Дом

Разговор постепенно изменил направление. Дед вскоре пошел спать, а бабуля и мама еще смотрели какое-то кино, и Саша догадывалась, что не очень-то интересное, потому что они продолжали перешептываться на разные темы, видимо, не слишком следя за происходящим на экране. Саша медленно погружалась в сон, представляя себе Таниного жениха – молодого черноволосого джигита, затянутого широким поясом в талии и с необычными кармашками на обеих сторонах груди, – таким был изображен грузин в Сашиной книжке «Пятнадцать сестер» – про пятнадцать советских республик.

Танин молодой человек оказался не грузином, а осетином – другой кавказской разновидностью, о которой Валя даже не слышала, что вызвало еще более горькие слезы и упреки в адрес дочери.

– Что, не могла она из наших найти? – повторяла плачущая Валя.

– Да где они, ваши, наши, какие хочешь, – сердилась бабуля.

Она отпаивала Валю из своих фарфоровых кофейных чашечек, которые приносила в комнату на серебряном подносе. Кофе она варила в металлической турке, и по всей квартире разносился знакомый Саше аромат. Валя оставалась безутешна.

– Посмотри, все ходят неухоженные, грязные, спились все! А этот – он же на нее как на королеву смотрит, на руках будет носить.

Саше казалось, что бабуле надоели эти ни к чему не приводящие уговоры, и в ее голосе все чаще звучало раздражение.

Саше любопытно было посмотреть на Таниного жениха, и как-то она встретила обоих во дворе. Жених совершенно не походил на книжного грузина с осиной талией и широкими плечами, в узких блестящих сапогах. Был Борис низенький, почти одного с Таней роста, грузный, с мясистым носом на квадратном лице, и к Сашиному главному разочарованию, одежда его совсем не отличалась от обычной – на нем были свитер в ромбик и мешковатые серые брюки.

Вскоре, возвращаясь из школы, она столкнулась с парочкой в подъезде. Борис держал Таню за руку, а та стояла, прислонившись к стене, и смотрела на него мечтательными глазами. Саша видела подобные сцены во взрослом кино.

– Ой, привет, Саша, – сказала Таня, – Познакомься, Борис, это наша соседка Сашенька.

– Здравствуйте, Саша, очень приятно, – обращение на «вы» было неожиданным и лестным, и понравился выговор Бориса: он произносил слова с заметным акцентом, который придавал его речи шарм и значительность.

– Здравствуйте…

– Это про вас Таня говорила, что вы знаете столицы всех республик и всех стран Европы?

Саша призналась, что это правда, и он закатил веселые черные глаза и сказал:

– Ну хорошо, назовите столицу Грузии.

– Тбилиси, – тут же ответила Саша: был октябрь, она ходила в первый класс и активно обзаводилась привычками будущей отличницы.

– Вот молодец! Таня, бери пример с ребенка.

Саше показалось, что Таня может обидеться на подобное замечание, и попыталась оправдать свою осведомленность:

– Мне просто география нравится… и у меня карта дома висит.

– А! – понимающе протянул Борис, и даже в этом «а!», казалось, слышался чудесный его акцент.

Саше он очень нравился, к тому же Таня, похоже, не собиралась обижаться.

– Так, приступайте теперь к странам Африки, – подмигнул Борис.

– Хорошо, – вежливо согласилась Саша и стала открывать дверь ключом, – до свидания…

Следующим днем была суббота, и Борис с Таней поехали в Заречный парк на прогулку. Стояло бабье лето, столь любимое в здешних краях, где зима, долгая и холодная, изнуряет людей и природу, и даже ожидание зимы само по себе нагоняет тоску.

Автобус шел через мост, а потом по пологому берегу реки, и можно было любоваться противоположным берегом, густо поросшим деревьями, уже сменившими однородную зеленую окраску на разнообразные осенние тона, желтые, оранжевые и багровые. Солнечные лучи освещали салон автобуса и Танино лицо, нос ее блестел, а глаза в ярком свете солнца из неопределенно-серых стали почти синими.

