Три холма, охраняющие край света

Теренс Фицморис аж задохнулся. Его бы, сэрова, воля, он бы близко не подходил к этому долбаному плебсу с его долбаными протестами неизвестно против чего.

– Во – перила! Ступеньки! Садись, будем дожидаться утра. Разве могла мечтать простая русская девчонка из глубинки встречать рассвет на улицах Барселоны? А в гостиницу станем пробираться дворами… Да обними меня! Гуленьки тебе! Не рукой, а курточкой! А то я уже околела – не май месяц!

С этим лорд не мог согласиться. Был как раз май.

Глава 3

Они действительно приехали в Испанию по делу, но остановились не вместе с коллегами в недорогой «Игнатерре», а нашли хитрую маленькую гостиницу на набережной.

Потолки в номерах второго этажа были скошенные. Долговязому лорду Фицморису то и дело приходилось нагибаться, чтобы не оцарапать макушку. Вместо столов стояли крошечные конторки из красного дерева – то ли действительно столетней давности, то ли новоделы на заказ. И телевизоры махонькие, под стать остальному инвентарю.

Зато стоила вся эта миниатюрность чёрт знает сколько – за вид из окна ли, за скромный ли уют. Но платил за всё сэр Теренс (не говорите потом, что шотландцы жадные!), а Леди упиралась недолго – нажилась по общагам, спасибо!

У себя в номере она переоделась до неузнаваемости. Голову Лидочка повязала сувенирной красно-чёрной шалью так, что получился натуральный мусульманский хиджаб. Рукава у чёрной же кофточки были целомудренно длинные, с красными кружевными манжетами. Восхищавшие варягов ноги спрятались под мешковатыми штанами со множеством карманов и ремешков. Скромные кроссовки не мешали возможному бегству.

Довершал преображение кое-как замазанный синяк под левым глазом.

– Кто это вас? – воскликнул пораженный Дюк.

– А! – отмахнулась Леди. – Не бери в голову. Феминистка какая-нибудь, коблуха позорная. Темно ведь там было. Злобствуют, что у самих титьки, как у крокодилицы… А клёво тут! Только шоколадки на подушке нету. Я когда в первый раз в Неметчину попала, на биеннале в Бремен, поселили меня в «Маритиме». Сексодром огромённый, как у той принцессы на горошине. И я себе показалась как раз не принцессой, а этой самой горошиной. Катаюсь из угла в угол. И лежат на подушке два пёстрых фирменных пакетика. Вот он, думаю, настоящий сервис – позабо тились немецко-фашистские товарищи, чтобы неопытная девушка не залетела на их территории!

– Не утерпела поглядеть внутри – простой, с усами или в пупырышках? А там шоколадка! Дитя ещё ты, дескать, малое, а туда же! Умыли меня арийцы.

Теренс Фицморис терпеливо выслушал девичьи речи и сказал:

– Дорогая, вам сейчас только пояса шахидки не хватает.

– Да? – Леди встревожилась, метнулась в крошечную душевую и почти мгновенно вернулась – вторично преображённая.

Хиджаб перекинулся в лихую бандану с длинными хвостами. Третьим хвостом стали собственные пружинные волосы.

– С боков распустить – вообще всем страш но станет, – объяснила Леди особенности причёски. – Или кофточку белую надеть? Всё равно ведь заметут… И фингал…

– Странный всё-таки русский язык, – сказал Теренс. – Самый обычный кровоподтёк у вас носит имя древнего кельтского героя… Мы же не называем бородавки братьями Карамазовыми!

– У англичан, можно подумать, язык! – оби делась Лидочка Туркова. – Смеху подобно! Элек трочайник – «термо-пот»! Тепловой котелок! Это всё равно, что паровоз называть «шайтан-арба»! Туземцы синерожие! Ты ещё килт надень… Постой-постой! Вот килт ты как раз и наденешь! Фиг узнают! Терри, а вы трусы-то под килтами – носите? А то я в Эмиратах всё гадала – что там у них под галябией? И почему они всегда там чешутся?

– Вы уже спрашивали про килт, – устало сказал Фицморис. – На этот вопрос давно ответил королеве Виктории старый Тоби Макдиармайд: «А зачем, леди? Там и так всё работает!» А про галябию узнайте у вашего Салаха.

– Ты ещё мать вспомни!

Но тут наоборот, герцогиня Блэкбери вспомнила о сыне.

– Да, мама, сейчас еду в музей на брифинг. Почему так рано? Чтобы успеть до сиесты. Нет, конечно, никаких шортов. Я килт надену. Хорошо, хорошо, и гетры. Ты положила шёлковые гетры? А подвязки? Тогда всё в порядке. Журналисты лгут. Надо всей Испанией безоблачное небо, Гибралтар наш. Наша, говорю, Скала! Аста ла виста, мама. Дорогая, не беспокойтесь. Сейчас у вас менее вызывающий вид. Никто не признает в вас давешнюю фурию и вакханку. Кроме того, я всегда рядом.

Действительно, было в Лиде Турковой нечто, заставляющее стражников всего мира немедленно и бездумно делать стойку. В аэропорту Хитроу её арестовывали как активистку ИРА, в аэропорту Шеннон – как «тигрицу освобождения Тамил-Илама». По прибытии в Барселону русскую художницу тут же захомутали в качестве известной баскской террористки по прозвищу «Мама Сангре».

А когда, совсем недавно, черти понесли девушку попроведать подружку Софу Шлезингер, так её взяли прямо на трапе в «Бен-Гурионе» – агенты Ави Нехер и Семён Волкенштейн с ужасом узрели саму смертницу Зубейду из «Дочерей исламской революции», год назад увлекшую за собой в небытие чуть ли не сотню американских морпехов.

