Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века

(1858 г.) (634, т. 2, с. 619, 623; 800, с. 351).

Повышенный интерес Европы к Иерусалиму подстегивал межконфессиональные распри между католиками, армянами и православными, пытавшимися добиться расширения или сохранения своих прав на христианские Святые места Палестины. Вовлеченность в спорные отношения Папского престола, Франции и других европейских держав (Бельгии, Австрии, Сардинии и Великобритании) заставила султана Абдул Меджида изменить свою позицию и поддержать не османских подданных православного вероисповедания, а мюстеминов-католиков. Вмешательство России в греколатинский спор на стороне православного духовенства обернулось крупным военно-политическим противостоянием между Россией, с одной стороны, Портой, Францией, Великобританией и Пьемонтом – с другой

.

После окончания Крымской войны в 1856 г. султан издал хатт-и хумаюн, расширивший права немусульманского населения, провозглашенные в Гюльханейском хатт-и шерифе. В хатт-и хумаюне де-юре уравнивались в правах все османские подданные, мусульмане и немусульмане. Были отменены харадж и джизья, вместо которых Османы ввели для немусульман новый налог на освобождение от воинской службы (осм. бедел-и ?аскери; араб. аль-бадаль аль-?аскарий), который фактически означал все тот же подушный налог только под другим названием (810, с. 75; 811, с. 115). Одновременно с провозглашением равноправия мусульман и немусульман подтверждались привилегии традиционных религиозных общин, что, с одной стороны, наносило урон авторитету султанской власти в глазах мусульман, а с другой – подрывало властные прерогативы глав христианских и иудейского миллетов.

В отсутствие губернатора его могли замещать заседания административного совета, которые проходили под председательством особой комиссии (Ладжна), в которую входили кади, муфтия и накыб аль-ашраф (622, т. 1, с. 405; 811, т. 1, с. ИЗ). Комендант военного гарнизона в звании бин бати (майора) не подчинялся ни этому коллективному органу, ни паше, поскольку получал приказы напрямую от своего непосредственного начальника, сераскира в чине мушира, штаб-квартира которого находилась в Дамаске (622, т. 1, с. 405). Под его командованием в Иерусалиме дислоцировался гарнизон регулярных войск – низами^ который мог быть задействован пашой для боевых операций только с письменного разрешения дамасского сераскира (там же, с.165). Единственной вооруженной силой, которой могла распоряжаться администрация, были баши бозуки (там же, с. 166).

С уходом египтян из Палестины стали обостряться споры между христианскими общинами, в ходе которых представители различных исповеданий (православные, армяне, францисканцы, копты, сиро-яковиты, эфиопы-абиссинцы) часто жаловались султанским наместникам друг на друга, пытаясь добиться от османо-мусульманских властей тех или иных привилегий за счет другой христианской общины. Неправославные конфессии не желали признавать за православным духовенством привилегированного статуса и преимущественных прав на христианские Святые места Палестины. Тем не менее, несмотря на непростое положение христиан в «Мусульманской империи» и постоянные распри между христианскими конфессиями, их мирное сосуществование друг с другом было бы гораздо проблематичнее без вмешательства и посредничества османо-исламских властей (832, с. 36–37).