– Это разве солнце! Это разве краски! – растолковывал Борис, и впору было обидеться за скромную Танину родину, выдавшую сегодня эдакий нетипично красочный денек, который должен был побудить неблагодарного чужестранца покивать одобрительно – да, смотрите, выходит, и здесь природа может глаз радовать, – а он только критиковал, а Таня предательски кивала. – Поедем ко мне, увидишь море! – он почмокал губами, не находя подходящих русских слов, чтобы даже решиться описать это самое море, а может, и на своем языке не знал таких слов.

Таня никогда не была на море, она и плавать толком не умела. Ей, собственно, и моря никакого не надо было, ей с Борисом хорошо было в этом пыльном душном автобусе, который тащился вдоль реки, изрыгая выхлопные газы и останавливаясь каждые несколько минут.

Они добрались до парка и пошли по дорожке по направлению к Александровской ротонде. Ротонду поставили в прошлом веке по случаю приезда в город государя-императора, она уцелела в годы революции и Гражданской войны и до сих пор вызывающе белела на самом высоком месте парка. Здесь прогуливались влюбленные парочки, и сюда традиционно приезжали молодые между возложением цветов к памятнику Ленина и банкетом.

Сегодня в парке было пустынно, и можно было насладиться полным почти одиночеством. Прошагал мимо пожилой мужчина с собачкой, еще одна пара скрылась в кустах за ротондой. Таня и Борис пошли в другом направлении и вскоре поравнялись с лавочкой, на которой, лузгая семечки, сидели три парня вполне дружелюбного вида.

Борис почувствовал, что Танины мышцы напряглись в кольце его руки. Она процедила сквозь зубы:

– Не смотри в их сторону, не смотри…

Они уже прошли мимо и удалялись по дорожке, возможно, чуть быстрее, чем до этой встречи, увлекаемые странно подозрительной Таней, когда сзади раздался молодой развязный голос:

– Мужик, а мужик…

– Не оборачивайся! – прошипела Таня.

Они еще ускорились, но голос, казалось, только зазвучал ближе:

– Мужик, куда торопишься?

Борис резко остановился и обернулся, увидев парней совсем близко. Вблизи они уже не выглядели дружелюбно: молодые, с нечистой кожей и темноватыми зубами, они стояли на дорожке полукругом, не спуская наглых, уверенных глаз с Бори и Тани.

Все сохраняли тишину с полминуты, и все тот же парень сказал-бросил (другие два продолжали молчать, покачиваясь с пятки на носок):

– Больно курточка у тебя хорошая.

На Борисе и правда была красивая замшевая куртка, импортная.

– Сними, отдай им куртку, – опять прошептала Таня.

Борис побелел и больно сжал косточки Таниной руки. Так он стоял молча, не шевелясь, казалось, долго, а на самом деле, наверное, несколько секунд.

– Ну давай, давай, раздевайся, сказано тебе, – тем же ровным голосом произнес парень.

Таня начала торопливо стаскивать рукав Бориной курточки, он же по-прежнему стоял бледный, глядя в пространство жуткими черными глазами.

Таня наконец-то справилась с курточкой и отдала ее тому самому парню, чей голос они только и слышали – его приятели продолжали скалиться молча.

– Ты че, обиделся? – примирительно сказал парень. – Хочешь, я тебе свою отдам? – друзья его загоготали одобрительно – он явно здесь верховодил и, возможно, считался шутником.

Борис побледнел еще больше, он теперь стоял совсем бесцветный, и крупные капли пота катились по его лицу.

– Пошли, пошли, – Таня неловко дергала его за руку где-то повыше локтя, и на ее глазах выступили слезы.

– Ты, чувак, че, нерусский? Русский язык понимаешь? Вали отсюда! – и парень по-уголовному пощелкал пальцами.

Таня явно была его союзницей – она продолжала тащить Бориса за рукав теперь уже тонкой голубой рубашки.