Православные церкви Юго-Восточной Европы (1945 – 1950-е гг.)

В последний год своей жизни митрополит Евлогий дважды обращался в Константинополь за разрешением вопроса о своем каноническом положении, однако Вселенская Патриархия ничего не ответила на его запросы. Так, 1 октября 1945 г. в своем письме к Патриарху Вениамину Владыка Евлогий писал: «Наше воссоединение с административным организмом Московской Патриархии и каноническое подчинение ему отныне предрешено. Но формы нашего подчинения, управления и дальнейших при этом взаимоотношений со Вселенским Престолом еще не выяснены. Само собой разумеется, что Патриарх Московский Алексий не замедлит вести по сему предмету с Вашим Святейшеством надлежащие переговоры… Всем этим указуется срок окончания действия статута нашего экзархата во всей его настоящей полноте особыми актами Вселенского Престола и Московского Патриарха»[32 - Церковный вестник Западно-Европейской епархии. Париж. 1946. № 2. С. 10.].

4 ноября 1945 г. Патриарх Алексий телеграммой сообщил Патриарху Вениамину, что с его устного благословения, переданного из Константинополя митрополиту Евлогию, было «осуществлено присоединение к нашей Матери-Церкви экзархата Западной Европы», и попросил на это письменное благословение Константинопольской Патриархии, но и данный запрос остался без ответа[33 - Богданова Т. А., Клементьев А.К., Косик В.И., Евлогий (Георгиевский), митр. // Православная энциклопедия. Т. XVII. М., 2008. С. 167.]. Возможно, причиной была тяжелая болезнь Патриарха Вениамина, кроме того, на позицию Константинопольской Патриархии могли повлиять политические осложнения, возникшие в этот период между Турцией и Советским Союзом[34 - Соловьев И.В. Дни примирения (Попытка воссоединения Русского Западно-Европейского экзархата с Московской Патриархией) // Церковно-исторический вестник. 1999. № 4–5. С. 239.]. Владыка Евлогий временно считал себя экзархом двух Патриархов и обоих поминал за богослужением.

14 февраля 1946 г. скончался Патриарх Вениамин I. На его похоронах присутствовал советский генеральный консул, который при посещении Фанара заявил, что его правительство оценило вклад, внесенный Православной Церковью в дело распространения в мире гуманистических идей. Во время церемонии похорон предполагаемый преемник усопшего митрополит Халкидонский Максим некоторое время находился в автомобиле консула. На Пасху 1946 г. был даже временно возобновлен старый обычай, не применявшийся с 1917 г., по которому российский дипломат сопровождал Пасхальной ночью Патриарха от его резиденции до дверей храма: весной 1946 г. в ходе шествия с правой стороны от Первосвятителя находился посол Греции, а с левой – советский генеральный консул[35 - Власть и Церковь в Восточной Европе. 1944–1953 гг. Т. 2. С. 1006–1007.].

20 февраля 1946 г. новым Константинопольским Патриархом был выбран владыка Максим (Вапорцис), в Патриаршестве Максим (Максимос) V. Он родился в 1894 г., в 1919 г. окончил богословское училище на о. Халки и был рукоположен во диакона, затем служил архидиаконом в митрополиях Халкидона и Эфеса, состоял патриаршим иеродиаконом и помощником секретаря Священного Синода. В 1927 г. о. Максим был главным секретарем Синода, в 1928 г. – иеромонахом и архимандритом патриаршего храма. В 1930 г. его возвели в сан митрополита и в 1931 г. избрали членом Синода и местоблюстителем великого протосинглера. После назначения в 1932 г. митрополитом Халкидонским владыка в течение 10 лет управлял Синодом, одновременно он возглавлял административный совет богословского училища на о. Халки. Как уже говорилось, в 1936 г. митрополит Максим не был избран Патриархом, так как турецкое правительство удалило его имя из списка кандидатов. Включение имени владыки в подобный список через десять лет свидетельствовало об улучшении греко-турецких отношений в то время. Это улучшение также способствовало тому, что Патриарху Максиму удалось вернуть под контроль греческой общины Стамбула госпитальный комплекс в Балыклы и церковь Спасителя, отнятые ранее сторонниками неканоничного раскольника, так называемого «Папы» Евтима[36 - Нанакис А. История Вселенского Константинопольского Патриархата в XX столетии // Православная Церковь в Восточной Европе XX век. Киев, 2010. С. 45; Письма Патриарха Алексия I в Совет по делам Русской Православной Церкви… С. 773.].

По случаю своего вступления на Патриарший престол Максим V в послании к митрополиту Евлогию написал, что он по-прежнему считает его (вопреки желанию Московской Патриархии) своим экзархом в Европе, и напомнил порядок поминовения Патриаршего имени за богослужением. Первосвятитель Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ) митрополит Анастасий (Грибановский) обменялся с Патриархом Максимом сердечными приветственными грамотами, где владыка Анастасий был назван «возлюбленным о Христе собратом», а не раскольником. Кроме того, новый Константинопольский Патриарх встретился с настоятелем прихода РПЦЗ в Стамбуле архимандритом Серафимом (Палайдой) и выказал ему большое расположение[37 - Иероним, еп. Современное положение Русской Церкви за границей. Б. м., 1946. С. 13.].

В декабре того же года Сербский Патриарх Гавриил в беседе с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем) так охарактеризовал действия Патриарха Максима: «Константинопольская Церковь – это красивый переплет книги, из которой вырваны все страницы. Она – в упадке, и духовном, и материальном. Живет только на английские деньги. Патриарх Максим, скорее, русофил, но ни одного самостоятельного шага он сделать не может: за него работает окружение, особенно митр. Иоаким и Геннадий – сторонники власти Вселенского Патриарха над другими Церквами и не любящие Русской Церкви»[38 - Власть и Церковь в Восточной Европе. 1944–1953 гг. Т. 1. С. 367.].