Исход этих межхристианских споров во многом зависел от позиции иерусалимского губернатора, который традиционно выступал в роли третейского судьи в межхристианских спорах. Усиление европейского присутствия в Иерусалиме потребовало от Порты более внимательного подхода к подбору кандидатур на этот ответственный высокий в османской чиновничьей иерархии пост. В книге К.М. Базили «Сирия и Палестина под турецким правительством» автор подробно пишет о положении христианских общин в условиях османо-мусульманского владычества с начала XIX века до второй половины 40-х гг. XIX столетия. Гораздо меньше сообщается о должностных обязанностях султанских наместников, от отношения которых во многом зависело благополучие местных конфессий зимми, мирно сосуществовавших с мусульманским населением. Проблемы османских властей при усмирении местных аянов и при решении межконфессиональных споров и проведении реформ Танзимата свидетельствовали, прежде всего, о несоответствии профессионального уровня большинства губернаторов масштабу стоявших перед ними проблем (662, т. 1, с. 407). Так российский консул характеризует как «самый неудачный» выбор пашей Портой в 40-х гг. XIX века, когда в «продолжение семи лет (1841–1848 гг.) восемь пашей сменились последовательно в Бейруте и столько же в Иерусалиме» (561, с. 324). Ему вторит его британский коллега в Иерусалиме Дж. Финн (1845–1863 гг.), который сообщает: «Между 1846 и 1853 годами я видел шесть успешных пашей в нашей провинции, из которых только один был наделен теми качествами, которые можно было бы признать соответствующими этой должности» (662, т. 1, с. 352). Этим редким исключением стал выходец с острова Кипр мутасарриф Иерусалимского санджака Мехмед-паша Кыбрыслы (по прозвищу «Киприот») (1813–1865; 1846–1847 гг.), который за непродолжительный срок своего губернаторства сумел навести порядок в турбулентной Палестине, решительно подавив стычки между арабскими племенами шейхов Западного берега реки Иордан и укрепив авторитет османской власти в «Иерусалимском пашалыке» (там же, т. 1, с. 10, 450, 453; т. 2, с. 287)

.

Если в дневниках британского консула в Иерусалиме Дж. Финна можно встретить характеристики некоторых иерусалимских губернаторов, то в книге К.М. Базили таких подробных зарисовок пашей не содержится, поскольку, будучи генеральным консулом с резиденцией в Бейруте, он посещал Иерусалим один-два раза в год, не имея возможности поближе познакомиться с тамошними губернаторами. Тем не менее, даже в этом труде можно заметить, что Базили особо не жалует султанских наместников, давая наместникам падишаха первой половины XIX века далеко не лестные характеристики. Так, паши у него в книге зачастую характеризуются «алчными», «фанатиками до неистовства», «безумными», «избалованными», «буйными тиранами», «строптивыми», «самоуправными», «нерадивыми», преисполненными «врожденного неистовства» (561, с. 128, 130, 132, 135, 136, 200, 330, 333–334). После восстановления османской администрации Базили от негативных эпитетов, казалось, переходит к более конкретной информации о султанских наместниках, сообщая, что вернувшиеся в Сирию османские «паши, вопреки собственному чувству и вследствие навязчивого надзора консулов, проповедовали веротерпимость и силились выказать себя правосудными к подвластным» османлы без различия вероисповедания, как об этом говорилось в Гюльханейском хатт-и шерифе (там же, с. 332–333). Правда, и тут автор книги «Сирия и Палестина под турецким правительством» при описании взаимодействия новой османской администрации с местным христианским населением и европейскими консульствами (в частности, с российским) вновь лаконично характеризует султанского наместника как «тупоумного пашу» (там же, с. 334). В своей консульской переписке с Константинополем генеральный консул в Бейруте Базили продолжает нелестные отзывы об османских пашах, сообщая, что при попытке британского консула Дж. Финна покровительствовать абиссинскому духовенству иерусалимский губернатор «Этем Паша» (Эдхем-паша [1849–1851 гг.]. —М.Я.) – «человек самаго ограниченнаго ума», пытался «распоряжаться по своему усмотрению в деле, подлежащем высшей власти» (124, л. 238—239об).

Говоря об отношениях пашей к христианам, Базили отмечал, что заботы дамасского и сайдского генерал-губернаторов сводились лишь к тому, чтобы увеличить поборы с монастырей и христианских поклонников или прибрать к рукам Иерусалимский санджак. Нелестные оценки главе Иерусалимского санджака дает израильский историк Беи-Арие, он пишет, что «забота об образовании, сельском хозяйстве или торговле была слишком далека от его (паши. – М.Я.) мыслей и интересов его администрации» (811, с. 116).

