Жанна де Ламотт

И она вдруг круто повернулась и пронзительно свистнула. Лошадь, забредшая довольно далеко, услыхав этот свист, подбежала к Жанне; та вскочила в седло и быстрой иноходью направилась по знакомым горным тропинкам.

Дом ее был не особенно далеко, но переезд показался Жанне необыкновенно долгим. Где только было можно, Жанна пускала лошадь во всю прыть и осадила ее, всю взмыленную, у самого крыльца.

Жанна соскочила, бросила поводья и поспешно прошла через комнаты на балкон, где княгиня разбирала груду цветов, составляя из них букет в стоявшую перед ней вазу.

– Что ты пропадала так долго? – встретила она Жанну, бегло и отчетливо выговаривая слова по-французски. – Что с тобою? – сейчас же спросила она, взглянув на Жанну.

Та остановилась, оперлась резким, решительным, мужским движением о стол и, в упор посмотрев на княгиню, произнесла с расстановкой:

– Я не могу больше так жить здесь. Я должна отправиться в Петербург.

Княгиня расставила руки, уронив и рассыпав цветы.

– Как в Петербург? – переспросила она, – разве тебе здесь не хорошо?

– Дело не в том, хорошо ли мне здесь или дурно; но мне настало время снова действовать. Я должна перестать сидеть здесь сложа руки.

– Жанна, Жанна! – со вздохом покачала головою княгиня.

– Мне нужно ехать! – настойчиво произнесла Жанна.

– Но постой, погоди! Надо же обсудить возможность этого. Одну я тебя не могу отпустить в такое путешествие…

– Я могу ехать и одна.

– Нет, уж во всяком случае, мы отправимся вместе. Об этом и говорить нечего… Но надо собраться… Как же ты хочешь вот так вдруг. Надо решить хотя бы денежный вопрос…

– Пустяки! Трать последнее, что там есть у тебя… Там, в Петербурге, я все отдам… тебе… там мы получим такие деньги, которых нам хватит и на то, чтобы оплатить наш проезд туда и чтобы ехать дальше, куда захотим, в Париж, в Лондон…

Княгиня смотрела на Жанну как бы с некоторым испугом.

– Ты думаешь, я сошла с ума? – продолжала та. – Будь покойна, никогда мои умственные способности не были в таком порядке, как сейчас. Слушай, я решила во что бы то ни стало, получить свои деньги сама… Напрасно я надеялась на членов общества «Восстановления прав обездоленных», они ничего не сделали. Мои деньги перешли к одному русскому, незаконному сыну аббата Жоржеля и русской графини. Мне нужно найти его в Петербурге и чего бы это мне ни стоило вырвать у него свои деньги. Я так решила.

Княгиня противоречила слабо. Она по природе своей была слишком мягка, чтобы оказать серьезное сопротивление энергии Жанны. Та всегда брала верх над нею.

И результатом этого разговора было то, что уже на другой же день на маленьком крымском дворе, мирно стоявшем на морском берегу, поднялись возня и суета по случаю внезапного отъезда в Петербург. Путешествие предстояло нелегкое, и сборы требовались большие.

Но для Жанны, казалось, не было ничего невозможного. Она сама съездила верхом в Бахчисарай и нашла там весьма приличную дорожную карету, которая продавалась по случаю, после скоропостижной смерти приехавшего на ней из Петербурга ревизора. Словом, не успела княгиня оглянуться, как они обе уже сидели в этой купленной Жанной карете и катили, поднимая пыль, по столбовой Екатерининской дороге в далекую северную столицу.

14. Тайна молитвенника

С покупкой молитвенника произошло именно так, как это предсказывал Орест. Он отправился на переторжку, не встретил на ней конкурента и купил молитвенник всего за три рубля, так что он обошелся ему только в сто три рубля. Это сумма была довольно крупная, но все-таки настолько ничтожная в сравнении с тысячей восемьюстами двадцатью пятью рублями, что Саша Николаич был рад, что отделался сравнительно дешево.

Орест, совершенно трезвый, принес книгу Николаеву и на этот раз говорил с ним совершенно серьезно и не через окно, а вступил в его кабинет на правах полноправного гражданина.

– Позвольте вручить вам, драгоценный гидальго, – заявил он Саше Николаичу, – вашу фамильную реликвию в полной неприкосновенности… вместе с тем я приношу тысячу извинений, что стал невольно причиной исчезновения этой книги! Но в таком случае вы должны главным образом пенять на свою собственную суровость по отношению ко мне. Однако твердость вашего характера наскочила на мою изобретательность.

– Да будет вам молоть вздор! – остановил его Саша Николаич. – Ну принесли молитвенник, и я очень рад этому!.. Надо позвать поскорее господина Тиссонье и отдать ему книгу.

Орест развалился в кресле, положил ногу на ногу и, серьезно подумав, сказал:

– Совершенно согласен с вами и уже заранее вижу ту радость, с которой почтенный француз примет этот молитвенник; он будет счастлив, а я, бедный, останусь в огорчении!.. – И Орест глубоко вздохнул и опустил голову.

– Почему в огорчении? – спросил Саша Николаич.

– Потому что с утра не имел во рту ничего, кроме зубной щетки.

– Вы опять пить?

– Гидальго!.. Это слово «пить» мне не нравится совершенно!.. И потом, уверяю вас, что нынче в высшем обществе принято пить водку; я могу доказать это своим знакомством с господином Люсли…

– С кем? – переспросил Саша Николаич.

– С господином Люсли… тем самым, с которым мы на торгу набавляли цену на молитвенник, а потом он не побрезговал в своей колеснице отвезти меня в трактир. Вы вот этого не делаете для меня, гидальго!

– Вы говорите, его зовут Люсли? – снова спросил Саша Николаич. – Вы наверное помните, что его зовут именно так?

– Наверное. Если вы сомневаетесь, могу принести самую страшную клятву. – Орест высоко поднял руку и торжественно произнес: – Высохни на земле вся водка!

– Да бросьте! – снова остановил его Саша Николаич, – как имя и отчество этого господина?

Орест стал припоминать.

– Видите ли, великолепный гидальго, – убедительно проговорил он, – надо отдать мне полную справедливость, я был уже в известном градусе, когда познакомился поближе с этим господином; поэтому, чтобы вспомнить его имя и отчество, мне непременно надо выпить три рюмки. Велите подать мне их, и я сейчас же вспомню!

– Орест! – серьезно сказал Саша Николаич, – я вам раз и навсегда сказал, что у меня в доме вы водки не получите…

Орест развел руками:

– Твердость вашего характера напоминает скалу. Но, может быть, две-то рюмки разрешите…

– Ни одной…

– Делать нечего, приходится припоминать без водки!.. Звали его, если я не ошибаюсь, Иван Михайлович…

– Иван Михайлович Люсли?!.. А каков он собой?

– Рыжий, с большими темными очками, строго говоря, как выражаются в лучших салонах, в общем такая морда, что хочется плюнуть.

– Странное совпадение! – продолжал удивляться Саша Николаич.

– Но в чем же вы находите странность?

– То, что человека, который воспитал меня в Париже и на попечении которого я рос, звали тоже Иван Михайлович Люсли!

Орест прищурился и покачал головой:

– Нет, мой джентльмен по годам как будто не годится вам в воспитатели!