2 марта 1946 г. Патриарх Алексий отправил Максиму V телеграмму: «В октябре минувшего года пред почившим Святейшим Патриархом Вениамином по просьбе православных в Финляндии был возбужден мною вопрос о возвращении Финляндской Православной Церкви в лоно Матери-Церкви Русской, так как причины временного перехода ее в ведение Вселенского Патриарха в настоящее время отпали. Православная паства Финляндии с нетерпением ждет этого возвращения. Такое же ходатайство перед почившим Патриархом возбудил в свое время митрополит Евлогий из Парижа. До сего времени ни в Финляндии, ни в Париже ответа от Вселенского престола не было. Усердно прошу, Ваше святейшество, прислать мне и передать Финляндскому архиепископу Герману и митрополиту Евлогию Ваше благословение на означенный переход». Уже 9 марта Патриарх Максим прислал ответную телеграмму: «Финляндский церковный вопрос решен, пишем. Константинопольский Максим». 13 марта не вполне удовлетворенный Патриарх Алексий еще раз телеграфировал: «Телеграмму Вашего Святейшества о разрешении финляндского церковного вопроса получил с удовлетворением. Ожидаю решения и по парижскому церковному вопросу, о чем я телеграфировал Вам 2 марта»[39 - Письма Патриарха Алексия I в Совет по делам Русской Православной Церкви… С. 131.]. Но решение этого вопроса затянулось.

А после случившейся 8 августа 1946 г. смерти митрополита Евлогия Московская Патриархия потерпела ощутимую неудачу. Отсутствие «отпускной грамоты» Константинопольского Патриарха было использовано новым руководством экзархата для того, чтобы не исполнять завещания митрополита Евлогия. На следующий день после отпевания Владыки, 13 августа 1946 г., архиепископ Владимир (Тихоницкий), старший по чину из архиереев экзархата, получил указ Московского Патриарха от 9 августа, в котором предписывалось: «1) Временную юрисдикцию Вселенской Патриархии над Западно-Европейскими приходами, установленную в 1931 г., считать фактически и формально прекратившей свое действие, а означенные приходы вновь безраздельно находящимися в юрисдикции Московской Патриархии, о чем почтительно известить Его Святейшество Вселенского Патриарха Максима. 2) Экзархом Западно-Европейских русских приходов назначить Преосвященного митрополита Серафима (Лукьянова) со включением приходов его области в состав Западно-Европейского экзархата»[40 - Российское православное зарубежье: история и источники. С. 262–263.].

21 августа 1946 г., как свидетельствует Владыка Владимир, он получил телеграмму Святейшего Патриарха Алексия: «Завещательное распоряжение митрополита Евлогия в отношении Вашего Преосвященства, если таковое и существует, не имеет никакой канонической силы, тем более что покойный экзарх Евлогий признал над собой юрисдикцию Московской Патриархии. Предлагаю Вашему Преосвященству оказать послушание Матери-Церкви, вступить под руководство нами назначенного экзарха и сообщить нам об этом». Архиепископ Владимир отказался выполнить это указание, заявив, что до сношений со Вселенским Патриархом он может принять его только к сведению[41 - Российское православное зарубежье: история и источники. С. 262–263.].

Вскоре по указанию Константинопольского Патриарха во Францию приехал его экзарх – митрополит Фиатирский Герман (Стренопулос), который настоял на соборном решении спорного вопроса. 16 сентября под председательством митрополита Германа в Париже состоялось заседание Епархиального совета, который постановил, что окончательное решение о возглавлении Западно-Европейского экзархата будет принято на Епархиальном собрании. В это время Епархиальное управление выпустило «Осведомление», в котором оспаривалась законность перехода экзархата в юрисдикцию Московской Патриархии без согласия Константинопольского Патриарха. Действия митрополита Евлогия назывались «поспешными» и совершенными «вопреки установившейся в экзархате практике» обсуждения вопросов с епархиальными органами и паствой. На следующий день Московский Патриарх Алексий упразднил Епархиальное управление и объявил намечаемый без его благословения Епархиальный съезд незаконным[42 - Русская Православная Церковь. XX век / Беглов А.Л., Васильева О.Ю., Журавский А.В. и др. М., 2008. С. 392.].

Однако это не помогло, состоявшееся 16–20 октября Чрезвычайное Епархиальное собрание клира и мирян значительным большинством голосов приняло решение: «…не принимать к исполнению указ Московской Патриархии неканонически посягающего на упразднение над нами власти Вселенского Патриарха». Епархиальное собрание просило архиепископа Владимира представить Вселенскому Патриарху ходатайство о том, чтобы сохранить экзархат в прежнем качестве автономного Русского экзархата в лоне Константинопольского Патриархата. Ответ Вселенской Патриархии, последовавший 20 марта 1947 г., извещал, что Патриарх Максим грамотой от 6 марта удовлетворил ходатайство Епархиального собрания[43 - Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995. С. 231–232.]. Следует отметить, что отделение Западно-Европейской епархии от Русской Православной Церкви в 1947 г., как и в 1931 г., не было каноническим актом: епархия может отделиться от своей Поместной Церкви только с разрешения ее высшей власти и ее Собора.

Верными Патриарху Алексию во Франции остались лишь несколько приходов. Назначенный Московской Патриархией экзархом Западной Европы митрополит Серафим (Лукьянов) в письме Патриарху Алексию от 31 марта 1947 г. просил исключить из состава иерархов Русской Церкви архиепископа Владимира (Тихоницкого), епископов Никона и Иоанна, отошедших под юрисдикцию Константинополя, а также «заявить Константинопольскому Патриарху протест по поводу его антиканонического деяния относительно вверенного мне экзархата, каковые деяния являются вызовом против прав и интересов Русской Церкви, нарушающими мир в междуцерковных отношениях. Протест Вашего Святейшества необходимо было бы сообщить главам всех автокефальных Церквей»[44 - ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 274, л. 43.].