Кризис кадровой политики Порты в подборе пашей на пост губернатора Иерусалима не был преодолен и в середине XIX века в разгар обострения вопроса о Святых местах Палестины и начала Крымской (Восточной) войны. Чтобы продемонстрировать европейским державам, обеспокоенным обострением межхристианского греко-латинского спора вокруг христианских святынь, особое отношение Стамбула к Иерусалиму и заинтересованность в скорейшем урегулировании святоместного вопроса и межклановые конфликты в Палестине, османское правительство пошло на беспрецедентный шаг, командировав в аль-Кудс аш-Шариф на «двухтуевую» должность мутасаррифа одного за другим двух визирей в чине мушира: Хафиза Ахмед-пашу (30 октября 1851 —14 января 1854 гг.), а затем Яакуб-пашу Кара Осман Оглу (16 марта 1854 – 20 октября 1854 гг.). Это назначение стало беспрецедентным случаем для Иерусалима, поскольку его мутасарриф формально находился в подчинении у Сайдского валия в Бейруте, при этом имея одинаковый с генерал-губернатором титул и чин, что нарушало привычную субординацию в системе османской провинциальной администрации (662, т. 1, с. 160). Примечательно, что оба мутасаррифа Иерусалима назначались султаном друг за другом на одну и ту же должность, практически в одинаковом возрасте, с одним и тем же титулом и чином. По сведениям британского консула Дж. Финна, Ахмед-паше было 80 лет, а Яакуб-паше – 84 года; оба они имели ранг визиря, «фельдмаршальское» звание мушира и титул девлетлу эфендим (осм.) или даулат аль-баша (араб.)

, который присваивался лишь трёхтуевому паше либо визирю Порты, включая садразама (662, т. 1, с. 383, 452; 666, с. 195)

. Так, вынесенный на паланкине из Иерусалима 17 декабря 1853 г. тяжело больной Хафиз Ахмед-паша так и не был доставлен в Стамбул, скончавшись в Яффе 14 января 1854 г. В том же году, 20 октября, в Иерусалиме после продолжительной болезни умер Яакуб-паша, всего на несколько недель пережив свою супругу (там же, т. 2, с. 53–54).

Порта сделала необходимые выводы из этих двух казусов и стала более щепетильна в выборе кандидатур на пост мутасаррифа Иерусалимского санджака. Путешественники и пилигримы 2-й половины XIX века в своих донесениях отмечали, прежде всего, изменение внешнего облика османских губернаторов: их официальный мундир уже мало чем отличался от европейского. Многие паши получили образование в Европе (Франции, Великобритании), некоторые могли общаться с европейскими консулами без помощи драгоманов, посещали европейские столицы, были знакомы с европейской культурой и умели играть на фортепиано (811, с. 117).

Кроме того, чтобы не допускать новых споров из-за Святых мест, Порта стала командировать в Иерусалим султанских наместников по линии Министерства иностранных дел (а не других ведомств османского правительства, как это случалось ранее), в том числе «для наблюдения за вероисповедными распрями, часто возникавшими между христианами в Святом Граде, и для донесений обо всем прямо в Порту» (402, л. 94—99об). Стамбул, как Париж и Петербург, извлек необходимый урок из святоместного конфликта и не мог допустить новой «святоместной войны».

Усиление европейского присутствия в Иерусалиме после Крымской войны поставило этот некогда более чем провинциальный город в один ряд с османской столицей, когда в 1863 г. там был создан муниципальный совет (баяадиййат аль-кудс), второй во всей империи после Стамбула. В муниципалитет входили десять человек: шесть мусульман, два христианина и один иудей. В 1908 г. квота для евреев была поднята до двух членов (800, с. 358–359). Кандидатуры на кресло мэра подбирал мутасарриф из избранных членов муниципалитета. До 1914 г. мэрами становились представители аянских семейств: аль-Халиди, аль-Аламий, аль-Хусейни и ад-Даджани (там же, с. 359). Попытка Рауф-паши отстранить халидитов и представителей других знатных семей в Иерусалиме от избрания на должность мэра, заменив их на турецких чиновников, вызвало народное возмущение. Это стало первым проявлением националистических антитурецких настроений в арабском обществе в Палестине (там же, с. 359–360).

