Удача

Запищала подошедшая кошка, опять чего-то требовала. Она ничему не удивлялась.

– Помолодел. Вот это шутка дня! – сказал ей Алик.

Странное ощущение. Он вдруг понял, что это чувство победителя, ощущение полной победы. До сих пор его не приходилось испытывать ни разу. Триумф. Это слово он не произносил ни разу, даже мысленно. Да еще по отношению к себе.

Из окна веяло теплым ветром. Конечно, оказалось, что Семечкин во дворе, развешивает белье.

Рядом с ним кто-то, стоящий спиной. Он оживленно что-то говорил, вот повернулся и, приветствуя, помахал Алику рукой. Ослепительно блеснул новенькими золотыми зубами. Это же вчерашний алкаш из «Дупла».

«Нет, это не сон».

Вышел из квартиры и, не закрыв за собой дверь, стал быстро спускаться. Оказывается, он так давно знал о том, что делать после того как помолодеет. Все давно продумано, подробно и не один раз: что предпринять и куда сразу пойти. Прежде всего, быстрее в самый ближайший одежный магазин. Вон в тот, на углу, наспех одеться там, выбросить прежние стариковские тряпки, а потом, не спеша, вниз по улице, в хороший и большой торговый центр. Там настоящая правильная и хорошая одежда. Дальше дела сложные, долгие. Опять в университет, там аспирантура и потом долгая и замечательная жизнь. Общий срок жизни выйдет далеко за сто лет. Впрочем, ведь нет денег. Или уже есть?

Выходя из дверей подъезда, сразу крикнул:

– Эй, Семечкин, гляди я какой!

Семечкин выплюнул семечную шелуху и сказал равнодушно:

– Жизнь у вас, сапиенсов, столь нелепо зависит от качества внешней оболочки.

– И так внезапно! Сверхнеожиданная неожиданность. Величайшая в жизни! Как говорится, тебе большое-большое мерси. В моем прежнем теле было совсем неприлично находиться.

Впрочем, Алик вспомнил, что хвалить Семечкина бессмысленно. Тот к подобному оставался равнодушен.

– Эх, торжествовать надо было не вчера, а сегодня. Такого выдающегося повода в жизни больше не появится. Жаль, что у меня серебра больше для «Дупла» нет. И других хороших металлов тоже, и даже бумажек с нарисованными цифрами.

– Эти ваши деньги повсюду валяются, – сказал Семечкин. – В земле, на земле, как мусор.

– А я этот мусор собирал. Только не очень удачно.

– Неужели ты не замечаешь? Земля напичкана деньгами и золотом, как колбаса жиром.

– А на ней живут люди и околевают с голоду.

– Если бы ты мог видеть. Вон там лежит, сплющенная автомобильным колесом, сережка, а вон там, возле соседнего дома, обручальное кольцо. Или прямо тут под асфальтом круглая серебряная табакерка со сгнившими остатками кокаина. У ближайшей помойки стоит выброшенный диван. В нем с двух сторон двумя людьми заначки были сделаны. Правда, с одной стороны деньги устаревшие, советские. А современных сто шестьдесят девять тысяч рублей.

– На семечки тебе хватит. Ну что же, давай освежуем диван и в «Дупло», торжествовать. Какой-нибудь ножик нужен, сейчас сбегаю домой.

– Не надо, – сказал Семечкин. – Держи.

Случилось невероятное. Алика что-то развернуло, обнаружилось, что его руки теперь вытянуты, и на ладонях лежит большой кинжал. Сразу понятно, что необыкновенно дорогой, длинный, тяжелый, в золоте и с узорами. Глядя на него, Алик вдруг понял, что теперь в жизни все изменилось.

Глава 5 Сокровища под ногами

– Знаешь, что мне сейчас больше всего хочется? – Спросил Алик, когда они подходили к «Дуплу». Ни денег и ни золота. Как у всякого бывшего предпринимателя, у меня накопилось недоверие к людям, большие запасы недоверия. Кажется, уже говорил: сильно хочется физически покарать гадов, псевдодрузей, обманувших и обворовавших меня. Достоинство корчит меня, достоинство, муки обманутого.

– И нищим тоже мстить собрался?

