Зимняя сказка

– А если дача? – спросил Сергей, – Зимняя дача, типа той, где я за призраком профессора бегал. Правда, хозяева сейчас там не живут, но я могу попросить ключи.

– Может, как-нибудь без призраков на этот раз, а? – тоскливо произнес Эдик, глядя в окно.

– Я что-нибудь придумаю! – твердо сказал Борис Львович.

Вернувшись в палату, Эдик сел на кровать и уставился в пол. Тускло, грустно. Надо возвращаться к жизни, да как это сделать, если она больше не приносит никакой радости? Первый шок, когда Серега вытащил его обратно в реальный мир, сменился горьким осознанием того, что виноват во всем именно он. Именно он, спасаясь от страшного ливня, забежал в тот проклятый день в открытую дверь магазина «Букинист» и наткнулся на эту чертову книгу. Пусть ему уже не снились сны, в которых он завязал как комар в янтаре во всё новых неприятных местах, депрессия никуда не делась. Он ничего не мог с этим поделать, хотя ему было страшно неудобно перед Серегой, который рисковал жизнью, чтобы найти способ его вытащить.

Эдик протянул руку к тумбочке, где стоял принесенный другом портативный магнитофон «Электроника-302» с целой стопкой кассет, не глядя нащупал круглые лопухи наушников «ТДС-1», нацепил их на голову и нажал на кнопку «пуск».

«So, so you think, you can tell -

Heaven from Hell, blue skies from pain.

Can you tell a green field

From a cold steel rail?

A smile from a veil?

Do you think, you can tell…»

Да, теперь он смог бы различить, где небеса, а где ад, не говоря уже про боль. Только какое это имеет значение теперь? Теперь, когда неугомонное любопытство веселого шалопая сделало его потерявшим вкус к жизни медиумом, навсегда остающимся на границе двух миров, или сколько уж их там есть…

«And did they get you to trade

Your heroes for ghosts?

Hot ashes for trees?

Hot air for a cool breeze?

Cold comfort for chains?

And did you exchange

A walk on part in the war for a lead role in a cage?»

Вот именно на призраков он своих друзей и променял, как верно поет сейчас Гилмор. Проклятых призраков, которых он всех скопом отдал бы обратно. Веселый выдумщик Гарик, милые сестры Лена и Таня, задумчивый Ринат… Больше вас здесь нет.

«Wish you were here…»

– Альтшулер, ты где? Тебя к телефону! – послышался звонкий девичий голос, пробившийся даже сквозь «Пинк Флойд», и в двери появилась круглая мордашка медсестры Катьки, – Опять грустишь? Ну, улыбнись!

– Хорошо! – грустно улыбнувшись веселой, всегда носящейся по отделению как ураган девушке, Эдик вышел в коридор, подошел к посту и поднял ждущую его трубку: – Алло?

– Эдик, это папа! – донесся до него голос Бориса Львовича, – Ты слышишь меня? Я созвонился с профессором Даниловым, он с твоим дедушкой еще до войны дружил. Помнишь его? Мы как-то с тобой и с мамой ездили к нему в гости, ты еще маленький был? Дед Володя?

– Ну да… Кажется, помню… – неуверенно ответил Эдик, пытаясь понять, куда клонит отец.

Крепкий мужчина с начинающей седеть бородкой и внимательными серыми глазами, который легко приподнял маленького Эдика и повертел, разглядывая со всех сторон: «Надо же, как на Осю похож!» – кажется, это он и есть…

– Ну, вспомнил? Они с твоим дедушкой над одной проблемой работали, только Иосиф Давидович в Ленинграде, а Владимир Иванович – в Москве. Твоя мама рассказывала не раз… Ну, в общем, я не об этом. Он сейчас живет и работает на даче, один, и будет рад тебя видеть. Там тихо, спокойно, поживешь недельку-другую, заодно старику поможешь. А?