Как упоминалось выше, должность мутасаррифа открывала перед османскими чиновниками широкие перспективы продвижения по служебной лестнице, вплоть до поста великого визиря. Пример Мехмед-паши Кыбрыслы оказался заманчивым для его земляка, губернатора Иерусалимского мутасаррифлыка Мехмед Камиль-паши Кыбрыслы (1832–1913; 1875–1876 гг.), который по завершении командировки в аль-Кудсе вернулся в столицу, где сделал головокружительную карьеру, трижды становясь садразамом (1885–1891 гг., в октябре – ноябре 1895 г. и 1908–1909 гг.). В конце XIX века иерусалимским мутасаррифом стал Рауф-паша, который характеризуется современными арабскими и израильскими исследователями как «видный османский деятель и талантливый руководитель» (811, с. 119). Сей мутасарриф установил своеобразный рекорд пребывания на посту губернатора Иерусалимского санджака – с 1876 по 1888 г.

Давид Кушнер, опираясь на османские источники, предлагает развернутую и, на наш взгляд, более объективную характеристику некоторым губернаторам Иерусалимского санджака второй половины XIX века. Так, например, шурин великого визиря Махмуда Недим-паши (1871–1872, 1875–1876 гг.)

по имени Фаик-бей (1876–1877 гг.) «не справился», по мнению Порты, с возложенными на него правительством обязанностями и был отозван в столицу год спустя после своего назначения в Иерусалим. Правда, по Другой версии, основной причиной его отзыва в Стамбул послужили интриги в Порте недругов смещенного садразама Недим-паши и подозрения в пророссийских взглядах, а вовсе не сигналы из Иерусалима от аянов и западноевропейских консулов, обвинявших пашу в коррупции и злоупотреблении властью (866, с. 277).

Были и другие примеры султанских наместников. К ним следует отнести мутасаррифа Сурею-пашу (1857–1863 гг.), твердого и умелого администратора-хозяйственника, сумевшего сохранить спокойствие и порядок в Палестине, несмотря на взрывоопасную обстановку в соседнем Ливане, сотрясаемом этноконфессиональными конфликтами. Таким же энергичным наместником был Иззет-паша (1864–1867 гг.), усмиривший «разбойничьи» бедуинские племена и сумевший улучшить деятельность окружной администрации. Его преемник, Назыф-паша (дважды губернатор Иерусалима: 1867–1869, 1872–1873 гг.), уделял пристальное внимание общественным работам в Палестине. При нем, в частности, была построена новая дорога из Яффы в Иерусалим. К числу наиболее выдающихся иерусалимских наместников можно отнести Мехмеда Рауф-пашу (1838–1923; 1877–1889 гг.), получившего известность не только благодаря рекордному по продолжительности сроку своего губернаторства, но и жестким мерам по укреплению безопасности в провинции, повышению эффективности административного аппарата и борьбе с влиятельными арабскими шейхами племен и аянами (там же, с. 277).

В этом «тюрко-арабском противостоянии» гораздо дальше Рауф-паши пошел Али Экрем-бей (1906–1908 гг.)

, единственный из губернаторов Иерусалимского округа, который, видимо, по неопытности и излишней горячности сместил с административных должностей свыше сорока чиновников из числа иерусалимских арабов-афандиййат по обвинению в коррупции и по подозрению в распространении опасных идей арабского национализма антиосманской направленности (867, с. 231–233). Будучи убежденным англофилом, Экрем-бей решительно выступал против муссировавшейся в Стамбуле идеи назначения на пост иерусалимского губернатора сановника из числа арабов, пользовавшихся в то время особым покровительством султана Абдул Хамида II. Али Экрем-бей был убежден, что в охваченной националистическими идеями «арабского возрождения» Палестине наместником султана должен был по-прежнему оставаться этнический турок (там же, с. 231). Жесткая антиарабская линия губернатора заставляла его друзей в Стамбуле не раз предупреждать мутасаррифа о том, чтобы тот не заходил слишком далеко в своем непримиримом конфликте с местными аянами, у которых в столице имелись высокие покровители в самом ближайшем окружении султана (866, с. 280). Интриги в столице за спиной иерусалимского губернатора вкупе с обвинениями арабского аянлыка в его адрес, а также вспыхнувшая в 1908 г. младотурецкая революция вынудили Али Экрем-бея написать великому визирю Мехмеду Кыбрыслы Камиль-паше (1908–1909 гг.) прошение об отставке с поста иерусалимского мутасаррифа, которое было принято (867, с. 233–234)

.

