Цени

Цени
Михаил Владимирович Стафеев

Восемнадцатилетний Женя возвращается со своих каникул во Франции. Впереди его ждет встреча с надоевшими одноклассниками, назойливой сестрой и не понимающими его родителями. Последние часы гордого одиночества он пытается провести в спокойствии и умиротворении, однако шумная, разговорчивая старушка в самолёте нарушает его планы. Женя ещё не знает, что через полчаса именно она станет для него самым близким человеком на этом свете.

Ladies and Gentlemen, we have successfully landed in Helsinki Vantaa Airport in Finland. Local time here is 3:34 in the morning. Please keep your seatbelt tightened until the seatbelt sign has switched off. We hope you have enjoyed your flight with SuomiAir. Thank you very much and enjoy your weekend.

Объявление в салоне закончилось и в Жене заиграло лёгкое волнение. Он возвращался из Франции, где провёл последнюю неделю. Казалось бы, он должен быть рад, ведь уже через каких-то три или четыре часа он будет дома, однако Женя не радовался. Во Франции он смог отдохнуть. Отдохнуть от школы и от друзей, которых он любил, но которые всё же ему немного наскучили за этот год. Он смог отдохнуть от милой и доброй, но порой жутко надоедливой и вредной младшей сестры Лены, и от безусловно любящих его, но в последнее время очень уж капающих ему на мозги родителей… Само собой Женя любил их. Так же, как мы все их любим – где-то там, глубоко в душе. Но снаружи в последнее время он любил их всё меньше. Сильно меньше. Мама постоянно не могла отстать от него со своими глупыми и ненужными заботами, всё ещё считая его маленьким, беспомощным Женечкой, а не уже вполне взрослым и даже самостоятельным Евгением. Папа был очень занят на работе и редко говорил с ним о чём-то в принципе. А когда и говорил, то лишь задавал однообразные и скучные вопросы про школу, про экзамены, и про выбор университета. Женя имел свои собственные интересы, свою личную жизнь, свои искренние желания, которые, как ему казалось, не интересуют совершенно никого. Даже Ленка, которая порой и могла вдруг заинтересоваться жизнью и даже мыслями своего старшего брата делала это лишь для того, чтобы выведать что-то для себя или втихую собрать на него небольшой, но действенный компромат, благодаря которому, в случае ссоры, можно будет наябедничать о Жене маме, и пока та будет “серьёзно с ним разговаривать” медленно вкушать плоды сладкой, сочной мести за неудачную шутку или выброшенную в мусорку очередную безделушку. Именно из-за этого всего Женя, возвращаясь домой и не радовался.

Во время своего своеобразного отпуска он, будучи максимально самостоятельным и никем не контролируемым, смог отвлечься от всей этой скучной и порядком надоевшей учёбы и от этих ссор и бесконечных недопониманий со стороны родителей. И даже от этой гадкой мелкой Ленки. Ух! Однако деваться было некуда – возвращаться домой пришлось бы рано или поздно в любом случае. Оставалось лишь попытаться максимально насладиться последними часами этой ускользающей свободы. И Женя наслаждался. Всё-таки он очень любил самолёты и очень любил летать.

Пилот медленно завершил руление. Знак погас и Женя расстегнул ремень безопасности. Он не торопился побыстрее выйти из самолёта – наоборот – он старался растянуть свои последние часы в гордом и взрослом одиночестве как можно сильнее. Женя встал и вынул из уже открытой полки над головой свой небольшой, светло-серый чемоданчик. Опуская его на землю, он случайно чуть не заехал им по голове какой-то девочке, видимо догонявшей своих родителей и, как и все дети, не обращающей внимание на всё, что происходит вне её прямого взгляда. Женя быстро погасил в себе вспышку злости на эту девочку и, вежливо пропустив несколько пожилых дам (судя по речи – коренных Финок) вперёд себя, сам медленно поплёлся по узкому проходу между сиденьями. На выходе стюардессы, как и всегда, пожелали ему хорошего отдыха, а та самая, молоденькая и особенно милая, вроде бы даже ему слегка подмигнула…

