Подумать только!..

Инокультурная иммиграция, выносы производств за рубеж, размывание среднего класса и массовое обеднение работяг, ширящаяся люмпенизация – это направленная политика. Макрон – ширма элит, продолжающих свое дело.

Поражение Ле Пен совпало с предсказанным. Все, чего она хочет – чтобы Франция продолжала жить. Евросоюз плох отнюдь не объединением стран – но уничтожением стран и народов и растворением Европы в окружающем мире. А из этого страшного разоренного мира продолжают бежать в Европу – желая взять все, но одновременно переделать ее под родные помойки.

Если каждый сделает что может, противодействуя убийству и самоубийству нашей цивилизации – у нас будет хоть шанс спасти все, что мы получили от поколений предков: мир, в котором мы живем.

Злейший враг – тот, кто убеждает вас способствовать самоуничтожению. Он умен и коварен – он вонзает в мозг испытанные мемы: фашизм. Не верьте гадам на слово! Проверяйте все сами! Мы в СССР уже имели за фашизм как высшую стадию империализма – американо-англо-германо-французского империализм, который стремился разжечь войну против миролюбивого СССР!

А что кремлевские идиото-бюрократы решили звать Ле Пен перед выборами в Москву и публично давать ей денег в надежде на продолжение любви – это сути дела не меняет. Мы с Кремлем на этом этапе попутчики – ну так надо это использовать.

…Вот это я и собирался сказать – примерно 13 минут звучания. Треть эфирного времени передачи. Плотная треть.

Ну, мало ли кто чего собирался…

Что такое рабочее состояние

Много лет назад, зимой заболев, я мерил себе температуру без отрыва от производства – за рабочим столом. И через месяц даже забеспокоился. Давно никаких симптомов – а держится все время 37,2–37,4. Хронический процесс. Типа воспаления легких. А к врачу идти лень – авось пройдет.

Как-то устроил себе выходной. Не работаю. Померил – 36,5. Отлично. А назавтра – опять 37,3.

Короче, оказалось, что за письменным столом у меня температура почти на градус повышается.

Когда я впервые провел концерт на большой зал – в Петербурге у Финляндского – я понял, почему певцы в антракте меняют костюм. Рубашка у меня была мокрая, и пиджак тоже мокрый.

Ты работаешь на импровизе. Без сценариев и репетиций. В этот день я ничего не делаю и никого не вижу. Живу овощем, коплю энергию и складываю в голове примерную последовательность изложения. Все.

За пару-тройку часов до дела начинает идти адреналин. Делается тепло и происходит приступами легкая внутренняя дрожь. И когда выходишь на зал – сразу легко: внутри словно все клапаны раскрываются.

Работать можно только на драйве. Если тебя не тащит самого – как ты можешь зацепить зал?..

В этом состоянии человека не надо трогать и нельзя ему перечить – он взведен. Как-то перед питерской Филармонией назойливо-вежливая тетка из устроителей хотела взять у меня пакет с майкой-свитером на после выступления. Трижды я отказал очень вежливо – на четвертый грубо обматерил, и тогда отстала сразу. И несколько раз в перерывах добры-люди проникали в гримерку, где я остывал, рассупонившись. Видимо, это мой ресурс: три очень вежливые просьбы выйти с клятвой после окончания быть с ними сколько угодно и делать все – и четвертый раз старшинского мата, который сразу понимают и идут.

У меня действительно неприлично хрупкая нервная система. Когда я работаю – любое движение и звук меня сбивают. Это не каприз – это невозможность работать дальше, мое личное горе. В студии «Эха», где я работал по воскресеньям, так же как на «Радио России» раньше, было завешено окно в аппаратную и закрыты две двери, чтоб не было звуков и движений. И холод напускался, чтоб пот не тек.

Время очень уплотняется. Информация подается в сознание параллельными ассоциативными пучками – выбираешь лучший. Длинные логические цепи всплывают легко. Из всех вариантов мысли выходят вперед самые простые формулировки.

И еще. Тут я не беллетрист. За каждую фразу и каждую мысль надо отвечать – она может быть только правдой, без эффектности ради броского словца или изящной конструкции. Это тоже нагрузка.

Советы «быть спокойнее» бессмысленны: благие пожелания без понимания возможности. Это состояние большого перевозбуждения – оно и позволяет сходу соображать, формулировать и подавать чистый текст на драйве. Это не для флегматиков.