Размер жалования мутасаррифа начала XX века складывался из нескольких источников. Его губернаторский оклад составлял 8 тыс. 240 пиастров (курушей). При командировании Али Экрем-бея с должности второго секретаря обер-секретариата Мабейн-и Хумаюн

на пост мутасаррифа Иерусалимского округа султан Абдул Хамид II повысил ему оклад до 10 тыс. пиастров

. Кроме того, Экрем-бею, как и его предшественнику, было разрешено надзирать за «частным султанским имуществом» (арзи-и сенийё) в Иерихоне с выплатой из Личного имперского казначейства за эту дополнительную функцию 2 тыс. пиастров. Паше также полагалась прибавка к жалованию еще в 2 тыс. пиастров за звание «почетного президента Имперской имущественной комиссии». Таким образом, ежемесячное жалование султанского наместника в Палестине составляло 14 тыс. пиастров. Мутасаррифу полагался также «особый секретный ресурс» как высшему должностному лицу, являвшемуся носителем и хранителем государственных секретов и тайн султанской власти в округе. Этот ресурс, не входящий в бюджет мутасаррифлыка, использовался губернатором для оплаты услуг секретных информаторов и агентов и, видимо, целиком уходил на содержание тайной полиции (хафийе) (867, с. 31).

В обязанности иерусалимского мутасаррифа входило следующее: управление аппаратом окружной османской администрации; сбор налогов с местного населения и перечисление в Стамбул доходов, получаемых от налоговых и таможенных сборов; поддержка порядка и внутренней безопасности в мутасаррифлыке. Мутасаррифу также поручалось содействовать развитию экономической жизни округа в интересах «материальной выгоды, как местного населения», так и османской казны (там же, с. 23–34).

Проблема особого статуса Иерусалимского округа представляла постоянную «головную боль» для Порты. Во-первых, полунезависимый от султанской власти египетский «вице-король» Мухаммад Али, сохранявший девятилетний контроль над Сирией и Палестиной, превращал Иерусалимский санджак в уязвимый в плане внутренней и внешней безопасности округ, граничащий с мятежным египетским эйалетом. Во-вторых, рост европейского консульского и духовного присутствия в Палестине, а также особая чувствительность вопроса о Святых местах вынуждали и османские власти уделять ему повышенное внимание, чтобы не допускать опасных конфликтов и сохранять баланс сил между европейскими державами. Сменив администрацию Мухаммада Али, Порта постоянно усиливала и расширяла Иерусалимский округ, доведя его статус чуть ли не до уровня «генерал-губернаторства» с правом его наместника напрямую общаться с центральным правительством

. В конце концов, в 1874 г. центральное правительство наделило Иерусалимский мутесаррифлык беспрецедентным административным статусом, предоставив его губернатору де-факто расширенные полномочия вали («генерал-губернатора»), правда, без присвоения ему де-юре ранга трехбунчужного паши (866, 275; 867, с. 23). Неоднократно предпринимаемые иерусалимскими пашами и Портой в начале XX столетия попытки преобразовать Иерусалимский мутесаррифлык в вилайет так и не возымели успеха. Одновременно происходило падение авторитета и влияния мутасаррифов в Палестине, что свидетельствовало не только об ослаблении османской провинциальной администрации, вызванном внутриполитическими проблемами в империи, но и об упадке доверия местного населения к центральной султанской власти.

В конце XIX – начале XX века в Османской империи господствовали различные идеологические движения и течения – панславизм, панарабизм и пантюркизм. Все они, так или иначе, провозглашали своей целью объединение своих этнических групп в некую единую общность – османских подданных-османлы.

Идеология этих националистических движений продолжила дело османских реформ XIX века, направленных на размыв устоев старой османской системы миллетов. Это влияло и на изменение политического лексикона, в котором стали появляться такие понятия, как «османская нация» (умет-и османийе, или кавм-и османы), «родина» (ватан). Еще в указе 1856 г. была провозглашена цель укрепления «сердечных уз патриотизма (ревабит-и кальбие ватандаси)», которые должны были сплачивать всех султанских подданных (859, с. 28). Само же понятие «миллет» в немусульманском сообществе постепенно трансформировалось в «миллийет» в значении «национальность», «народ» или «нация», которое употребляется до сих пор, утратив религиозную коннотацию (там же, с. 28; 860, с. 22, 29).