Женя быстро прошёл из зоны прилёта и стал искать свой гейт. Финский аэропорт соответствовал всем его северным, скандинавским ожиданиям – он был лишён каких-либо мелких деталей; в нем правил холодный минимализм и эргономичность. Нужный гейт оказался очень недалеко. Женя, вместе со своим чемоданчиком, который издалека вполне можно было принять за цельный серебряный слиток на колёсиках, докатился до зала ожидания и плюхнулся на одно из мягких кресел. Он был один. Совсем один. Не было слышно ни разговоров людей, ни звука стучащих колёсиков чемоданов, ни даже объявлений по громкой связи. Аэропорт очень быстро погрузился в тёплую, нежную утреннюю тишину, прерывал которую лишь еле слышный шум пылесоса, видимо работающего где-то в дальнем углу здания. За окном всё ещё стояла прохладная, чарующая темнота, разбавляли которую лишь маленькие зелёные огоньки, то и дело бегающие по взлётно-посадочной полосе. Часы показывали ровно четыре часа утра. Скоро эту темноту должны были пронзить первые острые лучики восходящего солнца. Женино тело налилось усталостью после перелёта. Он осторожно растянулся на креслах и стал вглядываться в окно, стараясь разглядеть маленькие, время от времени поблескивающие снежинки, которые дразняще кружились за стеклом. Если забыть о том, что ждёт его впереди – о друзьях, о родителях (и даже мелкой Ленке) – то Женя, пожалуй, был в этот момент счастлив. Тьма всё сильнее обвивала его широкими, манящими объятьями. Веки стали наливаться свинцом и понемногу закрываться. Струя тёплого воздуха, идущего откуда-то из-под потолка, окончательно погружала его сознание в мягкую, сладкую паутину сна…

Первые лучики солнца, будто тонкие иголки, скоро и правда начали постепенно протыкать собой тьму. Яркие блики стали бегать по лицу Жени и вскоре он проснулся. Его лицу предстал красивейший рассвет – зимний, холодный, и даже бодрящий. Женя слегка улыбнулся и откинул голову назад, став наблюдать за весёлой игрой света на потолке. Эту идиллию прервала резко полоснувшая его сознание мысль – забыл написать маме! Она там уже, наверное, со всех телефонов ему обзвонилась и во всех сетях ему уже написала! И вправду – разблокировав телефон Женя увидел 118 пропущенных вызовов. 118! Боже мой, ну разве так можно!? Ему уже 18 лет, а маме всё неймётся – постоянно за ним следит, постоянно за него волнуется… А ведь у неё младшая дочь есть, за ней уж точно надо намного больше внимания. Да и что с Женей может тут случиться? Ладно пока он был городе, мало ли что (толерантная Европа, как никак), но теперь то он в аэропорту, теперь то с ним точно уже ничего произойти не может!

Женя открыл сообщения и написал крайне лаконичный, строгий ответ: “Сел телефон, не мог ответить. Всё нормально. Вылет примерно через час.” Нажав кнопку “отправить” Женя встал с мягких, уютных кресел и хорошо потянулся. Вылет и вправду был через час. Посадка должна была скоро начаться и в зал ожидания, поближе к Жене, стали понемногу сползаться люди. Вскоре они заполонили почти всё пространство возле гейта.