27 мая 1947 г. Московская Патриархия издала указ о лишении трех архиереев экзархата и примкнувшего к ним духовенства «права именоваться священнослужителями Русской Православной Церкви». Константинопольский Патриарх еще 6 марта 1947 г. назначил архиепископа Ницского Владимира (Тихоницкого) своим экзархом в Западной Европе и 8 июля того же года возвел его в сан митрополита. Позднее митрополит Владимир предлагал Первоиерарху Русской Православной Церкви за границей митрополиту Анастасию подчинить экзархат Архиерейскому Синоду РПЦЗ при условии, что Синод признает главенство над собой Вселенского престола, но владыка Анастасий с этим условием не согласился[45 - Поспеловский Д.В. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. М., 1996. С. 308; Владислав Цыпин, прот. История Русской Церкви 1917–1997. М., 1997. С. 598.].

В первые послевоенные годы была предпринята попытка превратить Московский Патриархат в своего рода «Православный Ватикан», отодвинув Константинопольского Патриарха на второй план. Подобные намерения тесно переплетались с планами руководства СССР усилить свое влияние в Турции. Этой стране были предъявлены требования: передать часть Турецкой Армении в состав Советского Союза и допустить размещение советских военных баз в проливах Босфор и Дарданеллы, что позволяло контролировать ситуацию в районе Стамбула (впрочем, при поддержке США данные требования были отклонены).

В докладной записке председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпова И.В. Сталину об итогах весенней поездки делегации Московской Патриархии по странам Ближнего Востока от 27 июля 1945 г. отмечалось: «По инициативе восточных патриархов в беседах с Патриархом Алексием был затронут вопрос о Вселенском Соборе, не созывавшемся с VIII века. Все патриархи высказываются за желательность созыва Вселенского Собора и единодушно указывают на то, что Собор должен состояться в Москве. Из обмена мнениями по этому вопросу между патриархами – Собор должен будет избрать Вселенского Патриарха и решить вопрос о перенесении центра православия в Москву, причем, по примеру прежних Вселенских Соборов, которые собирались, хотя по инициативе представителей церквей, но не церквами, а государствами, и этот Собор должен быть созван таким же порядком. В этой связи Патриарх Иерусалимский Тимофей высказал мысль, что было бы жестом исключительной политической и церковной важности, если бы русское правительство проявило бы инициативу и пошло бы навстречу этим желаниям устроить Вселенский Собор в Москве»[46 - Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Сборник документов. М., 2009. С. 431–432.]. Полностью доверять этому сообщению нельзя, скорее всего, Карпов несколько приукрасил ситуацию, кое в чем выдавая желаемое за действительность.

Впрочем, одно время казалось, что планы создания «Московского Ватикана» близки к осуществлению. В сентябрьском номере «Журнала Московской Патриархии» за 1946 г. говорилось «об исключительном оживлении» в лоне Православной Вселенской Кафолической Церкви, под фактическим водительством Русского Православия: «Москва – третий Рим, а четвертому не бывать…»[47 - Журнал Московской Патриархии (ЖМП). 1946. № 9. С. 56.]. Еще в марте 1946 г. митрополит Крутицкий Николай (Ярушевич) написал в Совет по делам Русской Православной Церкви о необходимости проведения в Москве Вселенского Собора. Излагая свои соображения по этому поводу, владыка в качестве возможных препятствий отметил низкий богословский уровень русского епископата, отсутствие высококвалифицированных ученых теологов и духовных академий[48 - ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 65, л. 29–30.].

Трудно сказать, у кого родилась эта идея, но она была полностью одобрена И.В. Сталиным, возлагавшим на ее осуществление большие надежды. Секретным постановлением от 29 мая 1946 г. Совет Министров СССР разрешил проведение в Москве Вселенского Предсоборного совещания с участием глав всех автокефальных Православных Церквей мира для обсуждения вопросов о выработке общей линии по борьбе с Ватиканом, отношении к экуменическому движению, созыве Вселенского Собора и др.[49 - Письма Патриарха Алексия I в Совет по делам Русской Православной Церкви… С. 225.]

Вызревавший замысел отличался грандиозностью. 13 января 1947 г. Патриарх Алексий уже писал председателю Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпову о предполагаемом проведении 1-10 октября этого года в Москве Собора всех существовавших тогда в мире 12 автокефальных Православных Церквей, причем их должны были представлять Первоиерархи. Планировалось и участие делегаций Сиро-Халдейской, Армяно-Григорианской, Коптской Церквей в связи с обсуждением вопроса об их соединении с Православием. В программу Собора намечалось включить девять вопросов, главные из которых носили «политический» характер – отношение к воинствующему католицизму и экуменическому движению. Для создания заинтересованности у будущих участников в начале 1947 г. готовилась передача подворий Иерусалимской, Сербской, Антиохийской, Александрийской и Болгарской Церквам в Москве, Киеве и Ленинграде; выплата денежных подарков в валюте главам Константинопольской, Кипрской, Элладской, Албанской, Сербской Церквей. В свою очередь, и Московской Патриархии пообещали передать все здания Троице-Сергиевой Лавры, собор в Новодевичьем монастыре и т. п.[50 - Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 9324, оп. 2, д. 17, л. 3–4; ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 65, л. 1–4.]

На состоявшейся 14 января личной встрече Патриарха с Г.Г. Карповым планы были откорректированы: в сентябре – начале октября 1947 г. планировалось проведение уже первоначально намеченного Предсоборного совещания, основной целью которого в докладной записке Г.Г. Карпова от 14 февраля 1947 г. провозглашалась подготовка созыва в 1948 г. Вселенского Собора «для решения вопроса о присвоении Московской Патриархии титула Вселенской»[51 - Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 34.]. 23 января начала работать подготовительная комиссия Патриархии под председательством митрополита Николая (Ярушевича), принявшая в этот день постановления о повестке совещания, тексте пригласительных посланий главам Церквей, издании докладов и разработке плана мероприятий по приему участников совещания[52 - ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 65, л. 7–9.].

