Вырла

– Откупишься? – с типично восточной, азартно-базарной настырностью повторил Марат. Денег Тризны никогда не хватало. Однако без положительного баланса на счете подключалась опция «раб лампы», то бишь, «исполнитель желаний». Если Федор Михайлович хотел избегнуть участи Михаила Афанасьевича (Булгакова) и не засорять блогосферу новыми записками врача- морфиниста, он мог рискнуть, вверившись воле и фантазии друзей. Что они посчитают адекватной заменой деревенской ссылке? Татуировку? Фиалкового дельфина или слово FREEDOOM готическим шрифтом, сотым кегелем? «Портрет» полового хрена, нарисованный Фёдоровым хреном при помощи хрена столового?

Их компания определенно зациклилась на чакре Свадхистана, на похотливом лотосе, питаемом навозом нижних энергий. Алексей – Бетал Шивавич – внедрился со своими индостанскими штучками глубоко в коллективное сознание группы. Они, порой, отказывались от кофе в пользу чая масала, жевали манку с орехами, нюхали сандал (воняющий мочой диабетика; да, Федя разбирался в ароматах урины, он мед закончил!). Делали матсиасану, натараджасану, уттхита паршваконасану. Потому что при подтянутом, розовощеком и обезжиренном Батале невозможно стало предаваться гедонизму! Отдаваться ему полностью, по крайней мере.

«Вы разрушаете себя!»

«Право частной собственности. Тело – мое. Хочу – разрушаю». – Юрист Егор забивал фильтр «Parliament»а не зубным порошком. Софушка звонила в доставку: «Пять двойных чизбургеров…» «Мясо? В две тысячи двадцатых? Когда доказано, что свиньи тоже испытывают боль и оргазм? Любят трюфели и пиво? Свиньи, господа, обладают характером. Разве вы зажарите соседа Борю?!» – нес дикарям «зеленый» свет Бетал.

«Пусть твой боров снабжает нас трюфелями, тогда я еще, может, и вычеркну бекон из состава яишенки. Иначе – пардоньте!» – отвечал Никитка. «А у меня соседа Аристархом зовут, он не свинья, он козел», – пожимала анорексичными плечиками Геля, модель. «Мой, кажется, петух», – буркнул Скорый. – «Господа, у него баночек с кремами больше, чем у моей бывшей!» «Симпатюля?» – зажегся Никитка.

Бетал улыбался монолизой – его в Варанаси научили. До поездки туда он был атеистом. Банковским служащим. Бытовым алкоголиком. С бессонницей, паническими атаками и подписками на все стриминговые платформы. Но выход из зоны комфорта преобразил Алексея.

«Смените среду», – советовал клиенткам ФМ с понедельника по пятницу.

Сам-то он никуда не дергался. Зачем? Мистер Тризны родился в лучшем городе of Russia. Его устраивала его специальность и зарплата, растущая соразмерно популярности среди дам. Материал для диссера он мог собрать и заочно, по библиотекам. Единственной преградой на пути кандидата в кандидаты, бревном на дороге лежал некто Чевизов У.П. (о том, что скрывается за литерой «У» спорили студенты, аспиранты и преподы – обращаться к нему полагалось подчеркнуто официально – «профессор Чевизов»). Адепт старой школы. Методичек накропал… дцать штук! «Экстремальная психотерапия», «Психология подростка – смертельно опасный возраст», «Подавляемая агрессия домохозяйки» и т. д., и т. п. Седоухий Чевизов не видел в Федоре Михайловиче «врачебной святости». Иными словами, подозревал в стяжательстве и эксплуатации замужних женщин, обремененных избытком свободного временем и средств. «Вегетососудистая дистония – не бизнес! – митинговал Чевизов на конференциях. – Коллеги, среди нас редчайшие циники! Пациенты, даже ипохондрического склада, достойны уважения! Нельзя кормить человека байками, что его проблемы решит дневничок и таблетки от компании, которая спонсирует ваши командировки в Швейцарию!».

Коллеги согласно мычали и синхронно прятали под манжетами часы.