К стойке регистрации подошли две девушки. Одна – красивая, молодая брюнетка в строгой, но приятно выглядящей форме авиакомпании встала у левой стойки. Другая же – тоже красивая брюнетка в такой же форме, но уже чуть постарше, начала проверять документы у людей справа. Женя быстро подкатился со своим слитком-чемоданчиком к левой очереди и стал спокойно ждать. В его голове то и дело пролетали траурные, даже печальные мысли о скорой встрече с друзьями, с родителями, с сестрой. О вновь ожидающих его заботах, об экзаменах, о поступлении, о ссорах с родителями, о той самой… Эти мысли быстро заполонили его сознание и Женя, сделав усилие, рывком выкинул их все из себя, решив последние пару часов постараться не вспоминать обо всей это неладной жизни…

Очередь постепенно продвигалась, и скоро подошло время Жени. Он аккуратным движением протянул паспорт той самой красивой, молодой брюнетке, стоящей за стойкой. Девушка сверила информацию на экране и в паспорте и равнодушна указала Жене на проход к трапу. Сам Женя немного смутился – он привык, что красивые девушки так или иначе пытаются привлечь к себе его внимание, да и в голове всё ещё отдавало настроением романтической Франции… Тем не менее самой девушке и вправду не было никакого дела до Жени – два дня назад в ужасной аварии погиб её отец, и теперь она брала сверхурочную смену чтобы помочь матери организовать похороны столь неожиданно покинувшего их кормильца и главы семьи.

Женя, тем не менее не показав своего смятения, вместе со своим чемоданчиком прокатился по трапу и подошёл к фюзеляжу самолёта. Он, как всегда, на удачу три раза шлёпнул птичку по её белому тельцу и, улыбнувшись приветливым стюардессам, вступил на борт этого маленького судёнышка.

Птичка и правда оказалась очень маленькой – слева и справа от прохода стояло лишь по два кресла. Женя нашёл нужное место и опустил своё ещё не до конца проснувшееся тело на сиденье. В иллюминаторе были видны маленькие фигурки людей, видимо всё ещё загружающих багаж. Они, словно маленькие жучки, копошились среди множества пестрых и не очень коробок, перекидывая их сначала из одних рук в другие, а потом не очень аккуратно забрасывая их в багажное отделение.

Салон постепенно наполнялся людьми, однако место возле Жени оставалось свободным. В его голове даже проскользнула надежда на то, что он будет лететь без плотно прижимающемуся к нему толстому соседу. Увы, надежда быстро растворилась – рядом с ним охая и глубоко дыша села очень пожилая бабуля. Она попросила “сыночка” помочь водрузить её торбу на полку и, пожелав счастья, здоровья, любви, и всех других благ Жене, поблагодарила его и стала относительно мирно ждать взлёта. Да уж, лететь сидя прямо возле эдакой антикварной старушки – это дело непростое. Пусть даже лететь нужно было не более полутора часов… Женя воткнул в уши эйрподсы и, надеясь таким образом избавиться от будущих приставаний бабуси, присоединился к ней в её спокойном ожидании взлёта.

Худенький бортпроводник с непропорционально большой головой и тонкой шеей провёл робкий инструктаж, объяснив принцип действия спасательного жилета, кислородной маски, и рассказав о поведении в аварийных ситуациях. Женя его не слушал – он был хорошо осведомлён о статистике и знал – короткие, чартерные рейсы крайне редко попадают в какие-то опасные истории. Тем не менее, он на своё удивление заметил, что бабуля наоборот, не только очень внимательно слушала бортпроводничка, но более того, быстрыми движениями записывала все его слова в блокнотик, попутно несколько раз попросив повторить некоторые манипуляции с маской и жилетом. Женя еле заметно усмехнулся и, мягко стукнув пальцем по плечу бабушки, достал из кармана перед ней листок с инструкцией по безопасности. Бабуля снова одарила Женю многочисленными пожеланиями всего самого наилучшего и, водрузив на глаза исполинских размеров очки, на несколько минут погрузилась в тихое, детальное прочтение этой самой инструкции.