21 марта 1947 г. заместитель председателя Совета по делам Русской Православной Церкви С.К. Белышев писал в Совет Министров СССР, что «Московская Патриархия разработала предварительную программу проведения Вселенского предсоборного совещания и обратилась в Совет с ходатайством разрешить ей созвать совещание в первых числах октября с.г.». 8 апреля Патриарх Алексий разослал главам автокефальных Православных Церквей приглашения на совещание в Москву для решения «взаимным согласием» вопросов, «общих для всей Православной Церкви», в число которых входили вопросы о католицизме и Ватикане, об отношении к «каловацкому расколу» в Русской Церкви, об участии «и в какой форме» в экуменическом движении» и др. А 18 июня Г.Г. Карпов представил на утверждение И.В. Сталину и В.М. Молотову план проведения совещания[53 - Там же, оп. 1, д. 65, л. 1–3, д. 149, л. 207–210, 328–340.].

Наибольшую озабоченность вызывала позиция Константинопольского Патриарха Максима V. Еще 6 июня 1946 г. на совещании в Совете по делам Русской Православной Церкви с участием Патриарха Алексия Г.Г. Карпов отмечал, что Фиатирский митрополит Герман, не без влияния английского правительства, совершил поездки в Австрию и Венгрию. При этом Патриарх Максим послал ему инструкции о противодействии русскому влиянию, но не дал инструкций о борьбе с Ватиканом, «идущим открыто против Русской Церкви». В качестве ответных мер Карпов от имени правительства предложил Московской Патриархии поставить на обсуждение ряд вопросов, в том числе: «В течение 1946 г. произвести ряд командировок: 1. В Стамбул к Патриарху Максиму (он “блокирован” англичанами и турками, но может быть с нами). 2. На Ближний Восток с оказанием им материальной помощи: 40 тыс. американских долларов Иерусалимскому, 50 тыс. – Константинопольскому. Эти деньги правительство дает Московской Патриархии безвозмездно, а Патриархия передаст их как братскую помощь от Русской Церкви»[54 - Русская Православная Церковь. XX век. С. 388–389.].

В соответствии с этим планом в октябре 1946 г. должна была состояться поездка делегации Московской Патриархии во главе с митрополитом Николаем (Ярушевичем) в Стамбул с целью устранения существовавших разногласий. В докладной записке Г.Г. Карпова от 14 февраля 1947 г. в Совет Министров СССР говорилось: «Для урегулирования отношений Московская Патриархия решила послать в Турцию митрополита Крутицкого Николая с подарком Патриарху Максиму (50 тыс. американских долларов), но турецкое правительство задерживает визы митрополиту Николаю и его спутникам уже длительное время»[55 - РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 34.]. В итоге из-за противодействия турецких властей поездка митрополита Николая в Стамбул не состоялась, но, возможно, были найдены иные возможности для передачи денег. Эти и другие методы влияния дали свои плоды. Например, Константинопольский владыка (несмотря на давление турецкого правительства) отказался осудить греческих коммунистов, развернувших вооруженную борьбу в своей стране[56 - Болотов С.В. Русская Православная Церковь и международная политика СССР в 19301950-е годыг. М., 2011. С. 205.].

По некоторым важным вопросам Патриарх Максим советовался с Московской Патриархией. Так, 4 февраля 1947 г. в послании к Патриарху Алексию I он спрашивал последнего, «принять ли, и в какой форме, участие в так называемом экуменическом движении, охватившем собой все прочие христианские общины мира, кроме Римско-Католической Церкви»?[57 - Власть и Церковь в Восточной Европе. 1944–1953 гг. Т. 1. С. 514.]

8 апреля Патриарх Алексий разослал главам Поместных Православных Церквей приглашения на сентябрьское Московское совещание. В соответствующем письме Константинопольскому Патриарху он не называл совещание Предсоборным: «Православная Русская Церковь никогда не переставала, по заповеди Господней, блюсти единение духа в союзе мира и любви с досточтимою Великою Церковью и всегда в важнейших делах церковных прибегала к содействию своих досточтимых братий – Святейших и Блаженнейших Патриархов. И ныне она обращается к Вашему досточтимому Святейшеству по нижеследующему важному поводу. За истекшие десятилетия перерыва непосредственного общения между братскими Церквами в каждой из них накопились вопросы, решать которые необходимо взаимным согласием всех их предстоятелей. Эти вопросы – общие для всей Православной Церкви. Таков вопрос о практической враждебности инославия, превращающего святое миссионерское дело в чуждую Христовой заповеди антиправославную пропаганду, иногда трудно отличаемую от политических акций. Таков вопрос об отношении к расколу в Русской Церкви в духе полного единодушия между братскими Церквами.

Таков вопрос, поставленный пред Православием всего мира и, в частности, обращенный к нам в письме Вашего Святейшества от 4 февраля 1947 г., принять ли… участие в так называемом экуменическом движении… Духовный голод христианских масс, лишенных благодатного питания Церкви, заставляет верующих христиан всех инославных общин поддерживать экуменическое движение. В то же время, наблюдения за экуменическими путями в течение ряда лет пока не дали Русской Православной Церкви полной уверенности в истинности этого пути, поэтому Русская Церковь не решается одна, без обеспечения себе поддержки со стороны братских Церквей, ни войти в ряды сотрудников экуменического движения, ни выразить этому движению обоснованный, хотя и горький для него, отказ. Русская Православная Церковь заинтересована в братском разрешении со всеми Поместными Церквами всех этих, а также и других общих для всех нас вопросов. Вместе с тем она с любовью принимает на себя и организацию совместного совещания предстоятелей всех Православных Церквей»[58 - Русская Православная Церковь. XX век. С. 395–396.].