Отношение Чевизова к Феденьке не то, чтобы мешало карьере начинающего специалиста. Оно нервировало его внутреннего отличника. «Как, не пять с плюсом? Как, не самый любимый ученик?»

Поэтому теперь, получив идиотский жребий, господин Тризны спешил снять с ситуации хоть ложечку подкисших сливок.

– Я – в деревню. – ФМ вторгся (копируя поведение экстраверта, сангвиника) в кабинет УП без стука. – «Профилактика суицида в сельской местности»! Буду предотвращать!

– Молодец! – похвалил Чевизов, сейчас особенно похожий на Айболита. – Коньячку? У меня «Арарат Азнавур». Пациент с гиперсексуальностью подарил.

– Армянин?

– Почему? Бурят. Отбрось стереотипы! Ты, миленький мой, врач, а не беллетрист.

Твердая рука профессора отмерила сто и сто лечебных миллилитра в два бокала.

– Значит, в деревню едешь, Федька?

– Еду.

Чокнулись. Выпили.

– А нахуя?

Кандидат в кандидаты озадачился.

– Дык… опыт. Опыт! Мне двадцать шесть уже, жизни не знаю! Прокрастинирую в стагнирующей среде!

– Пиздабол ты, Федька. – УП закашлялся со свистом и хрипами. Будто пнули баян.

Профессор осунулся – отметил Тризны. Ссутулился. Кашель резко перешел в смех. Который, как порыв ветра, развеял сгустившуюся вокруг Чевизова незримую дымку.

– Но езжай! Езжай. Я тебе посёлочек веселый подскажу один! Туда. Справишься – в доктора этих наших наук протащу экспрессом.

Софушка собирала чемодан Федора Михайловича: три пары брюк из льна, хлопка и шерсти. Свитшот с логотипом оппозиционного политика N. Терракотовая худи. Вельветовый пиджак. Ботинки-челси. Она кидала вещи в рот пластикового крокодила с ожесточенным наслаждением. Женщины драмоголики. Им доставляет странное удовольствие ковыряться в ранке коготком, раздувать из искры недовольства гудящее пламя гнева.

– Письма писать научимся, – миролюбиво предложил Теодор.

– Бумажные, ага!

– Ну, откуда твоя пассивная агрессия, Соф? Упражнение помнишь? Вдох, задержала дыхание, сосчитала до пяти, вы-ы-ы-ыдох.

Девушка погрозила ему селфи-палкой.

– Нахрена тебе в Бере…незе…мень? Я не понимаю! Чевизова впечатлить?

– Береньзень. Да. Он точно попадет в диссертационный совет. Без «полевых» работ мне не защититься. Кроме того, я засиделся… Полезно иногда менять обстановку.

– А мне как? Без секса?!

– Навещай меня.

– Поближе найду.

– Я вне конкуренции.

– Голословное утверждение.

Пришлось ею овладеть. После она уснула. Рассыпала по подушкам синие кудри и стала прелестной.

Глава вторая. Индетерминизм Береньзени.

Ежели выдернуть из круглого розового цветка полевой «кашки» пук лепестков и съесть – изо рта продолжит нести перегаром. Народная мудрость.

Недалече шел поезд. С неба капало. Па шчоках Виктора Васильевича Волгина, автослесаря, быццам слёзы, цяклi дажджынкi.

ВВ лежал в поле. Усики пшеницы щекотали его коричневые руки. Обветренным языком он ловил целительную влагу.

«Харе пить. Не вообще, но… ТАК. Жена уйдет, я останусь», – думал он не без усилий. Повод, вроде, был. Пёс пропал. Славный. Дети его любили. Растолковать им, что Дика, скорее всего, застрелил богатый дядька? Или пускай надеются, что прибежит дружок?

Со временем гипс надежды заменится костылём воспоминаний. Всяко лучше, чем в их годочки узнать правду про этот брошенный, брошенный, брошенный Богом мир.

Колонка с водой синела метрах в десяти. Оазис. Мощная, холодная струя.

Дабы умыть полыхающую рожу, выплюнуть кошачий нужник изо рта – необходимо. Стараться. Еще немного. Еще.

– Господи, за что ты меня? – Боец. Партизан.

Дополз.

А колонка не работала.

– Сууука!