Прощальный поцелуй Чукотки. Записки северянина

Призывно гудя, буксир отвалил от пирса и пошёл в сторону парохода. Мишка, глядя, как от него навсегда уплывает его единственный друг, поднял морду вверх и завыл. Завыл так, как никогда не выл до сего времени. Это был вой отчаяния и горя, прощания и памяти.

Минька с палубы буксира крикнул ему в ответ: «Я люблю тебя! Я тебя никогда не забуду!» Но шум работающего дизеля и ветер с берега отнёс его слова в сторону. А Минька во все глаза глядел на постепенно уменьшающиеся фигуры Мишки и Пананто.

Пароход удивил ребят своими размерами. С берега он казался маленьким, а тут огромная стена металла стояла перед ними и дрожала от работающих внутри машин.

С палубы спустили грузовую сетку и всё семейство Серовых вместе с багажом было доставлено на верхнюю палубу.

Выбравшись из сетки, они по винтовой лестнице спустились в грузовой трюм, оборудованный двух и трёхэтажными металлическими кроватями для пассажиров. Такой трюм назывался твиндек.

Найдя свободные кровати, родители стали устраиваться, так как предстояло недельное плавание, а мальчишки побежали осваивать пароход. Новая обстановка, знакомство с такой громадиной отодвинуло Минькино горе от расставания с собакой на второй план. До самого вечера ребята шныряли по всем палубам, познакомились с другими мальчишками, плывущими с родителями кто в Анадырь, кто в Эгвекинот, а кто и в бухту Провидения.

Уже в сумерках послышалась команда: «На брашпиле[12 - Брашпиль – специальное подъёмное устройство на палубе в носовой части кораблей, для подъёма и спуска якоря.]! Поднять якорь!» Загудела лебёдка, загремела якорная цепь, сильнее задрожал корпус парохода от прибавивших оборотов машин, и судно, медленно развернувшись кормой к посёлку, стало уходить в открытое море.

Минька стремглав бросился на корму, чтобы последний раз посмотреть на огни посёлка, где остался навсегда его товарищ и друг. Стоял тихий безветренный вечер. Издалека с берега послышался волчий вой. Это Мишка посылал своему другу последний привет. Минька бросился в твиндек, там нашёл безлюдный уголок, забился в щель между чьими-то вещами и вновь горько заплакал. Ему было жалко и себя, и Мишку, и оставшихся в посёлке лучших друзей. Так незаметно для себя, убаюканный равномерным покачиванием парохода, вышедшего в открытое море, он заснул.

Ему снился сон, что он несётся с ледяной горки, сидя на портфеле, а рядом мчится маленький Мишка, пытаясь схватить Миньку за рукав или полу расстёгнутого ватника. Рядом с Минькой катятся хохочущие друзья, и всем им так хорошо и весело!

А Мишка, ещё постояв немного на берегу, медленно вернулся домой, где его ждал Пананто. Тот погладил пса по голове и молча придвинул к его морде миску с мясом. Но есть собака не стала. Тогда новый хозяин завёл его в тамбур своего дома и указал место, где заботливо была положена на землю оленья шкура. Собака легла, уткнувшись носом в угол, положив голову на вытянутые вперёд лапы. Всем своим видом пёс говорил, что не хочет никого видеть.

Через час подошедший к нему Пананто увидел, что Мишка спит, и во сне у него дёргаются лапы, будто он бежит. Пёс улыбался. Ему снился белый искрящийся снег, орущий от радости сидящий в корыте Минька, и ширь, открывающаяся перед этой удивительной упряжкой.

По собачьей щеке медленно сползала слезинка.

Послесловие

Прошло два года. Минька передружился с ребятами из посёлка, а своим бесстрашием перед собаками заслужил их неподдельное уважение. Были случаи, когда взрослые звали его, чтобы усмирить разошедшуюся псину. Все собаки чудесным образом слушались его. Но лучше Мишки он никого не видел. Даже когда родители, видя, как сын скучает по оставшейся далеко собаке, предложили ему завести нового друга, тот отказался.

Зимой Минька часто ходил на берег бухты к магазину, у которого на льду приезжавшие в посёлок чукчи-оленеводы оставляли своих собак. Он смотрел на них и вспоминал Мишку, как они носились по посёлку в корыте, а затем в панантиной упряжке и по тундре.