Триполитанская война 1911 г. и Балканские войны 1912–1913 гг., в которых Османская империя потерпела поражения, окончательно разрушив иллюзии «османизма», способствовали пересмотру политики младотурок в национальном вопросе. Новой идеологической основой младотурок, помимо панисламизма

, стал пантюркизм, провозгласивший своей целью объединение тюркоязычных народов в рамках единого государства (712, с. 239).

Трещавший по швам «корсет османской государственности» уже не мог сдерживать распад многоконфессиональной и многоэтнической империи. Тем не менее, османские власти продолжали вести перепись населения по этноконфессиональному признаку вплоть до упразднения системы миллетов в марте 1919 г.

Система переписи османского населения в разное время исследовалась разными учеными: Стэнфордом Шоу, Кемалем Карпатом, Омером Лютфи Барканом, Джастином Маккарти и другими. Османская статистика традиционно критикуется за свое несовершенство. В первой половине XIX века она, например, не фиксировала женщин и детей, кочевые племена и иностранных резидентов. Тем не менее на основе представленных статистических данных достаточно точно можно определить не только динамику демографического роста османского народонаселения, но и место, которое занимали христианские общины сиро-палестинских провинций в этноконфессиональной системе Османской империи.

Перепись населения была введена при султане Махмуде II (1808–1839 гг.) и впервые была официально проведена в 1831 г. (правда, только во Фракии и Анатолии). С восстановлением в сиро-палестинских провинциях османского управления Порта провела в 1844 г. повторную перепись населения в империи с целью выявления мужского населения, годного для воинской службы, а также для подсчета людских ресурсов, способных платить в казну налоги. Османы записывали каждого жителя деревни или города в «журналы учета населения» (нуфус дефтер или тахрир). Журналы периодически обновлялись: в них вносились новые сведения о рождении, смерти и миграции османских подданных. Обновленные данные журналов помещались в публиковавшиеся статистические отчеты (ихса?ият или истатисмик) о количественном составе каждой провинции. Состав классифицировался, как правило, по миллетам. Ихса?ият регулярно публиковались в «провинциальных ежегодных журналах» (салнамэ) (874, с. 174–175). Иногда публикуемая османская версия статистических данных подразделяла население на «мусульман» и «немусульман». Версии на французском языке тех же изданий подразделяли население на «мусульман», «греков», «армян» и «других»

.

Частная и духовная жизнь членов христианских миллетов находилась в ведении церковных властей того или иного вероисповедания, главе которого султан делегировал соответствующие властные полномочия. Такая система посредничества между этноконфессиональной османской общиной и султанской властью играла важную роль в демографической эволюции миллетов, представлявших, по словам французского исследователя Филиппа Фарга, «стабильные группы многоконфессионального общества» (835, с. 52). Профессор социологии Ф. Фарг собрал демографические сведения XVI века и начала XX столетия, приводимые в работах современных ученых: Омера Лютфи Баркана, Кемаля Карпата, Джастина Маккарти. Проведя сравнительный анализ процентного состава христианского народонаселения в «Плодородном полумесяце» (Египет, Сирия, Палестина, Ливан, Ирак) конца мамлюкского периода на базе статистики 1570–1590 гг. и османской статистики 1914 г., Ф. Фарг заключает, что при Османах процентный состав христианского населения увеличился втрое: с 7 % (XVI в.) до 20–26 % (1914 г.), достигая в некоторых районах Великой Сирии даже 33 % (там же, с. 52)

. При этом следует учесть, что христиане проживали в Билад аш-Шаме неравномерно. Если в Ливане (в границах 1920 г.) христианское население составляло 58,6 %, то в Палестине и Сирии – 11,3 % и 10,1 % соответственно.