“Cabin crew, get ready for takeoff”

Женя, услышав сквозь играющую в наушниках музыку эту фразу, ещё раз оглядел салон и приготовился ко взлёту. Он потуже затянул ремень безопасности и стал смотреть в иллюминатор. Однако, как только капитан дал тягу, в Женину руку пальцами вцепилась всё та же старушонка. Он вынул наушник и вопросительным взглядом посмотрел на бабулю. “Извини, милок… Я летать то в целом не боюсь, но вот на взлёте всю жизнь сердце замирает…”. Бабушка улыбнулась доброй, старческой улыбкой и ещё увереннее сжала Женю. Сам он, решив не тратить свои нервы на это небольшое недоразумение, постарался расслабиться и всё же насладиться взлётом.

Машина вспорхнула в небо, и старческая, но крепкая хватка понемногу ослабла: “Ох, спасибо тебе, сынок! Ой, ты уж меня извини, я даже не представилась то! Я Антонина Герасимовна буду, а тебя как зовут?” “Женя” – он специально дал краткий, даже немного резкий ответ, стараясь дать понять, что ему не очень интересен разговор со старушкой. Однако она не обратила на это внимание. “Я вот к сыночку своему сейчас летала, он в Финляндии работает начальником в фирме. А ты что?” “Я во Франции был. На каникулах” – коротко ответил Женя. “Ууух ты, какой молодец. Один летал что-ли? Неужто такой взрослый? Тебе сколько годочков от роду будет уж, сынок?” “Мне 18”. “Ооо, вот оно как… А то я смотрю ты так молодо выглядишь, думала тебе лет тринадцать или четырнадцать всего… Ну ты уж не серчайся на старуху, глаза уже ничего не видят, да и голова всё хуже работает…” – усмехнувшись сказала Антонина Герасимовна.

По Жениному лицу проскользнула раздражённая ухмылка – его, пусть и не сильно, но всё же задели слова старушки. Он демонстративно воткнул в ухо наушник и отвернулся.

Через минуту бабуля снова похлопала Женю по руке. Он повернулся и уставился на неё. “Ты, милок, не знаешь, нас кормить тут будут? А то вроде пока ничего не объявляли про это дело…”. “Не будут кормить. На коротких перелётах не кормят. Только напитки раздадут” – с раздражением вымолвил Женя. “Вот оно как. А то знаешь, был как-то случай у меня… Я как-то вот летела лет десять или пятнадцать назад в…”. Женя понял, что провести последние часы свободы в тишине и спокойствии ему не удастся. Он, из вежливости, сделал вид будто слушает старушонку, однако сам прибавил звук музыки и продолжал слушать её через один наушник, которые всё ещё сидел в его ушной раковине.

Бабуля, начав рассказывать про случай и наблюдая Женин псевдоинтерес, видимо решила, что он будет так же не против послушать и другие её истории, коих за жизнь накопилось немало, и, будто заведённая, начала жужжать и жужжать без остановки. Женю это начинало всё больше и больше напрягать, и он, всё же не выдержав, заявил: “Бабу… извините, Антонина Герасимовна! Вы меня конечно извините, но у меня перед этим был очень трудный перелёт, и я устал. Могли бы вы перестать мне вот это всё рассказывать и дать мне всё-таки немного отдохнуть?!”. Женя понял, что он, пожалуй, по-настоящему нагрубил невинной старушке, однако отступать было поздно. “Ладно, ладно, что ты, Женечка, что ты? Отдыхай себе на здоровьичко, отдых – это очень важно, уж я-то знаю. Да ты ещё и растущий организм…”.

Женя прервал очередной монолог строгим, холодным взглядом и, когда Антонина Герасимовна всё же замолчала, он резким движением отвернулся и уставился в окно.