Однако замыслы проведения Вселенского Собора или Предсоборного совещания в Москве уже вскоре стали рушиться. Еще в феврале 1947 г. тяжело заболел и в значительной степени отошел от дел относительно лояльный к СССР Константинопольский Патриарх Максим. Его окружение, почувствовав в Московской Патриархии соперника по вопросу лидерства в православном мире, заняло гораздо более жесткую позицию. На Константинополь всецело ориентировались Элладская и Кипрская Церкви. Так, от главы последней, архиепископа Леонтия, 29 июня 1947 г. в Москву пришла телеграмма: «Мы, согласно каноническому положению, сообщаем, что, к сожалению, не принимаем приглашения на Всеправославный Собор, каковое полномочие имеет одна лишь Вселенская Патриархия Константинопольская»[59 - ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 150, л. 21, оп. 2, д. 16, л. 57.]. В ответной телеграмме митрополит Николай (Ярушевич) пытался разъяснить: «Патриархия приглашает Предстоятелей Православных Церквей не на “Всеправославный Собор”, но для Совещания по вопросам, одинаково важным для всей Православной Церкви», сославшись на пожелания самих Православных Патриархов, высказанные ими в 1945–1946 гг.[60 - ЦГА СПб, ф. 9324, оп. 2, д. 17, л. 19.] Однако, судя по ответу на эту телеграмму, архиепископ Леонтий отнесся к аргументам владыки Николая предельно скептически.

Сыграла свою роль и широкая кампания в западной прессе по компрометации Русской Церкви, в борьбу за срыв московского замысла активно включился Ватикан. На Восточных Патриархов оказывалось разностороннее давление, представители различных американских организаций подкупали их крупными суммами валюты. 16 июня 1947 г. Александрийский Патриарх Христофор II прислал свой письменный отказ принять участие в Всеправославном Соборе в Москве: «… когда в минувшем году Высокопреосвященный Митрополит Ленинградский Кир-Григорий, по поручению Вашего Блаженства, рассуждал со мною о возможности созыва такого Собора в Москве, мы ответили ему, что мы не согласны собираться в Москве, а предпочитаем или Иерусалим как место Великого и Всехристианского поклонения, или Св. Гору, где есть особо пригодное место для христианской молитвы и аскетических подвигов и где бы мы были совершенно избавлены от великого земного житейского смятения и всякого политического вмешательства и давления. Но теперь, когда прекратились и утихли страшные политические бури, возможно, чтобы немедленно и в том же году на мирной Св. Горе был созван этот Собор, но возможно это и в Иерусалиме, и гораздо меньше в Москве. По всем этим причинам, Блаженнейший брат о Господе, мы полагаем, что в настоящее время у нас нет доводов в пользу созвания Всецерковного Собора именно в Москве»[61 - ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 65, л. 77–78.]. Подобный отказ был получен 3 июля и в телеграмме от Патриарха Иерусалимского Тимофея: «Мы не готовы к участию в предложенном совещании»[62 - Русская Православная Церковь. XX век. С. 397.].

Представитель Константинопольского Патриархата митрополит Принцевых островов Досифей в письме Патриарху Алексию от 30 июня писал: «Ожидалось, чтобы Вы по долгу и обязанности своей обратились к нашему Патриаршему Вселенскому престолу и через него, по порядку, испросили и получили достоверное мнение его же и остальных святых Церквей-Сестер по ощущаемой Вами нужде неотложного созыва ныне Всеправославного совещания, и никак, чтобы Вы приступили к организации такого совещания, принимая, таким образом, на себя инициативу, принадлежащую только Святейшему патриаршему вселенскому престолу»[63 - ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 67, л. 106–109.]. В ответном письме от 11 августа Патриарх Алексий разъяснял: «В священных Правилах и церковных установлениях… нет запрета на таковые мероприятия со стороны отдельных автокефальных Церквей, равно как и указаний на исключительное право Константинопольского Патриарха на созыв подобных совещаний, и нигде не указывается определенного места для братских собраний и соборного обсуждения церковных вопросов. А потому такое с нашей стороны приглашение собратий – глав автокефальных Церквей и их представителей явилось совершенно естественным и законным»[64 - Там же, л. 110–112.].

Хотя главы Антиохийской, Сербской, Румынской, Болгарской, Албанской и Грузинской Церквей заявили о своем согласии участвовать в совещании, срыв первоначальных планов стал очевиден. Уже 15 июля 1947 г. Патриарх Алексий в письме Г.Г. Карпову предложил перенести совещание на более позднее время – примерно на весну 1948 г. В начале августа главам автокефальных Православных Церквей были посланы извещения, что совещание по соображениям более тщательной подготовки докладов откладывается «ориентировочно на лето будущего 1948 г.»[65 - Письма Патриарха Алексия I в Совет по делам Русской Православной Церкви… С. 279, 311.].

Ответные послания Восточных Патриархов не внушали оптимизма. Так, в частности, Антиохийский Патриарх Александр III 14 ноября писал, что Восточные автокефальные Церкви не примут участия в совещании «по соображения не временного и преходящего, но принципиального характера, ибо среди греческих духовных сфер существует мнение, основанное на традиции, что такая инициатива должна принадлежать Святейшему Патриарху Вселенскому», и что среди «упомянутых духовных сфер» существует и оппозиция против проведения совещания в Москве. Александр III советовал Патриарху Алексию обратиться к Вселенскому Патриарху. Об этом же писал в своем послании от 9 октября 1947 г. Александрийский Патриарх Христофор: «Поверьте, что не менее Вас мы чувствуем необходимость созыва этого Собора и желаем его. Не назначайте вообще даты Собора, когда будете говорить о нем. И братски попросите Вселенского Патриарха, чтобы он созвал Собор по Вашему предложению. Если бы он почему-либо отказался созвать Собор, и этот отказ явился бы несправедливым и неполезным для Церкви, тогда все мы окажем содействие этому созыву»[66 - Там же. С. 315–316.].