Однажды он сумел спасти от смерти молодого пса, неосторожно подошедшего к упряжке. Маленький мальчик, видимо, хозяин этой собаки, увидев, как упряжка бросилась на его Дружка, страшно закричал. Вот тогда Минька прямо с обрыва, под которым находились нарты, прыгнул в самую кучу сбившихся в клубок собак. Безошибочно определив вожака, он со всего размаху ударил того по глазам. Пёс заскулил, отпрянул в сторону от непрошеного гостя и своей, как ему казалось, законной добычи. Остальные собаки тоже отскочили. Минька выбросил несчастную жертву из упряжки, но, услышав нарастающий собачий рык за спиной, мгновенно обернулся и упёрся немигающим взглядом прямо в глаза пришедшему в себя вожаку. Тот, разъярённый неожиданно напавшим на него мальчишкой, ощетинился и, оскалив зубы, готовился к прыжку на обидчика. Но пристальный взгляд человека, в котором не было ни чуточки страха перед ним, остановили его. Вожак рычал, но с места не двигался. Затем не в силах вынести этот взгляд отвернулся, с силой отбросил от себя каждой лапой по отдельности снег со льдом и сел спиной ко всей упряжке. Псы, удивившись такому поведению своего вожака, стали вновь укладываться на снег. А Минька, перешагнув через лежавшую перед ним собаку, медленно пошёл в посёлок. Он думал о Мишке.

Мишка стал матёрым псом. Мышцы его окаменели. Он мог сутками бежать в упряжке, таща тяжёлый груз. По своему уму, силе и другим собачьим достоинствам вожак заметно превосходил всех своих собратьев. Рядом с ним в одной упряжке уже ходили два похожих на него пса. Это было его потомство. Но и им он не давал спуску в работе. Те были понятливы в родителя и собачью науку изучили быстро.

Пананто не расставался с Мишкой. Он изъездил с ним всю западную тундру, несколько раз был с ним на Камчатке, не раз пересекал Чукотку, добираясь до Ванкарема. Мишка уважал своего хозяина, но иногда в посёлке он становился задумчивым, отказывался от еды и уходил в свой угол, оставаясь там в одиночестве. Он скучал по другу.

Однажды, вернувшись из Анадыря, Пананто сказал жене, что его направляют на Восточную Чукотку организовывать на перевалбазах в тундре выездные школы и культурный досуг для оленеводов. В дальнейшем такие передвижные клубы назовут Красной ярангой.

Через месяц в райисполком из окружного центра, города Анадыря, поступило распоряжение об отправке в Провиденский район.

Он собрал вещи и, попрощавшись с женой, детей у них не было, уехал на новое место работы. Жена должна была приплыть туда летом на пароходе.

В Анадыре к нему присоединились ещё две собачьих упряжки с выпускниками Анадырского педучилища. Так втроём они и направились в Энмеленскую тундру. Их местом работы стала перевалбаза в местечке Пеппин. Туда летом завозили продовольствие, папиросы, спички, патроны, другие необходимые для оленеводческих бригад вещи. А зимой проходящие мимо с оленьими стадами оленеводы могли здесь пополнить свои запасы, не заходя в стоящие в стороне от маршрутов кочёвки посёлки.

На перевалбазе можно было отдохнуть, посмотреть кинофильм, позаниматься с учителем. Сюда периодически приезжали медики, лекторы Провиденского райкома партии. Да и до самого посёлка Провидения было каких-то сто пятьдесят километров.

В марте в Провидения собирали на семинар всех руководителей перевалбаз района. Пананто, собиравший упряжку, долго смотрел на ничего не понимающего Мишку. Каюр думал: брать собаку с собой или нет? Ему очень не хотелось терять такого вожака, а вариант встречи собаки с Минькой или его родными был велик. Тяжело вздохнув, приняв решение, он поставил его в голову упряжки.

Сбор был назначен в райкоме партии, и Пананто к обеду воскресного дня подъехал к его зданию. Здесь уже стояло несколько нарт, и псы их упряжек встретили вновь прибывших громким лаем.

Закрепив упряжку остолом, Пананто ушёл в здание.

Минька с друзьями возвращался из клуба морского порта, где они смотрели уже в десятый раз фильм «Алитет уходит в горы». Они живо обменивались впечатлениями, ещё раз переживая события фильма. Главным консультантом у них был Минька. Он часто рассказывал о своей собаке и каждый раз, посмотрев этот фильм, говорил, что Мишка был лучше всех собак фильма. Ребята согласно кивали головами, в душе не очень-то веря Минькиным рассказам.

Их путь проходил немного в стороне от двухэтажного здания райкома партии и райисполкома. Они шли, размахивая руками, пытаясь изобразить, как Алитет боролся с богатым хозяином. Их задорные голоса звучали на всю улицу.

Мишка спал, свернувшись клубком и уткнув свой нос под заднюю ногу. Ему опять снился Минька.

Он что-то кричал, громко смеялся и убегал, прячась за домами, а собака никак не могла догнать его. Это невозможно было перенести. Мишка проснулся, встал, потянулся, широко зевнул и остался стоять с открытой пастью. Минькин голос продолжал звучать. Он замотал головой. Потом, опустив её на снег, стал тереть уши и морду передними лапами. Голос не исчезал!

Тогда он сел и, задрав голову, протяжно завыл, всполошив всех собак не только в упряжках, но и посёлке.

Минькины друзья с удивлением увидели, как их друг, осёкшись на половине слова, страшно побледнел и медленно повернулся к райкому партии. Там стояли псы, и среди них огромным ростом выделялся один. Он сидел и выл.