Минут на десять в самолёте воцарилась тишина, спокойствие, и умиротворённость. Женя успел несколько раз передумать все мысли о скорой встрече с надоевшими одноклассниками, надоевшей сестрой и… надоевшими родителями. В его голове стоял траур по кончавшемуся периоду свободы…

Вдруг самолёт резко и сильно дёрнуло. Антонина Герасимовна опять крепко вцепилась пальцами в Женино предплечье. Он хотел повернуться и сказать ей что-то по этому поводу, но самолёт опять сильно тряхнуло. Женя попытался сохранить спокойствие, но что-то в его душе подсказывало – это не турбулентность. Стюардесса, с неожиданной гримасой паники на лице, побежала в сторону кабины пилотов. Люди в салоне стали переглядываться и обмениваться пока ещё тихими, вопросительными репликами. Вдруг, с потолка выпали кислородные маски. Все мгновенно засуетились и в течении десяти секунд пассажиры были уже в них. Какой-то младенец в конце салона закричал; лица и без того волнующихся людей начинали становиться ещё более озабоченными. Вскоре из кабины пилотов выбежала стюардесса и подбежала к своему коллеге. Они стали очень оживлённо что-то обсуждать шёпотом. Их лица не покидало крайне обеспокоенное выражение. Бабуля и Женя несколько раз молча переглянулись. Они поняли. Всё поняли… Кто-то, сидящий у одного из правых иллюминаторов громко, с ярким выражением ужаса промолвил: “Двигателя… нет!”.

Эта фраза громом ударила по салону, где до этой секунды стояла гробовая тишина, нарушали которую лишь глубокие, волнительные вздохи озабоченных пассажиров.

Самолёт стал сильно крениться вправо и подниматься вверх. Из кабины пилотов донеслись громкие, панические крики, которые то и дело перебивал писк и визг различных сигнализаций и оповещателей в кабине:

– Сашааа, тангаж держи!!

– Левее тяни, левее!!

– Газ полный! РУДы на максимум!!

– Давай, тяни, выходим, выходим, выходим!!…

– Левый крен давай!

– Спокойно, сейчас выйдем уже!

Эти крики, этот визг, эти сигнализации – всё это быстро перешло в салон. Люди слышали всё то, что происходило у пилотов и понимали – это конец. Десятки глаз, наполненных паникой и страхом, опять стали переглядываться между собой. Ребёнок в хвосте кричал всё громче и громче. Нервы сдавали. Люди начали кричать.

За несколько секунд салон из состояния мёртвой тишины перешёл в полный хаос. Всюду слышался крик и рыдания. По всему салону громко звучали молитвы всем существующим и несуществующим богам. Стюард и стюардесса безнадёжно пытались прервать весь этот громогласный хаос, но у них ничего не получалось. Их молодые, отчасти неуверенные голоса растворялись в этой каше, состоящей из мата, молитв, рыданий, и простого крика. Антонина Герасимовна с ужасом в глазах наблюдала эту картину. Из её глаз медленно потекли горячие слёзы отчаяния.

Женя, вдавившись телом в кресло, старался не паниковать, быть выше всего этого, но за его внешним спокойствием, в его сердце – всё кричало. Он не хотел этого. Он не понимал почему. Ещё несколько минут назад он жалел себя в преддверии скорой нежеланной встречи с “надоевшими” родителями, но теперь он пожертвовал бы всем чтобы ещё хотя бы раз их увидеть. Он просил небеса спасти его, дать ему ещё один шанс. Родители, которых он в последнее время не очень-то и любил, сейчас были для него лучшими людьми на свете. Он желал, он жаждал, он молил о том, чтобы ещё хотя бы раз увидеть лица матери и отца, услышать их голоса. И даже голос назойливой Ленки…

Самолёт безостановочно трясло. Время от времени он наклонялся то сильно влево, то сильно вправо. Сквозь десятки голосов и сотни различных звуков, пронзающих салон, с трудом можно было услышать непрекращающиеся крики пилотов:

– Саня, давай, ну можем ведь!

– От себя толкай, от себяяя!

