Погром

– Так, в Шаффурте уже знают о моем прибытии? – Удивленно спросил Абеле.

– Еще бы! В Шаффурте, все знают! Как, где – чего, сразу знают. До нас, все новости, уже оттуда доходят.

После этого замечания трактирщика, имперский секретарь погрузился в задумчивость, но хороший ужин сделал свое дело, и после обильной трапезы, Абеле, снова пустился в разговоры и расспросил хозяина о городе Шаффурте, государственном устройстве, нравах и обычаях, царящих там.

К концу разговора посланник императора, уже пожалел, что начал его. Трактирщик, явно, выжил из ума и нес всякую ерунду, вроде того, что бургграф – сила! Что если бы бургграф самолично двинулся на турок, то их песенка была бы спета.

– Его светлость, Конрад фон Шаффурт, в мгновение ока, дошел бы до Стамбула и омыл ботфорты в водах Босфора! – Потрясал кулаком Млелый. Вообще трактирщик, с нескрываемой иронией относился ко дворам высоких правителей и только Шаффурт являлся для него центром мироздания.

– Может, там, в какой-то Вене или, где-то, там – в Париже считают, что они пуп земли, только его светлость любого за пояс заткнет. Было бы желание. Другое дело, миролюбив он очень. Говорит: скромность украшает правителя. Потому и не идет на внешние завоевания. Потому народ его и любит и предан безо-гово-роч-но.

Утром посланника императора разбудило ржание лошадей и суровые голоса под окном. Все это указывало на присутствие в трактире многочисленного военного контингента. Причем – иностранного. Сопровождающие его австрийские кирасиры, вряд ли позволили себе нецензурно орать у него под окнами.

Выглянув во двор, Абеле обнаружил там присутствие не менее дюжины всадников в бело синих цветах и блестящих касках. Обстановка была мирной Его сержант, Клаус Тиролец мирно беседовал с командиром прибывших кавалеристов. Заметив в окне графа, Тиролец подкрутил усы и направился в дом. Вскоре, он уже стучался в дверь комнаты тайного секретаря.

– Откуда прибывшая кавалерия? – Спросил Абеле, когда Тиролец был допущен к его персоне.

– Из Шаффурта, ваша светлость. Прибыли, чтобы сопроводить нас. Командир у них – Ансельм фон Штеерхоф, капитан лейб-гвардии, смотритель арсеналов.

Имперский секретарь иронично улыбнулся правой стороной лица.

– О чем говорили?

– Так, ни о чем. Этот фон Штеерхоф не задается. Свойский парень. О лошадях говорили, о дорогах. Еще – о предстоящей войне.

– О какой войне?

– Капитан, только, сказал, что у них – война на носу. А, в подробности не вдавался.

Дипломатический кортеж покинул двор Карла Млелого, после плотного завтрака. Капитан лейб-гвардии был любезно приглашен в карету посланника, дабы тот мог скоротать путь, в приятном обществе. Кристоф Абеле вел себя любезно, но иногда подчеркивал движением бровей, свое скептическое отношение к тому, что капитан занимал высокую должность смотрителя арсеналов. Эта сигнализация означала, что имперский секретарь, понимает, что данная должность должна присутствовать в каждом суверенном государстве, но масштабы деятельности в бургграфстве выглядят просто мизерно, по сравнению с имперскими.

Пока кортеж доехал до первой деревни бургграфства, Абеле узнал, что здоровье бургграфа, бургграфини и прочих домочадцев находится в прекрасном состоянии. Дела у них идут неплохо. Подданные процветают.

Кристоф Абеле смог убедится в этом лично, лицезрея, на подъезде к Неершнихту, тучные стада, пасущиеся по жнивью.

На въезде в деревню, посланника императора встречала украшенная цветами арка из гнутого орешника, нарядные крестьяне и крестьянские жены. В пролете арки красовался транспарант: «Neerschnicht Gilda Legatum Imperatoris ex animo suscipit»[21 - Гильдия Неершнихта сердечно приветствует посланника императора.].

Все были при полном параде. Крестьяне нарядились, как купцы из Амстердама, их половины в атласные платья. Девицы, с букетами цветов, были в национальных костюмах, отливающих яркими цветами. Платье на них было хоть и национальное, в буколистическом стиле, но пошито не из дешевых тканей, а из дорогих. Выглядели они не как деревенские девки, а как пастушки из императорского балета. И, все до одного светились белозубыми улыбками. Во весь рот. Даже староста деревни, Фритц Беззубый жемчужно отсвечивал на солнышке вставной челюстью. Даже золотая бляха, на его груди, не так привлекла внимание тайного секретаря, как этот рот, полный зубов, у почтенного старца.

Осыпанная цветами, карета выехала из деревни и направилась вслед за кавалерией бургграфа, к лесу. Некоторое время внутри было тихо. Абеле молчал задумчиво, фон Штеерхоф – безмятежно.

