Мне жаль тебя, герцог!

– Ну а вот от хотенья-то еще далеко до исполнения.

– Слушай, Грунька! Хоть ты и на бабьем положении, но только тебе одной я сказал о своих мыслях и планах, и то только для того, чтобы успокоить тебя, чтобы ты не тревожилась, что я свое сделаю и своего добьюсь. Сорвется раз, сорвется другой, третий, но наконец подействует. Я тебе, если сомневаешься, поясню еще больше, но уже в последний раз, дальше ты от меня ничего не узнаешь. Ни с кем в мире – понимаешь? – ни с кем в мире об этих планах я говорить с такой точностью не буду, и ты мне не смей потом напоминать о них, а уж сама кому-нибудь рассказывать и не думай – убью! Ты вот рассуждаешь – сам немец со своими немцами полновластным и всесильным регентом над Россией стал, и вдруг какой-то Митька Жемчугов без средств, без связей, не вельможа, похваляется свалить Бирона, с которым даже такой вельможа, как Артемий Волынский, не только ничего не мог поделать, но и сам пошел на эшафот? Стой, Грунька, не перебивай, слушай! – остановил он ее, видя, что она хочет сказать что-то. – И вот этот самый Митька, – продолжал он, – все-таки говорит тебе, что он свалит герцога Бирона, а затем, вместе с другими русскими людьми, сшвырнет и вовсе их управление Россией. Ты рассуждаешь, что я – ничтожество в сравнении с Бироном. Но в этом самом моя сила и есть. Бирон не будет знавать о том, откуда идет опасность для него. А опасность большая, потому что хотя у меня и нет власти, нет денег, нет положения, но у меня есть знания событий и людей и башка, чтобы направлять людские страсти. Моя сила в том, что я имею дело с мелкими людишками, страстишки которых погубят их самих, если только умеючи направлять их, а для того чтобы направлять эти стрости, чтобы играть ими, вовсе не нужно занимать высокое место. Мы с тобой сделаем больше, чем даже нужно будет, и кругом найдем повсюду помощников… Слушай, Грунька! Регентом стал только один Бирон, но вместе с ним желают соуправлять Россией еще двое: фельдмаршал Миних, сподвижник императора Петра Алексеевич, и второй кабинет-министр барон Андрей Иванович Остерман.

– Ну? – спросила Грунька, потому что Жемчугов приостановился.

– Ну вот, – продолжал он, – эти немцы должны съесть друг друга. Бирон жесток. Миних горд и властолюбив. Остерман же хитер, умен, а потому сильнее их обоих. Надо стараться, чтобы Миних съел Бирона, и тогда Остерман съест Миниха. А всему поможет принцесса Анна Леопольдовна, мать государя Иоанна Антоновича. У нее тоже есть страсть, на которой легко сыграть можно.

– Страсть?

– Она влюблена!

8

Секрет

– Вот когда ты говоришь так, а я тебя слушаю, – сказала Грунька, – то мне кажется, что и впрямь ты можешь сделать все, о чем замышляешь. Так ты говоришь, принцесса Анна Леопольдовна влюблена?

– Совершенно верно, – вдруг повышая голос, проговорил Жемчугов, – ваши прелести, сударыня, равняются внутренним вашим качествам, и ежели вы обратите внимание на нежные чувствования вашего покорного слуги…

Грунька оглянулась и увидела, что за ними идет какой-то человек, довольно откровенно прислушивающийся к их разговору, поняла, что Митька своевременно тоже заметил его и нарочно свел разговор на обычные в то время любезности, чтобы их приняли за самых обыкновенных влюбленных, гуляющих по Летнему саду ради амурного свидания.

Уловка удалась. Соглядатай, услышав о «прелестях» и «нежных чувствах», отстал от них.

– И выворотил же ты этакое! – усмехнулась Грунька.

– Да ведь нельзя же, – деловито произнес он, – к нам прислушиваться стали. Знаешь что? Говорить тут, в саду, как следует, совсем несподручно, а я хочу именно сегодня рассказать все, потому что такая линия, видно, пришла; мне нужно, чтобы ты помогала мне, а для этого ты должна знать все привходящие обстоятельства. Словом, пойдем, найдем такое место, где мы могли бы разговаривать в полной безопасности.

– Пойдем, пожалуй! А далеко это?

– Нет, тут сейчас, через Царицын луг перейти только, на Миллионной.

– Что это за место?

– Секрет! Да ты никак боишься? – Они выходили в это время из Летнего сада.