Бортпроводничок и его коллега всё ещё совершали бессмысленные попытки успокоить пассажиров, однако у них не было ни единого шанса прорваться через оглушительный рёв десятков голосов. Женя всё ещё молил небеса о спасении и просил прощения за все его проступки и ошибки. В его голове пробегало всё, что он сделал в своей жизни и всё, что он ещё сделать не успел… В его сознании безостановочно возникали образы людей, которых он на самом деле так горячо любил и которых так сильно не хотел терять… Среди всей этой гущи воспоминаний и осознаний тонкой ниточкой проскользнула мысль – написать. Мама всегда хотела, чтобы Женя писал ей что с ним и как он, чтобы он всегда отчитывался. Ведь мама любила его и за него волновалась. И он напишет. Сейчас.

Женя с трудом выудил из кармана телефон и дрожащими пальцами нашёл контакт матери. Сколько всего он хотел бы ей сейчас написать! Сколько всего сказать! Сколько всего! Но он смог выдавить из себя лишь короткое, как и всегда лаконичное сообщение:

– Мама, Папа, мы падаем. Спасибо за этот отдых и за всё. Извините меня, я был не лучшим сыном. Я вас очень люблю и буду любить. До конца. И Ленку тоже… Прощайте.

Нет, Женя не помнил о том, что у телефона нет доступа ни к сотовой связи, ни к интернету. Но ему нужно было написать это родителям. Ему необходимо было что-то им сказать. Им. Сказать. Напоследок.

Антонина Герасимовна, в отличии от других людей, не кричала. Она всё так же спокойно сидела в своём кресле и лишь тихо плакала. Она понимала, что прожила долгую, интересную, и безусловно достойную жизнь. Тем не менее горькие, горячие слёзы всё текли и текли из её, окруженных тонкой паутинкой морщин глаз. Она не жалела себя, нет. Она плакала за своего сына, который, безусловно, будет разбит горем потери единственного своего родителя (но он сильный, он преодолеет это). Она плакала за свою внучку, которой было суждено родиться ровно через месяц после этой ужасной катастрофы и лицо которой Антонине Герасимовне так и не суждено было увидеть…

Секунды медленно текли. Люди, осознавая приближение конца не желали сдаваться – они всё кричали и кричали – бессмысленно, но таков был глас их сердец, не желающих погибать такой неожиданной, редкой смертью. Женя, отправив сообщение, в очередной раз беглым, тяжелым взглядом оглядел людей, всё беснующихся в салоне. Десятки, сотни, тысячи различных эмоций гнева, страдания, и жалости бегали по их лицам, сменяя друг друга. Из Жениных глаз тонкой, солёной, хрустальной струйкой потекли горячие, смиренные слёзы. Его взгляд застыл на Антонине Герасимовне. Десять, двадцать, тридцать минут назад она была для него назойливой соседкой в самолете, всё не прекращавшей жужжать о чём-то своём. Она злила его, даже немного обидела. Однако сейчас, в этой адско-беспомощной птице, медленно летящей в свой жизненный закат, Женя и та самая бабуля стали близки. Еще час назад он и не знал её; сейчас она была единственным более-менее близким ему человеком на этом смертельном корабле. Они посмотрели друг на друга, и Антонина Герасимовна робким движением обняла Женю. Будто своего любящего внука. И он обнял её. Будто свою добрую бабушку.

Самолёт всё ещё, пусть и с немалым трудом, но летел. Внутри стоял адский, громкий грохот плача, рёва, мата, криков, молитв, и стонов отчаяния. Но снаружи, вокруг самолёта, в бессмертном синем небе стояла райская тишина. Тишина столь умиротворённая. Столь чистая. Но, увы, гробовая. Самолёт сделал последнюю попытку, последний рывок надежды, но, отчаянно ухнув, устремился вниз в беспомощном пике.

ОТЧЕТ АГЕНСТВА РАССЛЕДОВАНИЙ АВИАКАТАСТРОФ

ТОМ 4

СТРАНИЦА 324

СТРОКА 9:

Никаких данных от пассажиров, которые могли бы помочь в расследование катастрофы, ни до, ни после взлёта судна не выявлено. Тем не менее стоит отметить два любопытных сообщения, которые были отправлены с самолёта во время его крушения двумя пассажирами этого рейса.