Темные силы

Беспалов растерянно стал переминаться с ноги на ногу.

– Как же, Орестик? А мы так ждали тебя!.. Знаешь, как мы хорошо жили прежде, и ты, и Маня, а теперь… Я очень тосковал, Орест… И Виталий…

– А, Виталий! – проговорил Орест. – А что с ним?

– Сидит в столовой. Пойдем к нему… Они вошли в столовую.

– Виталий! – сказал титулярный советник. – Орест вернулся…

– Слышу! – отозвался из своего угла Виталии.

– Почему же ты слышишь?

– Винным перегаром запахло.

– Ты не рад видеть брата? – спросил титулярный советник.

– Я не вижу его…

Беспалов спохватился.

– Ну, я не то сказал… Раздражительный он стал, нынче, – обернулся он к Оресту и показал на Виталия, – Ты бы сказал ему что-нибудь…

– Да что я ему скажу? – спросил Орест, явно нацелившийся взглядом на Виталия. – Я тебе привез из-за границы часы, – сказал он все-таки.

– А на что мне они?

– Часы, брат, особенные! с «репетицией» это называется. В любой момент нажмешь пружинку, они тебе отобьют сейчас же часы и минуты – и смотреть не надо.

– Стенные? – спросил Виталий…

– Нет, карманные, золотые…

– У моего камердинера будут такие часы, – глух произнес Виталий, но сейчас же добавил: – А где же они?

– Дома. Схожу, принесу, – ответил Орест.

– Как же ты говоришь «дома»! – воскликнул титулярный советник. – Твой дом тут, Орест… Ты, может, хочешь рюмку водочки, опохмелиться?

И, не зная, чем еще ублажить Ореста, он отпер буфет, достал заветный графинчик и подал его и рюмку.

Для Ореста не существовало ничего священного. Он, вместо того, чтобы налить водку в рюмку, стал бесцеремонно, к ужасу титулярного советника, пить прямо из горлышка графинчика.

– Погоди, ты не все! – не утерпел Беспалов.

– Не бойтесь, оставлю, – успокоил его Орест, ставя графинчик на стол. – Вы знаете судьбу Наполеона Бонапарта? – торжественно спросил он у титулярного советика.

Тот присел только, распустив полы.

– Наполеон у меня камердинером! – сказал Виталий.

– Вот как! – удивился Орест. – Ну, так видите ли, этот Наполеон из простого корсиканца стал императором и еще может возвыситься даже до камердинера великолепного Виталия! Я на такое возвышение, конечно, не рассчитываю, но все-таки не желаю прозябать у вас за шкафом…

– Я тебе комнатку отведу, что мы сдаем, в ней же никто не живет, – предложил Беспалов.

– А харчи?

– Харчи у нас хорошие. Намедни я соорудил рассольню…

– Я говорю, милостивец, насчет вина и елея, – пояснил Орест. – Теперь мне полное раздолье…

– Неужели ты нас променяешь на вино?

– Поменял же Наполеон родительский дом на пушечный дым и гром барабанов. Эти смертоносные орудия, на мой взгляд, гораздо отвратительнее невинного вина. Замечаете вы прелесть каламбура в словах «невинное вино»? Будь я дюк Ришелье или что-нибудь в этом же роде, и, наверное, этот каламбур повторился бы в истории!

– Ты уходишь, Орест? – спросил Беспалов-младший.

– Ухожу, Виталий.

– Опять надолго?

– Нет, я вернусь скоро.

– И принесешь часы?

– Ах, да, часы… принесу!.. Впрочем, вот что, почтенный муж! – обратился Орест к титулярному советнику. – Помните такой уговор: когда я буду пьян, то буду являться к вам на ночлег! Потому что понимаю, что в гостинице, где я остановился, в таком виде являться неудобно!

– Вот и отлично! – воскликнул Беспалов. – Значит, ты у нас будешь ночевать каждый день!.. Я дам тебе ключ от парадной двери, чтобы ты мог зайти, когда захочешь…

– Нет! – возразил Орест. – Привычка – мать всех пороков или как это там говорится, но парадной двери я не найду пьяный. Кухонное окно – дело другое! Итак, с величайшим почтением и глубокой преданностью имею честь быть, как пишут в официальных письмах!..

Глава LXI

На другой же день после своего приезда Саша Николаич, чтобы исполнить свое обещание, данное умирающему, поехал на Фонтанку в дом Сулимы, где, как он знал, жила Маня.

Любовь, или, вернее, страсть былая его к ней, уже успела пройти, и он чувствовал себя вполне равнодушным. Он даже хотел увидеться с Маней, чтобы проверить себя, действительно ли прежнее не оставило в нем никаких следов.

Маня его встретила в дорогом, прекрасном наряде, который шел ей гораздо больше, чем ее прежнее скромное платье, которое она всегда носила в доме Беспалова. Она приобрела новую манеру оттягивать книзу углы губ и это значительно портило ее. Ее черты оставались красивыми по-прежнему, но Саша Николаич уже не находил в них прелести и, к своему удовольствию, заговорил с нею вполне спокойно.

Заговорил он сухим, деловым тоном.

– Ах, вы от имени моего отца! – с подчеркнутым пренебрежением произнесла Маня.

И это было неприятно Саше Николаичу, как, впрочем, и все остальное, что она делала и говорила.

Когда он рассказал ей о портфеле, выражение ее лица изменилось и она приняла этот портфель без пренебрежения.

О прежнем не было сказано ни слова между ними, и Саша Николаич ушел, вполне собой довольный.