– Уверяю вас! Там можно и кием вильнуть два раза, и шарик, в случае чего, рукавом задеть! А в заграничных палестинах из-за таких пустяков придираются! Я было попробовал в Германии…
– Ну, и что же?
– Чуть не побили!.. Конечно, антагонизм рас!.. Их было десять немцев, а я – один русский, и потом они в своей стране, а я – пришелец!.. По-моему, это было не гостеприимно!.. То ли дело в России!.. Там даже частного пристава обыграть можно!.. А, подумайте, какое высокое общество!.. Эх! – с некоторым вдохновением воскликнул Орест. – Теперь там, на далеком севере… В Петербурге щелкают в трактирчике шарики… Как это?.. Шар шаром дуплетом в угол!..
– Вам, значит, в Россию хочется? – спросил его Саша Николаич.
– А вам разве не хочется? Ну, побыли за границей… пожевали, да и за щеку!.. А теперь, по санному пути – расчудесное дело! И потом тоже, вы думаете, мне не тяжело?..
– Тяжело?!.
Орест средним суставом пальца ковырнул себе глаз, как будто там были слезы, и воскликнул:
– А родителя не видеть!..
– Да насколько я знаю, вам это все равно! – возразил Саша Николаич.
– Значит, этим я не смогу тронуть ваше чувствительное сердце? – спросил Орест. – Тогда наплевать!.. Мы и без родителя другие предлоги найдем!.. Я так полагаю, что вы, собственно, против поездки в Россию ничего не имеете… Только ваша инертность не позволяет вам решиться! Все со дня на день откладываете! Сколько раз я вам говорил, гидальго, что ваша инертность вас погубит!.. Бросьте, начните новую жизнь! Уж, хоть напейтесь как следует!.. Все-таки это будет порыв. Возьмите пример с меня… Хотите я напою вас вдребезги?.. Не желаете?.. Тогда одно средство!.. Я увожу вас в Россию! Завтра же вашим именем делаю все нужные распоряжения и прошу меня слушаться!.. Потом сами же меня благодарить будете!
Но Саша Николаич остановил его вопросом:
– Да чего это вы так усердствуете сегодня?
– Ах, гидальго, иначе нельзя!.. Надо честно отрабатывать свой хлеб!
– В каком это смысле?
– А в том, что я получу приличное вознаграждение, если уговорю вас поехать в Россию.
– От кого?
– От поющего тенором турецкого евнуха, состоящего при живой мумии – турчанке. Ему, видите ли, с этой особой нужно возвращаться в Петербург и он в последний раз, когда мы были в городе, посулил ублаготворить меня, если я уговорю вас ехать туда тоже… Он боится пускаться в такое далекое путешествие, не зная языка и обычаев европейских стран. За ним тут и мальчишки уж по улицам бегают!.. Вот хитрый евнух и соблазнил меня подкупом, а я ему предался и готов, как верный раб, тут же предать своего господина!.. Итак, гидальго, айда в Россию!
– Ну, это же еще не сказано! – улыбнулся Саша Николаич.
– Гидальго! – укоризненно протянул Орест, вставая со своего места и вытягиваясь. – Да ведь мой-то гонорар пропадет тогда! Не могу же я испытывать исключительное давление вашего капитала над собой!.. Итак, завтра же я приступаю к распоряжениям…
Он сделал величественный жест рукой и удалился, а назавтра, действительно, приступил к распоряжениям.
Саша Николаич в том ему не препятствовал.
Глава LVIII
Прошло более полугода с тех пор, как Андрей Львович Сулима отправил Желтого и Фиолетового в Крым и теперь действовал в Петербурге только при помощи пяти человек, носивших остальные цвета. Однако интересных дел здесь у него не было, да он как-то особенно не гонялся за ними.
Маня жила у него в доме как у своего попечителя.
Выдался майский день, настолько теплый, что они вышли на балкон и сидели там после обеда.
– Когда же мы, наконец, поедем за границу? – спросила Маня, увидев издали завернувшую на Фонтанку карету с увязанными на ней вещами, сильно забрызганную грязью дорог. – Вот если бы нам в такую же хотя бы карету сесть и двинуться!
– Хоть в такую карету! – повторил Андрей Львович улыбаясь. – Да лучше такого экипажа и желать нельзя! Это великолепный дормез!
В это время карета подъехала к их дому и остановилась у ворот.
Из нее вышел господин в дорожном плаще и шляпе. Он поднял лицо по направлению к балкону, увидел Сулиму и решительным шагом вошел в ворота.
Андрей Львович тоже увидел его и, быстро сказав Мане: – Это ко мне! – ушел навстречу гостю.
Встретил он его на лестнице.
– Ромео Паццини! Неужели это вы? – спросил он на итальянском языке, звучно и красиво отчеканивая слова.
Облик приезжего весьма мало соответствовал поэтическому имени Ромео. Годами он был не молод, станом далеко не строен и черты его были резкими. В особенности нос придавал ему, загнувшись словно клюв, сходство с вороном. Волосы у него были так ровно и густо черны, что не могло быть никакого сомнения в том, что он их красит.
Паццини поднялся по лестнице и, не здороваясь, сказал тоже на итальянском языке:
– Я к вам прислан из Парижа и явился прямо с дороги. Мне нужно сейчас же переговорить с вами.
Андрей Львович кивнул на кабинет головой и повел его к себе.
Тут Паццини вынул кокарду, составленную из всех семи цветов, с белым помпоном посередине и надел ее.
Сулима достал свою белую и тоже надел ее.
– Значит, разговор будет официальным? – спросил он.
– Совершенно! – ответил гость.
– Я слушаю! – воскликнул Андрей Львович и откинулся на спинку кресла.
Паццини тотчас же заявил ему:
– Тобою недовольны в Париже, и я прислан сюда, чтобы сменить тебя!
– Вот как? – воскликнул Андрей Львович и спросил: – А за что же?
– Хотя Верховный совет общества не обязан давать отчет в своих действиях членам, но я скажу тебе, что, вероятно, ты и сам сознаешь, что действия в Петербурге были слишком небрежными. Но главное недовольство тобой за дело по наследству кардинала Аджиери. Упустить такой случай!
– Так! Значит, интрига против меня из Крыма имела-таки свой результат!..
Паццини как будто немного удивился, но продолжал:
– Откуда бы ни были получены сведения, но, повторяю, упустить такой случай было ошибкой!
– Так что же не поправили этой ошибки Желтый и Фиолетовый, отправившиеся в Голландию без моего разрешения? – спросил Андрей Львович.
– Один из них был убит, второй умер, – ответил Паццини. – Но едва ли и такие опытные агенты, как они, могли поправить дело!