– Нет, Митька, – оборачиваясь к нему всем своим радостно улыбающимся лицом, проговорила Грунька, – с тобой я хоть на край света пойду!

– Вот это так! – одобрил Митька, а затем, посмотрев на нее, добавил: – Эх, Грунька! Будет и на нашей улице праздник или нет?

Она ничего не ответила, а только пошла скорее и как будто еще бодрее, чем прежде, нагнув голову и запахивая на ходу свой плащ, борясь с задувшим им навстречу ветром.

Жемчугов шагал за ней сначала тоже молча, но на лугу поравнялся и проговорил:

– Сюда иди, налево!

– Как налево? – удивилась Грунька, – в самом деле? Ты же говорил, что на Миллионной?

– Ну да, на Миллионной есть кофейня немецкая, и в ней сзади существуют отдельные комнатки; войти же в эти комнатки можно только со стороны набережной реки Мойки… Понимаешь?.. Чтобы незаметно было. Эти комнатки и называются «секретом». Вот туда мы и пойдем. Подозрения ни в ком не возбудим, потому что там часто потихонечку парочки на свиданиях бывают.

Они направились к набережной Мойки, по-тогдашнему Мьи, куда выходили зады дворов и домов, лицевая сторона которых тянулась по Миллионной.

– Вот видишь, это – службы Густава Бирона, брата герцога, – показал Жемчугов, – на всякий случай запомни! А вот и вход во двор при кофейне.

Они повернули в ворота довольно просторного, кругом обстроенного службами, двора, поперек которого шла прямо к крыльцу аллейка молодых деревьев, тщательно выровненных и подстриженных.

– Это и для парадного хода хорошо, а не то, что для заднего крыльца! – одобрила Грунька.

С крыльца вела дверь в полутемный коридор. Встретивший их здесь человек поздоровался с Митькой, как знакомый.

– Зеленая свободна? – спросил Жемчугов, направляясь вперед, как, по-видимому, давно знакомый и привычный гость.

– Проходите, свободно! – ответил человек и впустил их в небольшую комнатку, обитую расписанным под листья деревьев и кустов холстом.

На низком потолке ее были изображены небо с облаками и летящими птицами, а все убранство состояло из стола, покрытого цветной скатертью, и четырех стоящих вокруг него кресел с высокими спинками. В углу был сделан камин, и на нем висело маленькое зеркало, сильно потертое.

– Вот это самый «секрет» и есть, – сказал Митька. – Ну снимай плащ и распоряжайся. Ты голодна?

– Чего голодна, – ответила Грунька, – я сегодня обедала.

9

Это надо запомнить

– Ну так что же мы тут делать будем? – проговорил Митька, – ведь здесь так, не спросивши ничего, нельзя сидеть. Уж если пришли сюда, то надо дать доход хозяину: здесь кофейня, а не кулуар для разговоров.

– Ну будем кофе пить, если тут кофейня.

Жемчугов прищурил один глаз, подмигнул и щелкнул языком.

– Знаешь, братец, – обратился он к человеку, – принеси ты нам глинтвейну тепленького – как раз по погоде будет, да сыра немецкого сливочного. Насчет же кофе посмотрим; может, и кофе выпьем потом.

– Ты чего ж это кутить-то вздумал? – остановила его Грунька.

– Да без смазки-то говорить в горле будет трудно – все равно, что сукном в горле трешь, а с примочкой – слова сами идут.

Грунька усмехнулась.

– А теперь слушай, – заговорил Митька, как только лакей ушел, чтобы принести потребованное, – слушай хорошенько и запомни. Эта вот зеленая комната – единственная, в которой можно разговаривать без опаски здесь. Все остальные комнаты у немца в кофейне устроены так, что можно из нарочно для сего приспособленного тайника слышать все до последнего слова, что говорится в них. Так и знай! Если когда-нибудь попадешь с кем-нибудь сюда, к Гидлю – это кофейня немца Гидля, – то боже тебя сохрани язык распускать: все будет услышано. А здесь, в этой зеленой, еще ничего, можно быть без опаски.

– Да с кем же мне и зачем попадать сюда? – спросила Грунька.

– То ли еще будет!.. Может, еще не сюда попадешь! Мне все твое уменье нужно и актерство; ведь ты кого хочешь обыграть сможешь?

– Кого хочешь, на это меня станется!

– И графиню, и княгиню, и под маской маскарадную интригу разведешь?

– В лучшем виде!