– Да нет, – подумав, ответил Алик. – Они, в принципе, в своем праве. Погорячились, неправильно поняли. Надо им угощения поставить, удивить шампанским или коньяком. Я только предательства не прощаю. Есть ублюдки, предавшие меня в самую тяжелую минуту. Давившие мне на макушку, когда я тонул. Неизвестно только, где они сейчас.

– На это не рассчитывай, – прямо сказал Семечкин. – Мы в дела местных аборигенов не влезаем и ничего в них не понимаем. Вы, человечки, всегда путаете физические тела и разные процессы. Лучше проси что-нибудь материальное, понятное мне и моим землякам. Собственную статую из платины, автомобиль «Москвич».

– А зачем вы нам, людям, помогаете? – Алик остановился, разглядывая, появившиеся возле «Дупла», кусты роз, уже засыхающие, нелепо торчащие прямо из асфальта.

– Можно сказать, по привычке и врожденному менталитету, – сказал Семечкин. – Вообще-то, таковы обычаи в нашем мире. Выполнение любого желания обитателя нашего мира – это закон для нашего общества. Все всегда получают, что желают. На этом я и погорел. Получил гораздо больше, чем хотел.

Эти слова Семечкин сказал, уже спускаясь по лестнице в «Дупло». Алик шел за ним. Семечкин все твердил, все обсуждал прежнюю тему:

– Мы не можем научить тебя петь и играть на гавайской гитаре.

– Мне не надо на гавайской.

– И английскому языку и латыни не можем, – не слушая его, продолжал Семечкин. – И идишу. И умению разбираться в классической философии, танцевать танго и ткать ковры. И заявки по осчастливливанию народов не выполняем. Бывали подобные. А один перец как-то попросил оживить ему мраморную статую. Пробовали, но не сумели, живых людей и прочих зверьков теперь не создаем.

– Я, вроде, слышал про это происшествие со статуей. Наверное, читал в прессе, – пробормотал Алик. Странно, но сейчас приходилось верить Семечкину.

Обнаружилось, что внутри «Дупла» пусто, ни одного посетителя, а за стойкой – незнакомая буфетчица, мордастая и румяная девка.

Она неохотно объяснила, что Сонька вдруг помолодела, похорошела и резко уволилась. Говорит, что собирается поступать в Институт киноискусства на артистку.

– У нас тоже праздник, – произнес Алик. Он достал только что добытую пачку денег, бережно запаянную прежним хозяином в целлофан. Небрежно похлопал ей по стойке. – Достань чего-нибудь из лучшего здесь! Из напитков самое подходящее в этот момент – пожалуй, шампанское. Лучшего и самого дорогого сорта!

– Самое лучшее, оно же самое единственное – «Советское полусухое», – ответила новая буфетчица.

– Зато, наверное, выдержанное. Местным алкашам оно неинтересно и простояло на полке должно быть лет двадцать. Шампанское в пыли подавай, как принято по этикету в лучших домах.

– У нас нигде пыли нет, – недовольно произнесла буфетчица.

На подоконнике по-прежнему стоял горшок. В нем теперь рос огурец, покрытый мягкими колючками, рудиментами былого кактуса. Телевизор, висящий под потолком, работал, но звук выключили. Показывали мумию Алешеньки из Кыштыма.

Алик и Семечкин остались стоять у стойки.

– Слушай, а ковер во дворе ты чей выбивал? Чужой? – Спросил Алик.

– Ну да. Рядом лежали выбивалки, и я решил произвести опыт. Этот ковер давно там висит, может, забыл кто. Потом твои соседи белье попросили повесить.

– А где живешь?

– Живу в кассах заброшенного стадиона. Есть такие, заколоченные. На столах сплю.

– Так давай переезжай жить ко мне. Ты же спаситель от злых сил, злобных нищих и вообще от всего. У меня недавно сосед умер, старик. Я на помойку его вещи выбрасывал и часть груза не донес, оставил себе. Телевизор «Рекорд», холодильник «Мир», даже приставку «Денди». И пианино «Красный Октябрь» к себе перекатил. А еще у меня есть ванна, газовая плита. Зимой батареи отопления греются. И теперь почти сто шестьдесят девять тыщ денег.

Семечкин согласно кивнул.

– Давай. Хотя я хотел до конца ссылки впасть в спячку в пещерах возле Одессы или в Пакистане.

Торжественно хлопнула бутылка, непонятно куда улетела пробка.