Если бы меня не волновал стиль – я бы сам не писал: я диктовал бы книги начисто и греб хренову кучу денег.

Формат передачи

Вот вы наводчик у орудия, и с вами заряжающий. Вы ловите цель в прицел и должны поразить. А заряжающий то сует снаряд вам подмышку, то норовит впихнуть его в зад. Вы бьете рукой по спуску – а он открыл затвор и норовит снаряд вытащить. Это, по замыслу комбата, повышает роль заряжающего и поднимает зрелищность стрельбы: из окопов должны следить с повышенным интересом. Точность попадания – фигня, главное – обогатить процесс. Заряжающий – это не приложение к подаваемому снаряду, а самостоятельный номер боевого расчета. Хочешь стрелять и попасть – так умей от него отмахиваться.

И что вышло

С годами я стал плохо переносить две вещи: глупость и плохую работу. Особенно когда они совмещаются.

Мое отношение простое. Хороший работник? – ноги тебе буду мыть и помогу всем, чем могу. Плохой? – пшел на фиг, и уважать тебя не за что.

Когда глупость сочетается с навязчивостью и апломбом, тогда трудно. Ты крайне вежлив до того и после того, но во время того получается плохо – твоя психика сейчас работает в другом режиме.

Опыт по тыканью иголочкой в обнаженный нерв кончится с предсказуемым результатом. Вообще большинство ведущих и собеседников – люди совершенно адекватные, не говоря о талантливых. Чувствуют и понимают. Но есть варианты.

Замечания и реплики ведущей были излишни по содержанию и не попадали в ход мысли по глубине, так сказать. А поскольку темп речи ведущей – тормоз, и как сбитый синхрон ее реплики попадали в последующую фразу вместо предыдущей паузы – эффект получился весьма глупый: сказать ради поговорить.

Это все равно что операционная сестра (важнейшая фигура!) четыре раза подряд пихнет хирурга под руку: напомнить, чтоб он лучше оперировал. Такую сестру убьют. Или наблюдатель четыре раза пихнет прицеливающегося снайпера: давай стреляй, цель видна. Снайпер вернется без наблюдателя.

Интервью – не дискуссия. Дискутируешь с равным. Интервью даешь воспринимающему. Еще только спорить с девушками о жизни.

Диалог приобрел характер: «Да не трясись ты, пожалуйста!» – «Нет, а вот и потрясусь!»

Это сейчас смешно, а в процессе ни фига не смешно. При отрывании пятой лапки блоха теряет слух. После четырехкратно повторенной просьбы не мешать мне договорить – в мозгу со звоном слетел рычажок, мир вспенился, я швырнул в стену то скромное, что имел под рукой – микрофон и кружку – и выскочил вон, обратившись с жалобой на ведущую непосредственно двери. Так обзывались в старинных романах и в детском саду.

Очень хорошие там микрофоны. Очень чуткие. Все ловят.

Улыбка

Откройте «Любовь Свана» Пруста, первые страницы, и прочтите про улыбку доктора Котара. Доктор не был умен, и на лице его постоянно бродила неуверенно-насмешливая улыбка: она могла мгновенно измениться в веселую или сочувственную гримасу, когда из дальнейшей речи собеседника он решал, как его понимать.

У меня ощущение, что через такую улыбку визави мои слова не проникают, отскакивают, отражаются.

Ну и финал

И все-таки я молодец. Ведь никого не убил. Даже не покалечил. Будучи в состоянии аффекта. За такое состояние суд оправдывает. Только анализы на гормоны сдать вовремя – сразу. Если вспомнишь.

Каялся бы потом – страшно. Загубил молодую жизнь. А так рекламу сделал. И даже не за спасибо.

Проносясь по коридору, я увидел открытую дверь Главного, влетел и заорал: «Ты – видел?! Что там было?!» Он смотрел в монитор компьютера, и в тот момент я решил, что это он смотрит передачу из студии.

– Что случилось?! – развернулся он.

– Ты видел?! – закричал я.

– У тебя же эфир!! – закричал он.

– Ты видел?! – орал я.

– Немедленно в студию!! – зевсоподобно орал он, указуя.

– Да?!

– Немедленно!!! – (это он)

– Тогда меняй ведущую!!! – (это уже я)

– Ведущая останется!! – (он)