Минька, что-то заорав, бросился к упряжкам. Собака перестала выть и повернула голову к бегущему мальчишке.

Мишка глядел на мчавшего к нему повзрослевшего Миньку, ещё не сознавая, что это он. Он, настоящий, а не снившийся ему так долго Минька!

Вожак как-то странно хрюкнул и бросился в сторону друга, перепутав все постромки, таща за собой нарту и упавших собак.

На улице поднялся страшный лай, и из райкома партии выбежали работники райкома, приехавшие каюры. Последним вышел Пананто. Он один догадался, что произошло на улице. Он просто это предвидел.

Выскочивший на улицу народ с удивлением наблюдал, как посреди дороги стоял на коленях мальчишка и обнимал огромного пса, голова которого была у него под мышкой. Слёзы радости застилали Минькины глаза, и он даже не увидел, как подошедший Пананто перерезал Мишкину постромку и отвёл упряжку в сторону. А Мишка, выдернув голову из-под Минькиной подмышки, стал носиться вокруг него, потом сбил того на снег, всего облизал и снова бросился по кругу.

Народ смеялся, видя эту встречу.

Наконец Мишка успокоился, а Минька, увидев стоявшего около упряжки Пананто, бросившись к нему, прижался к камлейке[13 - Камлейка – чукчи, коренной народ Чукотки, зимой носят кухлянки, сделанные из оленьей шкуры, мехом внутрь – накидки с рукавами и капюшоном. Чтобы снег не попадал на кожу кухлянки, сверху на кухлянку одевается тканевая, легкая накидка – камлейка. Как правило, она сшита из цветастого ситца.] лицом, твердя: «Спасибо, дядя Пананто! Спасибо! Спасибо!»

Минькины родители были очень удивлены, увидев вместе с сыном Мишку, входящего в балок. Они давно не верили в чудеса, но чудо происходило на их глазах. Когда же Минька рассказал им, где нашёл Мишку, отец, быстро собравшись, пошёл в райком партии за Пананто.

Мишки не могли налюбоваться друг на друга. Они подолгу смотрели друг другу в глаза и молча говорили, говорили про всё, что с ними случилось за прошедшие два года. Минька даже не реагировал на заглядывающих к ним домой своих друзей.

Ребята были поражены размерами и силой собаки. Теперь они чувствовали себя смущёнными, так как в душе не верили многим Минькиным рассказам о волкодаве. Но факт был налицо. С такой собакой можно было гулять где угодно и когда угодно, даже в тундре.

Когда пришли отец и Пананто, все сели обедать, а Мишка растянулся на полу под столом, заняв не только всё пространство под ним, но и значительную часть комнаты.

После обеда Пананто опять ушёл в райком, Минька с Мишкой помчались пугать местных собак, а отец стал нервно ходить по комнате, посасывая свою трубку. Он думал, что делать с собакой, за два года привыкшей к тундре, упряжке, да и Пананто. Тот ничего не сказал про собаку, но отец видел, что он сильно расстроен.

Вечером, когда Мишки вернулись довольные и счастливые домой, отец усадил Миньку напротив и спросил, что тот думает делать с собакой? Минька с удивлением посмотрел на отца, потом на мать и сказал: «А что с ним делать? Будет жить у нас».

На вопрос, что пёс будет делать у них, Минька неопределённо пожал плечами, а потом повторил: «Жить!»

– Но это ездовая собака, она должна работать, чтобы не ожиреть и не погибнуть от безделья. Она отвыкла от жизни в доме. И потом она просто необходима Пананто. Ты же знаешь, как тяжело без хорошего, верного друга в тундре, – сказал отец. – Ты же не хочешь Мишке, да и Пананто зла?»

Минька растерянно поглядел на родителей, затем перевёл взгляд на сидевшего рядом Мишку, которому он всей своей ребячьей душой и сердцем желал только добра. Человек и собака встретились долгим, как всегда, взглядом. Постепенно Минька понял, что Мишка говорит ему о том, что теперь они будут встречаться, что он по-прежнему любит его, но место волкодава в тундре. Минька спустился с табуретки на пол и, взяв собаку за уши, упёрся в его лоб своим лбом. Затем он, молча, спросил: «Ты действительно этого хочешь?» Мишка оторвал голову от Минькиного лба и вновь пристально посмотрел на друга. В его глазах было всё то же решение. В ответ Минька вздохнул и ничего не сказал.

Через три дня, когда Пананто около гостиницы готовил свою упряжку в дорогу, к нему подошёл Минька с Мишкой. Каюр решил, что друзья пришли с ним попрощаться, и весело похлопал Миньку по плечу, а пса по морде. Но Минькин вид его удивил.

Мальчик грустно посмотрел на него, потом прошёл в голову упряжки, где на месте вожака стоял Мишкин отпрыск, молча отвязал того и поставил Мишку на своё законное место. Пананто не верил своим глазам. Минька сам отдавал ему навсегда свою собаку, своего друга!