Прибывший в ноябре 1947 г. в Москву представитель Антиохийского Патриархата митрополит Гор Ливанских Илия (Карам) на совещании у Патриарха Алексия 19 ноября сообщил, что «патриархи-греки» – Константинопольский, Александрийский и отчасти Иерусалимский – с большой подозрительностью относятся к инициативам Московской Патриархии, опасаясь ее возрастающего влияния, и рассматривают их как попытку самого Алексия стать Вселенским Патриархам. Эти опасения усилились после получения приглашений в СССР на планируемое в 1948 г. Всеправославное совещание, после чего указанные Патриархи организовали «блок против Москвы» и пригласили присоединиться к нему Антиохийского Патриарха, который якобы ответил категорическим отказом. Митрополит Илия также сказал, что его Патриарх отказался от «больших денег», которые предлагали ему англичане, в отличие от остальных Восточных Патриархов, принявших крупные суммы от правительств США, Великобритании и Греции[67 - Болотов С.В. Указ. соч. С. 226.].

В этой ситуации Московская Патриархия и советское руководство решило ограничиться более скромной задачей – проведением в Москве летом 1948 г. совещания глав Православных Церквей под благовидным предлогом празднования 500-летия автокефалии Русской Церкви. Поскольку на приезд значительной части Восточных Патриархов надежды уже не было, на совещании намечалось окончательно оформить европейский «Православный блок»[68 - Алексеев В.А. «Штурм небес» отменяется? М., 1993. С. 193.]. 3 декабря 1947 г. Г.Г. Карпов направил в Совет Министров докладную записку, в которой сообщалось, что Московская Патриархия берет на себя все расходы по устройству совещания, на утверждение также предоставлялись план его проведения и проект соответствующего распоряжения Совета Министров[69 - Письма Патриарха Алексия I в Совет по делам Русской ПравославнойЦеркви… С. 312.]. Еще в одной докладной записке от 13 февраля 1948 г. Карпов писал, что в современной международной обстановке необходимо сохранить «сложившееся единство Православных Церквей стран новой демократии путем более тесного сплочения их вокруг Русской Православной Церкви», а также выработать и принять «единое мнение по общецерковным вопросам». В результате распоряжением Совета Министров от 25 февраля Московской Патриархии было разрешено провести совещание глав автокефальных Православных Церквей в июне 1948 г.[70 - Там же. С. 335.]

С целью убедить глав Поместных Православных Церквей в праве не только Константинопольского, но и Московского Патриарха созывать Всеправославное совещание в ноябре и декабре 1947 г. в «Журнале Московской Патриархии» были опубликованы статьи проживавшего в Югославии известного русского богослова С.В. Троицкого («О границах распространения права власти Константинопольской Патриархией на “диаспору”» и «Где и в чем главная опасность»), который после обширного канонического анализа делал явно недружественный по отношению к Фанару вывод: «Отсюда следует, что с титулом “Вселенский” в применении к Константинопольскому Патриарху можно было мириться только, пока действовала “икумени” – Византийская империя, а после того, как она прекратила существование, титул этот потерял всякое основание и свидетельствует лишь о папистских тенденциях его носителя»[71 - ЖМП. 1947. № 12. С. 35.].

7 декабря 1947 г. Патриарх Алексий I послал Александрийскому Патриарху разъяснительное письмо по поводу его приглашения на Всеправославное совещание в Москву (копии письма были разосланы для осведомления и другим Патриархам): «Полагаю, что тут имеется большое недоразумение. Мы поставили вопрос о созыве не Вселенского Собора, а лишь Совещания Предстоятелей Православных Церквей, каковое Совещание, как по своему составу, так и по своей компетенции существенно отличается от Собора. Священные каноны требуют, чтобы на Соборе присутствовали все епископы… Между тем, мы пригласили на Совещание только Предстоятелей Церквей, над которыми мы не имеем никакой власти, и поэтому их прибытие на Совещание зависит только от их доброй воли. Тогда как постановления Собора являются обязательными, постановлениям Совещания будет следовать лишь тот, кто с ними согласится и, притом, если и епископат данной церкви будет согласен со своим Предстоятелем. Вы желаете уверить нас, что Греческие Церкви неповинны в том, что греческая печать пишет против Русской Церкви. И нам хотелось бы, чтобы это было так и на самом деле. Но разве мы можем закрыть глаза на статью в официальном органе Элладской Церкви, и притом принадлежащую перу митрополита Закинфского Хризостома, где заявляется, что славянские Церкви являются столь же опасными врагами Церквей Греческих, как и папизм, и что ни одна Православная Церковь не должна сотрудничать с Московским Патриархатом. И, насколько знаем, ни один греческий иерарх не нашел мужества возразить против такого странного утверждения в защиту единства греко-славянского православного мира, против которого ополчается лукавство инославных»[72 - ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 65, л. 79–85.].

В 1948 г. в Турции усилилась кампания против Патриарха Максима, которого обвиняли в том, что он не выступил открыто на стороне греческих монархистов, не отлучил коммунистов от Церкви и т. д. Считая Патриарха Максима человеком «ложного направления» и «русофилом», турецкое правительство предпринимало активные усилия по его отстранению от управления Церковью. Уже в мае 1947 г. Патриарх Максим был на длительный срок направлен на лечение в Афины. Больше года на него оказывалось сильное давление и проводилась дискредитирующая кампания в средствах массовой информации, хотя Патриарх и заявлял, что не является коммунистом, а желает лишь объединения Православных Церквей[73 - ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 132, л. 71, 72, 80.].

Первосвятителя Максима V также прямо обвиняли в том, что он не уступает Патриарший престол кандидату американцев – Нью-Йоркскому архиепископу Афинагору (Спиру). Последнее обстоятельство особенно волновало советское руководство, так как, выдвигая своего кандидата на Вселенский престол, власти США тоже стремились к влиянию на православный мир. И если Православные Церкви стран «народной демократии» оказалось невозможно вывести из-под влияния Москвы, то на колеблющихся Восточных Патриархов можно было воздействовать. В докладной записке Г.Г. Карпова К.Е. Ворошилову от 9 мая 1948 г. говорилось: «…начиная с 1946 г., американцами при содействии греческого правительства разными путями ведется подготовка к тому, чтобы на Вселенский Патриарший престол в Константинополе поставить своего человека, враждебного Советскому Союзу, тогда как Вселенский Патриарх Максимос высказывался в свое время в пользу сближения с Русской Церковью. На его место намечается архиепископ Нью-Йоркский Афинагор, грек по национальности, американский подданный»[74 - Власть и Церковь в Восточной Европе. 1944–1953 гг. Т. 1. С. 680.].

