копчёное мясо с рыбой. Я пробовал. Вкусно!

Мишка оторопело посмотрел на Вовку и шёпотом спросил:

– Г-где по-подвал?

– Да вот там, под домом был – и ткнул пальцем в сторону сгоревшего дома.