Частная жизнь москвичей из века в век

Но простолюдины больше полагались на народную медицину. Француз Маржерет подметил, что если русский человек чувствует себя больным, то выпивает хорошую чарку вина, всыпав в нее предварительно заряд ружейного пороха или толченого чеснока, а затем немедленно идет в баню, где потеет два-три часа.

В XVII веке число врачей увеличивается. При царе Алексее Михайловиче на русскую службу было принято несколько десятков докторов, аптекарей и алхимиков, главным образом англичан и немцев. В большом количестве стали появляться лица низшего медицинского образования – лекари. Современники так разделяли их: «Дохтур совет свой дает и приказывает, а сам тому неискусен, а лекарь прикладывает и лекарством лечит, а сам ненаучен, а обтекарь у них у обеих повар». То есть, доктор – теоретик, лекарь – практик.

По прибытию в Москву иноземный врач посещал сначала Посольский, а затем Аптекарский приказ. Он должен был предъявить свой диплом и рекомендательные письма от коронованных особ или коллегии врачей и приводился к присяге.

Иностранные врачи сначала ходили по Москве в русском платье. Но после того, как однажды патриарх по ошибке благословил и иностранцев, последним было запрещено носить русское платье. И хоть их никто не принуждал к русской вере, они молились в лютеранских и реформатских храмах, дома им приходилось развешивать православные иконы, иначе никто из русских к ним бы не заходил, да и прислугу невозможно было бы нанять.

Начало хирургии в России следует отнести к 1706 году, когда в Москве были основаны госпиталь и медико-хирургическое училище, которые возглавил Николай Бидлоо. Петр I поддержал это важное начинание. И немудрено, ведь император имел склонность к хирургии и, наряду с математическими инструментами, носил при себе два ланцета для кровопускания, анатомический нож и клещи для выдергивания зубов. Известно несколько случаев, когда государь весьма успешно производил на людях несложные хирургические операции.

В медико-хирургическом училище преподавание велось исключительно на латинском языке, и лишь в 1764 году было разрешено читать лекции на русском и немецком языках. Но здесь воспитанники получали только самые элементарные знания и навыки. Докторами же медицины на протяжении всего XVIII столетия могли стать или иностранцы, или русские, получившие образование в европейских университетах.

Москвичи же в своем подавляющем большинстве продолжали лечиться, как и век, и два назад. Захворает барин, привяжет к голове мякиш черного хлебца, вымоченного в квасе, нюхает беспрестанно хрен, а пучок своих волос зарывает под калиткой. И ждет, что вот-вот головную боль как рукой снимет. Родня, ключницы, дворники, приживалки – все собираются на консилиум. Как лечить барина?.. Дуют, заговаривают, поят зельем с нашептыванием, зарывают в землю записочки.

Развитие русской медицины как науки, а не волхования, началось в Москве, да и во всей России с основанием Московского университета. Третий его факультет, открытый в 1758 году, был медицинский. Здесь в 1764 году профессор Эразмус открыл «кафедру анатомии, хирургии и повивального искусства». Обучение длилось от пяти до десяти лет. Большинство студентов происходили из духовного сословия. К сожалению, до конца XVIII века преподавание велось, главным образом, умозрительно. Лишь в 1787 году при Московском военном госпитале была открыта клиническая палата на десять коек, которую обслуживали университетские студенты и преподаватели. В 1791 году университет получил право возводить выпускников в степень доктора медицины. Но совершенствоваться во врачебном искусстве выпускникам все равно приходилось в заграничных учебных заведениях. Знаменитый хирург Н. И. Пирогов вспоминал, что за все время своего обучения на медицинском факультете Московского университета ему не пришлось вскрыть ни одного мускула даже у трупа: «Хирургия – предмет, которым я почти вовсе не занимался в Москве, – была для меня в то время наукой неприглядною и вовсе непонятною. Об упражнениях в операциях над трупами не было и помину. Из операций над живыми мне случилось видеть только несколько раз литотомию[6 - Литотомия — операция по извлечения камней из мочевого пузыря.] у детей и только однажды видел ампутированную голень. Перед лекарским экзаменом нужно было описать на словах и на бумаге какую-нибудь операцию на латинском языке, и только!»

Получил практические навыки хирурга Пирогов лишь в Дерптском университете…

Московский врач Матвей Мудров подметил, что медицина на Руси издревле – народная, благотворительная, а заезжие лекари-иностранцы сделали ее одной из самых высокооплачиваемых профессий в обеих русских столицах. Врач стал предметом роскоши, доступной лишь немногим. Необходимо было вырастить собственных врачей, в совершенстве владеющих медицинской наукой, бескорыстных и трудолюбивых.

– Научитесь прежде всего лечить нищих, – учил Мудров с кафедры Московского университета, – вытвердите фармакопею бедных; вооружитесь против их болезней домашними снадобьями: углем, сажей, золой, травами, кореньями, холодной и теплой водой; употребите в пользу бедных ваших больных стихии – огонь, воздух, воду, землю – пособия, никаких издержек не требующие, и к этому приличную пищу и питье, ибо бедность не позволяет покупать лекарства из аптеки…

Мудров создал при университете анатомический театр, возглавил строительство Клинического и Медицинского институтов, после пожара 1812 года отдал свою медицинскую библиотеку в общественное пользование. Он поднял преподавание медицины почти до уровня западноевропейского, упорядочил составление и ведение истории болезни, учил лечить не болезнь как таковую, а отдельно каждого больного, словом и делом постоянно доказывал, что врачу мало одной книжной науки, ему необходимы врачебное искусство, постоянная практика, умение исцелять.