– Много у бургграфа, столь замечательных, селений? – Наконец поинтересовался фон посланник.

Капитан подумал немного и ответил:

– Двадцать два, Ваше Превосходительство.

– Я не совсем понял. На транспаранте было написано, что посланника императора приветствует гильдия Неершнихта. Причем тут – гильдия?

– В прошлом году, его светлость бургграф Конрад фон унд Шаффурт даровал городское право и причислил к сословию горожан всех своих подданных. Тем же статутом, жителям селений, было дано право, организовывать собственные гильдии и цеха. От цехового устройства новоиспеченные горожане отказались, но каждое селение создало собственную гильдию, для концентрации капитала и увеличения товарооборота.

Имперский чиновник криво усмехнулся, желая показать, что ценит хорошую шутку. Вышло еще кривее, чем когда он пытался выразить иронию.

– Это какой-то казус, в правовом отношении.

– Все в рамках римского права. – Возразил капитан. – В свое время, Цезарь даровал римское гражданство латинским общинам Италии. Позднее, в двести двенадцатом году император Каракалла даровал римское гражданство всем жителям империи.

Абеле уставился на смотрителя арсеналов, широко открытыми глазами. Видимо он впервые в жизни видел столь эрудированного военного.

Тут, перелесок кончился и взору имперского секретаря вновь открылись просторные нивы и тучные стада.

– Да армии в этих краях есть чем поживиться. – Думал Абеле, косясь на хранителя арсеналов. – Ишь, выкаблучивается. Знаток римского права! Придут французы – собьют с тебя спесь!

Представляя себе, как жалко будет выглядеть, на фоне закаленных французских ветеранов, этот театральный капитанишко, имперский секретарь вновь проехал под триумфальной аркой из орешника и пересек деревню, которая соблюдая дипломатический этикет, разодевшись, вся целиком вышла встречать посланника Императора.

– Так, где же – город? – Спросил он, когда кортеж вновь въехал в лес.

– Близко – Ответил капитан. – Вурзельстокен проехали. Сейчас, минуем лесок и – город.

Разговор у Абеле и фон Штеерхофа не вязался. Лесок, тем временем не кончался и не кончался. Все вокруг сверкало природной позолотой. Стайки синиц, разной масти, с интересом поглядывали на проезжих.

– Это они меня кругами возят! – Пришло на ум секретарю. – Хотят произвести впечатление. Надо было к первой деревне хорошо присмотреться, тогда было бы ясно. Вот смеху будет, если мы сейчас в ту же самую деревню въедем, и мне скажут, что это – Шаффурт.

Доставленные в Шаффурт юные коммунисты, сумели сполна почувствовать себя туристами. Никакого средства передвижения им предоставлено не было и в город своей мечты они прибыли в пешем порядке. Город готовился к приему посланника Императора, и народа на улицах было превеликое множество. Надо сказать, что девушки, в сложившейся ситуации проявили больше мужества и воли к борьбе. Пока их вели по улицам, обе неутомимо призывали горожан к классовой и гендерной борьбе.

– Да здравствуют трудящиеся города Шаффурта.

– Смерть угнетателям!

– Долой половое неравноправие.

Шествие вызвало заметный интерес у горожан. Коммунары дефилировали, при большом количестве зевак. Народ пребывал в стойком недоумении и разглядывал, задержанных злодеев, молча. Даже детвора кидалась в них грязью, без особого пыла. А, когда разнесся слух, что эти двое, которые верещат непонятно о чем – бабы, зрители вообще лишились разума. Пока задержанных довели до Соборной площади, революционная активность, у них, упала до нуля. Только Марта Харрис, видимо под впечатлением от местной романской архитектуры, попробовала продолжить манифестацию.

– Да здравствуют бессмертные идеи товарища Ленина. – Крикнула она. Тут, прилетевшая из тьмы веков, скомканная коровья лепешка, залепила Марте все – глаза, рот, нос. И, на этом акция протеста окончилась. Окончательно.

В Тюремной башне все четверо сразу же стали требовать адвокатов.

Если к девушкам продолжали относиться насторожено, и молча, сносили их заклятья, то едва Маркантонио заявил, что имеет право на телефонный звонок, то сразу же лишился трех передних зубов. Одного нижнего и двух верхних.

Поэтому Браудер, поддерживать начинание товарища не стал и, закрыв рот, ждал продолжения этого недоразумения.

Вскоре стало ясно, чем вызвана задержка. На второй этаж башни поднялся молодой мужчина в хорошем бархатном костюме. С бляхой на груди. В шляпе, перевязанной трехцветной лентой.

– Такое дело, ваша милость. – Обратился к нему тот стражник, что был за старшего. – Вот, задержали.

– Ну!

– Без документов. Только какие-то книги с личинами, при них были.