Демографический рост христианского населения османской Сирии выглядел несколько парадоксальным явлением. В первой половине XIX века именно из густонаселенных районов Горного Ливана началась волна эмиграции, вызванная кризисом местного шелкового производства. Были нередки случаи перехода сирийских христиан в ислам. Множество арабов из Ливана, в основном христиане, стали эмигрировать после «гражданской войны» 1860 г. в Египет и Новый Свет. Если с 1860 по 1899 г. ежегодно эмигрировало по три тысячи человек, то с 1900 по 1913 г. – по пятнадцать тысяч. Многие эмигранты не только нажили на чужбине состояние, но и наладили поток денежных переводов на родину, которые приобрели форму инвестиций, коренным образом изменивших экономическую ситуацию в Горном Ливане. Несмотря на постоянный «исход» арабского населения за рубеж, численность христиан Великой Сирии, особенно Горного Ливана, стабильно возрастала. Пик процентного роста всех христиан-османлы пришелся на 1914 г., достигнув в сиро-палестинских провинциях Ближнего Востока 26,4 %. Причину этого феномена Ф. Фарг видит в снижении налогового бремени для зимми, в частности отмене в ходе танзиматных реформ джизьи и хараджа, а также в предоставлении достаточно широкой автономии христианским миллетам, интересы которых защищали европейские державы (там же, с. 53).

Американская исследовательница Донна Робинсон Дивин видит причину демографического роста арабского населения в конце XIX – начале XX века в улучшении жилищных условий. К тому времени эпидемии чумы уже не представляли собой широкомасштабных бедствий для сиро-палестинских провинций Османской империи. Повышенное внимание османского правительства к проблеме общественного здравоохранения способствовало успешной борьбе с холерой, вспыхнувшей в 1902 г. в палестинских городах (в Газе, Яффе и Лидде). Развитие телеграфного сообщения и почтовой службы сделало отдаленные районы империи более доступными для османских властей. Если численность народонаселения Османской империи в начале XX века достигала 22 млн. человек, то арабы (мусульмане и христиане) составляли почти половину (10 Уг млн.), причем в Палестине их проживало 700 тыс. человек (832, с. 108, 145).

Христиане, составлявшие этническое меньшинство, традиционно играли активную роль в османском обществе, существенно влияя на его общественную и культурную жизнь. Особенно это стало заметно во второй половине XIX века, когда на волне «арабского возрождения», за которое боролись православные христиане, они смогли органично вписать его идеи в рамки набиравшего силу панарабизма. По словам арабского историка Самира Халиля Самира, в конце XIX – начале XX века христиане уже не держались за статус зимми, а претендовали на статус равноправных с мусульманами-османлы «граждан» (889, с. 76). В этот период в

Большой Сирии приобрело особую популярность слово «ватан» («родина») благодаря частому его употреблению в арабоязычных газетах и журналах. Примечательно, что главными редакторами в них чаще всего становились православные христиане – выходцы из Антиохийского и Иерусалимского патриархатов миллет-и рум.

Примечания

Слово ромеи (ар-рум) в Османской империи имело несколько значений: «римляне», «византийцы», греки, или православные.

Собор Св. Софии (Премудрости Божией) Константинопольской (греч. Лйя София) являлся главным православным собором Восточной Римской империи, символизировавшим ее «золотой век». Храм был обращен Османами в мечеть (осм. Айя София), а в турецкий период превращен в действующий и поныне музей (тур. Ayasofya M?zesi), получивший всемирную известность как величайший памятник византийского зодчества.

Годы жизни исторического лица обозначаются в виде цифр в круглых скобках, годы правления или занятия какой-либо должности – в виде цифр с добавлением букв «гг.».

В 1501 г. они овладели Диррахием, в 1522 г. – о. Родос, в 1571 г. – о. Кипр. С утратой венецианцами в 1669 г. о. Кандия (о. Крит) фактически завершилось завоевание земель поверженной Византийской империи (710, с. 331).

Аситанат ас-Са?ада или аль-Аситана (араб.) – «Порог счастья»; Лир Са?ада – «Дом счастья».

Правящая династия Османов просуществовала де-факто до 1922 г., а де-юре до 1923 г., когда была провозглашена Турецкая республика. В данном исследовании термин «Османы» применяется также к носителям центральной власти в Османской империи.