Несмотря на политическое давление, Патриарх Максим все же отправил делегацию в составе его экзарха в Центральной и Западной Европе митрополита Фиатирского Германа, митрополита Родосского Тимофея и протопресвитера Константина Маройтакиса в Москву на празднование 500-летия автокефалии Русской Церкви. В рамках празднования с 8 по 18 июля 1948 г. проходило совещание глав и представителей Поместных Православных Церквей. В конечном итоге оно оказалось даже более представительным, чем ожидалось. В Москву приехали делегации 11 автокефальных Церквей из 13. Иерусалимский Патриарх прислал телеграмму с извинениями, что только война в Палестине и осада Иерусалима помешали его представителям прибыть в СССР, и впоследствии одобрил все решения совещания. Лишь Кипрская Церковь не изменила своей бескомпромиссной позиции. Две делегации – Константинопольская и Элладская – прибыли только на празднества и в работе совещания непосредственно не участвовали, пытаясь воздействием на некоторых глав Церквей сорвать принятие ряда решений, особенно направленных против экуменического движения[75 - РГАСПИ, ф. 17, оп. 8, д. 407, л. 100–103.].

В качестве причины было объявлено мнимое нарушение порядка созыва общеправославных встреч. По некоторым сведениям, Патриарх Максим заявил, что Предстоятель Русской Церкви вначале должен был сообщить о своей инициативе ему, как первому епископу Православной Церкви, а он мог бы оповестить об этом глав других Поместных Церквей и в случае их согласия разослать официальные приглашения[76 - Владислав Цыпин, прот. Указ. соч. С. 355.].

Митрополит Герман сразу же после прибытия в Москву отказался от участия в работе совещания, хотя и собирался пробыть в СССР до 19 июля; по словам владыки, он имел на этот счет оговоренное в мандате категорическое указание Патриарха Максима. По мнению Г.Г. Карпова, митрополит преследовал цель «привлечь Русскую и Православные Церкви Балканских стран в экуменическое движение с тем, чтобы предотвратить срыв предстоящей Амстердамской Ассамблеи». В отчетах Карпова о первых днях работы совещания владыке Герману уделялось большое внимание. В частности, говорилось, что он известен «как английский разведчик» и дает интересные ответы на вопрос о состоянии здоровья Вселенского Патриарха, заявляя, что тот «долго болел шизофренией и в ближайшее время должен уйти на покой»[77 - РГАСПИ, ф. 17, оп. 8, д. 407, л. 30; ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 290, л. 47–48.].

В сообщении от 12 июля о торжественном открытии Всеправославного совещания Г.Г. Карпов указал, что, в отличие от других выступлений, речь митрополита Германа была «сухо-официальной и бесцветной». В завершение первого пленарного заседания по предложению Патриарха Алексия была составлена приветственная телеграмма И.В. Сталину, которую подписали и представители Константинопольской и Элладской Церквей[78 - Деяния Совещания Глав и Представителей Автокефальных Православных Церквей в связи с празднованием 500-летия Автокефалии Русской Православной Церкви. 8-18 июля 1948 года. Т. 1. М., 1949. С. 84; ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 290, л. 47.].

При этом Фиатирский митрополит, согласно одному из отчетов Г.Г. Карпова А.А. Жданову, вел «обработку некоторых глав Церквей», чтобы они сопротивлялись принятию решений, рекомендовал митрополиту Софийскому Стефану выступить против предполагаемых резолюций, а также безуспешно пытался повлиять на работу комиссий совещания, в особенности на комиссию, работавшую над вопросом участия Православных Церквей в экуменическом движении[79 - РГАСПИ, ф. 17, оп. 32, д. 8, л. 32, 40.]. Со своей стороны участники работы совещания после замечания Патриарха Алексия: «Мы глубоко сожалеем о том, что иерархи Греческих Церквей не получили полномочий на участие в нашем Совещании. Мы опасаемся, как бы не были разрушены каким бы то ни было образом единство и полнота Церкви, что считает не меньшим злом, чем создавать ереси, святой Иоанн Златоуст», по предложению Румынского Патриарха Юстиниана постановили занести в протокол общее сожаление по этому поводу[80 - Деяния Совещания Глав и Представителей Автокефальных Православных Церквей. Т. 2. С. 451; Болотов С.В. Указ. соч. С. 249.].

15 июля в честь участников совещания был дан праздничный обед, устроенный Советом по делам Русской Православной Церкви; на этом обеде присутствовал и митрополит Герман, который, остановившись в своем выступлении на деятельности Совета, назвал Карпова «министром», оказывающим Церкви «неоценимую поддержку» и способствующим «укреплению и процветанию Православия в Советском Союзе». Празднества и заседания проходили в Москве почти всю первую половину июля. Об их ходе Г.Г. Карпов регулярно писал доклады в ЦК ВКП(б), копии которых передавались И.В. Сталину. Все решения совещания заранее получили санкцию партийного руководства[81 - РГАСПИ, ф. 17, оп. 8, д. 407, л. 25; Власть и Церковь в Восточной Европе. 1944–1953 гг. Т. 1. С. 727–728.].

В результате предварительной работы удалось достичь единства позиций участников совещания, хотя без борьбы не обошлось. Единогласно были приняты постановления «Ватикан и Православная Церковь», «Экуменическое движение и Православная Церковь», направленные против Римского Папы и гнезда протестантизма Америки, а также схожее по характеру «Обращение к христианам всего мира» с призывом «бороться за мир против поджигателей войны»[82 - РГАСПИ, ф. 17, оп. 8, д. 407, л. 104–105.]. Между тем на совещании решались и вопросы, которые вполне могли бы ставиться на Вселенском Соборе (об англиканской иерархии, о церковном календаре и др.). Изданные деяния его содержат интересный материал по многим и сейчас злободневным богословским вопросам.