Эдик представил себе заснеженную улицу, заборы, деревья. Свисающие с крыш сосульки, скрип снега под ногами, белого и чистого, какого не бывает в городе…

– Хорошо, папа! Когда мне ехать?

– Да прямо сейчас, что тебе там в госпитале скучать? Сережа сказал, что скоро заедет на машине и отвезет тебя!

– Понятно. Ладно, буду собираться. Спасибо, папа. Я понял. Пока!

Эдик положил трубку на аппарат и немного растерянно уставился на пустующий сейчас стул старшей медсестры. Надо какое-то заявление писать, или что? За всю свою жизнь он успел до этого побывать лишь в детской Филатовской больнице с какой-то болячкой в носу, да и то воспоминания об этом были весьма смутные.

– Выписываешься уже? – подошедшая Катька смотрела на него определенно с какой-то грустью.

– Ты хочешь, чтобы я остался тут навсегда? – не понял Эдик.

– Нет, да я не об этом совсем! – смутилась девушка.

Печальный романтично-бледный Эдик, с которым была связана какая-то удивительная история, вызывал у нее немалый интерес. Тут все пациенты были непростые, но этот… Она крутилась возле него и так и этак, а он даже толком не поговорил с ней ни разу! И нет, чтобы она была дурнушкой какой, все парни на нее заглядываются! А Эдик скажет ей пару слов, да снова в себя уйдет, ну что с ней не так? Чтобы отвлечься от этих мыслей, Катя принялась пересчитывать подотчетные лекарства, да так увлеклась, что очнулась лишь, когда за таинственным Эдиком приехал его шумный друг, с его вечными подколками и шуточками. Вот и уехал. Не поговорили.

Светло-зеленые Жигули третьей модели поглощали километр за километром Егорьевского шоссе. За заснеженными обочинами мелькали заборы, заводы, автобазы, все это перемежалось соснами и крышами домов дачных поселков. Немного постояли на переезде в Томилино, спустились в долину незамерзающей Пехорки и поднялись обратно, затем взяли левее на развилке у монумента в Красково.

– Подожди, а нам не туда? – зашелестел нарисованной от руки картой Эдик, заметивший оставленный справа указатель «Малаховка».

– Не, я знаю, куда ехать! – отмахнулся Сергей, – Это примерно там же, где я той осенью с пропавшим профессором разбирался. Соседний поселок, можно сказать.

Машина проехала кусок дороги совсем городского вида, с высокими домами и универмагом, миновала развилку и оказалась снова среди дачного Подмосковья

– А теперь? – Эдик вертел головой, разглядывая потянувшееся с одной стороны кладбище и еще один поворот на Малаховку с другой стороны.

– А вот теперь давай поворот высматривать. Что там у тебя написано? – на лице Сергея читалось, что уверенности в нем поубавилось, – Зимой тут все как-то по-другому выглядит…

Эдик уставился в карту, уже не слишком хорошо читаемую в наступающих зимних сумерках, затем попробовал включить свет в салоне, но ничего не вышло. Он еще раз пощелкал выключателем, но свет не зажегся.

– Это специально, чтобы наблюдателей в машине не засветить, что ли? – недоуменно спросил он.

– Это просто машина заезженная, и в ней лампочка перегорела! – недовольно ответил Сергей, – Высмотрел что-нибудь?

– Кажется, сюда! – Эдик неуверенно ткнул пальцем направо, где перед автобусной остановкой уходила вглубь поселка широкая улица.

Правда, с другой стороны был какой-то завод с низменной надписью «Слава КПСС» над ним, а на плане, выданном отцом, все было не так, но…

Но Сергей уже свернул, и теперь машина ехала, переваливаясь сбоку на бок, по дачному поселку. С некоторым беспокойством то разглядывающий окрестные дачи, то снова утыкающийся в план Эдик наконец не выдержал.

– Тормозни здесь! – попросил он.

Выйдя из машины и чуть не навернувшись на льду возле коричневой ржавой колонки, Эдик добрался до прибитой к забору таблички с названием улицы: «Карла Либкнехта». Во как…