– До?лжно исследовать настоящее положение болезни, – наставлял он учеников, – искать в больном, где она избрала себе ложе. Для сего нужно врачу пробежать все части тела больного, начиная с головы до ног, а именно – первее всего надобно уловить наружный вид больного и положение его тела, а затем исследовать душевные, зависящие от мозга состояние ума, тоску, сон; вглядеться в лицо его, глаза, лоб, щеки, рот и нос, на коих часто, как на картине, печатлеется и даже живописуется образ болезни. Надо смотреть и осязать язык, как вывеску желудка, спросить о позывах к пище и питью и к каким именно, внимать силе голоса и ответов, видеть и слышать дыхание груди его и вычислить биение сердца и жил с дыханием. И вот врач, раб природы и слуга больного, делается наконец повелителем болезни!..

Мудров основал русскую терапевтическую школу. У него было немало последователей, но нужда во врачебном искусстве стремительно росла, и многие недобросовестные эскулапы в погоне за деньгами наводнили Москву. Характеристику московских врачей дал в 1841 году в журнале «Москвитянин» Г. И. Сокольский:

«Кто такое есть практический врач в Москве? Вот кто:

1. Кто занимается исключительно лечением больных.

2. Кто имеет довольно больных.

3. Кто имеет известных больных.

Но из этих данных никак нельзя сделать выгодной дедукции в пользу того, что он дельный и знающий врач. Все лечение городовое, сколько его я мог постигнуть здесь за пять лет, состоит частию в забаве больных, частию в разъездах, оставляющих ум везомого в состояние полного бездействия, и наконец самою малою частию в припадочном лечении. Ничтожность такого занятия увеличивается по мере известности врача и находится всегда в прямом содержании к ней. Известность получивший врач ищет случая быть только на консультациях, которые и прибыльнее, и легче для него. Самое же лечение, настоящий долг и труд врача, он предоставляет другим, малоизвестным врачам, которые по сущей правде работают в Москве наподобие волов… Слово «известность» есть двух родов: одна происходит от истинного таланта, образованности врача, и приобретается это медленно, но прочно и обширно. Другая рождается от случая и распространяется очень скоро и непрочно. Известность второго рода более нравится, потому что она легка, весела и без доходов. Достаточность больных есть также необходимый атрибут сего звания. Причина понятна. При таком занятии придет ли в голову наука? Достанет ли терпения рыться в трупах? Заглянуть в летописи медицины?..»

Здание глазной больницы на Тверской улице

О том, как протекало лечение в середине XIX века в домах богатых москвичей, рассказывает в своих воспоминаниях Н. В. Давыдов:

«Температуру не измеряли еще, а дело ограничивалось прощупыванием лба, осмотром языка и выслушиванием пульса. К знаменитостям (в Москве славились тогда доктора Овер и Альфонский) обращались в крайних случаях, а показавшийся нездоровым субъект осматривался домашним доктором, приезжавшим в определенные дни и часы, также как часовщик для завода столовых и стенных часов, и подвергался лечению, не обходившемуся никогда (увы!) без касторового масла, а затем, глядя по болезни, укладывался в постель. А если болело горло, то на шею навязывалась тряпочка с зеленой, очень пахучей мазью, а то на грудь клалась синяя (в которую завертывали «сахарные головы») сахарная бумага, проколотая и обкапанная свечным салом. Давалось прогонное в виде настоя из липового цвета, сухой малины или земляники. Прибегали, к ужасу детей, к страшным мольеровским инструментам, клались на голову мокрые компрессы, а на руки и ноги горчичники… Болезни тогда, очевидно, в соответствии со степенью развития врачебной науки, были более просты. Дети обычно хворали перемежающейся лихорадкой, горловыми болезнями, желудочными, а иногда и горячкою».

Александр Иванович Овер, о котором упомянул Н. В. Давыдов, был самым модным, а значит, и дорогим врачом в Москве середины XIX века. Немало богатых людей старались поселиться возле его дома, а летом снять дачу в Петровском парке, тоже рядом с ним, уверевшись в непогрешимости диагноза Александра Ивановича и его умении вылечить любого больного. За визит ему в великосветских домах платили по десять-пятнадцать рублей, заискивали на виду, а за глаза судачили, какой он скряга и богач.

Под предлогом лечения Овера часто приглашали лишь для того, чтобы лицезреть его. Во-первых, он был красавец, во-вторых, – француз. Изящный господин с манерами знатного барина, с черными как смоль бакенбардами, плечистый и складный, всегда элегантно одетый и надушенный, мастер легкого разговора и даже, что невероятно в среде врачей, камергер двора его императорского величества. Дамы сходили с ума от одного его вида и не жалели ассигнаций ради визита к ним врачебного светила. Овер же, как посмеивались аптекари, которым мнимые больные приносили его рецепты, прописывал притворщицам перегнанную воду с малиновым или вишневым сиропом или невинные порошки.

Но была и другая сторона деятельности знаменитого врача. Он провел сотни блестящих хирургических операций, тысячам настоящим больным поставил правильный диагноз, издал выдающийся научный медицинский труд, был талантливым лектором в Московском университете. Сплетники и завистники упрекали его за богатство и скупость. Но своей популярности он достиг упорным добросовестным трудом, знаниями и дарованием. После его смерти обнаружилось, что он помогал многим бедным, положив одним от себя пансион и выдавая другим единовременное пособие. Многих неимущих он лечил бесплатно, устраивал в богадельни. И таких врачей, может быть, не столь знаменитых, но столь же трудолюбивых и знающих, в Москве с каждым годом становилось все больше.