«Не понимаю, Лидочка, что на меня нашло, – оправдывался потом Волкенштейн, почти земляк, бывший новосибирский опер. – Знаю ведь прекрасно, что эту Зубейду по фрагментам составляли, а руки сами наручники застёгивают… Надо было тебе сразу, не дожидаясь, нас послать!»

«Нечего „кеглевича“ жрать в жару, – ядовито отвечала Леди, – а то вам скоро и сама Фанни Каплан покажется!»

У лорда Фицмориса была противоположная особенность. Несмотря на его всегда скромный гардероб, любые полицейские начальники во всех странах сразу же начинали понимать, что из-за этого нескладного костыля могут случиться очень крупные неприятности – и всегда выпускали с жаркими извинениями. Даже после самых тяжких футбольных беспорядков. Так что вечно подозреваемой Лидочке было весьма удобно странствовать в его обществе.

– …А теперь тобой займёмся, – сказала девушка. – Уж больно ты приметный! И дреды твои мне надоели – так уже никто не носит… Они там вовсю землю роют, съёмки просматривают, плакаты печатают, в розыск объявляют…

– Разве вы парикмахер? – в страхе спросил сэр Теренс.

– Я, Дюк Терентий, художник! – строго сказала Леди. – А ты, Дюк Терентий, материал! Вот и помалкивай! Сейчас это быстро делается!

Лорд Фицморис сел на стул перед конторкой и мужественно закрыл глаза.

Но расселся он зря – художник Леди запихала его под душ и полила голову какой-то жидкостью непарфюмерного запаха, отчего дреды распрямились, а только потом уж приступила к творчеству.

Дюк не решался глянуть хоть одним глазком, что с ним вытворяют. Никогда не знал он за предметом своей давней мрачной влюблённости куафёрных талантов.

– Ножницы, а тупые, – ворчала Леди. – И тут Чайна! Слушай, Терри, ведь если паяльником пытают – значит, и плойкой можно? Принцип ведь тот же! Точно! Смотри – и напряжение появилось, молодцы! Завтра мы этому сибаритствующему компрачикосу плойку туда засунем! Хотя нельзя, жалко инструмент поганить… Плойка эта у меня еще бабушкина, трофейная… Знаешь, кем моя бабушка при штабе Ватутина была? Страшно сказать! О, вот и телик заработал! Ну, врать горазды: трое погибших! Так я и поверила! Правду скрывают! Никаких нарушений и аварий? Гуленьки! Сами, поди, кабель выкопали, всю медь сдали, а обвинят народ! Как-то мне не по себе становится…

А сэру Теренсу и без того было не по себе. И от страшной бабушки, и от странных и резких скачков Лидочкиного потока сознания. Рядом с ней джойсовская Молли Блум отдыхала. Кому куда чего совать, кто такой сибаритствующий компрачикос?

– В крайнем случае побрею голову, – поду мал он вслух.

– Ещё чего! Вон какой красавец получился! Кросафчег, как в старину говорили… Всё, можешь разуть айзы…

Сэр Теренс разул свои блекло-голубые айзы и глянул в зеркало.

Теперь его портрет можно было смело помещать в фамильную галерею Фицморисов. Волосы лорда были зачёсаны назад, а по сторонам завиты в аккуратные букли – по три на каждый висок. Лицо стало значительным. Признаки аристократического вырождения сгладились. Всё-таки не помешало бы какой-нибудь из прабабушек побаловаться с конюхом или там с лесничим, как Лидочка рекомендовала… – …продолжаются аресты зачинщиков, – охотно и жизнерадостно сообщил телевизор.

– А косичка-то! – торжествующе сказала Леди и задрала косичку кверху, чтобы Терри увидел. – Теперь в случае чего сможешь сам себя из мещанского болота вытащить…

– Вот дьявол… – восхищённо прошептал сэр Теренс.

– А ты точно теперь герцог? – вдруг ни с то го ни с сего посуровела художница. – Герцога-то не осмелятся схватить…

– Выходит так, – вздохнул Терри и помрачнел. – Если Джеффри до сих пор не объявился, то я – герцог Блэкбери… Только цена за титул очень высокая.

– Ой, извини, я дура, ляпнула что попало… А что, так никакой надежды и нет?

– Никакой, – сказал Терри. – Никто его не похищал. Выкупа не требовали. Маньяков в нашей местности не водится, медведей тоже. Ни с кем он не ссорился. И никуда не собирался – просто мы вышли погулять в холмах перед сном, и когда я отошёл… Прошу, не будем об этом. Зря я давеча разболтался. Столько лет молчал… Спасибо, дорогая. Не хватало ещё, чтобы и вы заподозрили меня…

– Терри, я что – больная? Ты бы скорее сам потерялся, чем… Правильно сделал, что рассказал. А вдруг бы нас обезумевшая толпа раздавила, и я бы осталась не в курсе? И знаешь что? Ты маме-то сам звони, да почаще. Она же беспокоится. Или даже лучше я позвоню…

– Нет! – слишком поспешно воскликнул сэр Теренс и почему-то добавил задумчиво: – Кто тётку пришил, тот и шляпку спёр…

Эту фразу Леди поняла много позже, и в неподходящий момент. А сейчас отнесла её на счёт непереводимого английского юмора.

Она подошла к окну и стала смотреть на рассветную набережную Пассейч де Колом – хорошо оплаченный пейзаж. Аэростаты убрались восвояси, только гордый надувной Че одиноко плыл в небе, гонимый утренним бризом, туда, где в нём срочно нуждались угнетённые.