Однако политическое давление все же сказалось, и это стало главной причиной «низкого качества» многих решений. Один из участников совещания жестко, хотя и несколько тенденциозно, отозвался о его работе: «Все постановления Совещания были слабоумными, плохо разработанными и плохо согласованными, как с действительностью, так и с искренним мнением самих участников Совещания. По выступлениям и спорам в Экуменической комиссии и по резолюциям всех комиссий, а также по декларациям его видно, что участники просто не были подготовлены к достаточно глубокомысленному обсуждению этих важнейших вопросов, а на основании такого обсуждения к вынесению знаменитых определений и постановлений, которые бы прозвучали во Вселенской Церкви подобоапостольским голосом. Поэтому вся основная работа Совещания прошла неавторитетно и не имела ни вселенско-соборного духа, ни вселенско-соборной силы»[83 - ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 141, л. 48.].

Тем не менее с точки зрения советского руководства, как видно из итогового отчета Г.Г. Карпова, совещание прошло вполне успешно. Задача-минимум – сплочение восточноевропейских Церквей под руководством Московской Патриархии – была выполнена, намеченные постановления приняты. В Совете Министров СССР приступили к подготовке так и не состоявшихся решений об организации новых встреч глав Православных Церквей, увеличении денежной помощи Восточным Патриархам, усилении деятельности Московской Патриархии за границей[84 - РГАСПИ, ф. 17, оп. 32, д. 8, л. 108.]. В следующем 1949 г. были изданы «Деяния» совещания в двух томах – последний отзвук амбициозного замысла провести Всеправославный Собор в Москве. Однако в это время международные и внутренние аспекты советской религиозной политики уже начали существенно меняться.

Во второй половине 1948 г. произошло резкое падение заинтересо ванности руководства СССР во внешнеполитических акциях Русской Церкви. Потерпели крах все «средиземноморские» планы И.В. Сталина в Греции, Турции, Израиле и, соответственно, не так нужны стали восточные православные иерархи. Начинался период холодной войны, и в условиях перехода СССР от наступательной внешнеполитической стратегии к оборонительной пришлось полностью отказаться от всех глобальных церковных планов, в том числе создания в Москве мирового религиозного центра и передачи Московскому Патриарху от Константинопольского титула «Вселенский».

Кроме того, у Московской Патриархии появились на международной арене серьезные «конкуренты». В июле 1948 г. в Амстердаме произошло объединение двух экуменических движений «Вера и церковное устройство» («Faith and Order») и «Жизнь и деятельность» («Life and Work») во Всемирный Совет Церквей (ВСЦ). Московская Патриархия и под ее влиянием большинство Поместных Православных Церквей отказались участвовать в работе Амстердамской ассамблеи, однако представители Константинопольского Патриархата и других «Греческих Церквей» приняли участие не только в заседаниях, но и в совместных молитвах, внеся «особый вклад» в учреждение ВСЦ[85 - Православие и экуменизм. Документы и материалы 1902–1998. М., 1999. С. 308; The Moscow Patriarchate and the First Assembly of the World Council of Churches. The Ecumenical Review. 1949. № 12. Winter. P. 188–189, 219.].

18 октября 1948 г. Священный Синод Константинопольской Церкви под предлогом «плохого здоровья» принял отставку Патриарха Максима V. Действительная причина отставки заключалась в том, что владыка был противником экуменизма, кроме того, руководству западных держав не нравились его лояльные отношения с Москвой. Как уже говорилось, в находившейся под американским влиянием Турции постоянно велась клеветническая кампания против Патриарха в прессе, которая обвиняла его в русофильстве и советофильстве. Особенно она усилилась после поездки делегации Константинопольской Патриархии на празднование 500-летия автокефалии Русской Церкви. Патриарху даже пришлось публично оправдываться. Летом 1948 г. он заявил турецким журналистам: «Некоторые меня называют коммунистом. Может ли им быть настоящий священник? Это значит отрицать Бога! Утверждают, что я поддерживаю связь с Москвой. Должно быть, известно, что в Москве есть Церковь, с которой я поддерживаю отношения. Недавно у меня запросили мое мнение по религиозным вопросам»[86 - Власть и Церковь в Восточной Европе. 1944–1953 гг. Т. 2. С. 1007.].

В конце концов, под сильнейшим давлением турецких властей и греческого королевского правительства Патриарх Максим был вынужден уйти на покой. Как якобы «умалишенного», его под надзором поселили в Швейцарии, где Владыка был лишен права совершать богослужения и действовать в качестве архиерея. Несколько человек, которым удалось увидеться с ним в конце 1950-х гг., засвидетельствовали, что он не был ни душевнобольным, ни невменяемым[87 - Письма Патриарха Алексия I в Совет по делам Русской Православной Церкви. С. 773; Patric, pere. La persecution des moines du Mont Athos par le Patriarchat de Constantinople. Paris, 1992. P 24.]. Когда в 1965 г. Владыку Максима спросили, в чем была причина отставки, он с грустью ответил: «Ие стоит комментировать, каким образом они меня низложили»[88 - Hagios Agathangelos. Juli-August 1993. № 138.].

В упоминавшемся аналитическом обзоре «Позиция коммунистического государства по отношению к Православной Церкви», составленном в 1952 г. для американской разведки, прямо говорилось: «…тот факт, что Патриарх Максим был вынужден подать в отставку, объясняется не только причиной нездоровья, но и политическими мотивами, так как, по мнению турецкого правительства, он не придерживался антисоветского направления»[89 - Власть и Церковь в Восточной Европе. 1944–1953 гг. Т. 2. С. 1006.].