Раб великого султана

Синан подался вперед и заглянул Джулии в глаза. Он так вытаращил свое единственное око, что оно едва не вылезло из орбиты. У Синана отвисла челюсть, и показались гнилые черные зубы. Он долго рассматривал Джулию, а потом в ужасе закрыл лицо руками и воскликнул охрипшим голосом:

– Это упырь, ведьма или джинн? А может, это сон наяву? У нее же глаза разного цвета, один – голубой и зловещий, а другой – карий и лживый!

Драгут был явно разочарован, но продолжал защищаться, упрямо заявив:

– Ты не ошибся, Синан! Разве я не говорил тебе, что привез сокровище, доселе невиданное? Одно ее око подобно сапфиру, другое – топазу, а зубы – словно бесценные жемчужины.

– И ты называешь это сокровищем?! – заорал Синан, не веря своим ушам. – Теперь меня уже не удивляет, что ты потерял один из своих превосходных кораблей. У этой женщины – дурные глаза, и я трепещу при одной мысли о тех несчастьях, которые ты можешь навлечь на мой дом, приведя ее сюда! О Аллах, теперь мне придется потратить несколько кувшинов розовой воды, чтобы вымыть после ее ухода полы и арки дверей! И ты еще говоришь, что она – сокровище! Умнее всего ты поступил бы, если бы приказал удушить ее и бросил бы ее тело на съедение диким зверям.

Потеряв всякую надежду, Драгут, дрожа от волнения, решительно произнес:

– Ну что ж! Я повелю выколоть ей один глаз, и она перестанет пугать людей, хотя сомневаюсь, что получу хорошую цену за одноглазую женщину. Но я готов понести убытки в наказание за собственную глупость.

Моя тревога за Джулию превратилась в настоящий ужас, но тут меня словно осенило. Я смело шагнул вперед и, спросив дозволения, сказал:

– Бисмиллах! Иррахман! Иррахим! Я часто слышал, что все свершается по воле Аллаха и заранее предопределено. Так почему же ты столь упорно противишься воде Всевышнего, если совершенно ясно, что Он желал, чтобы капитан Драгут привел сегодня нас троих к тебе? Вместо того, чтобы выкалывать ей глаз, ты должен искать тайный смысл ее появления здесь.

Мои слова произвели на Синана огромное впечатление. Он долго поглаживал редкую бороденку, погрузившись в размышления. Но ответить мне Синан не счел нужным: это было ниже его достоинства. Однако, подумав, он повелел принести священную книгу, Коран. Это был тяжеленный том, искусно изукрашенный золотом и серебром. Коран водрузили на эбеновую подставку, и Синан мог без труда переворачивать страницы книги, по-турецки сидя на подушке. Низко склонив голову, он благочестиво пробормотал несколько сур и изрек:

– Я подчинюсь повелениям священной книги.

Он взял длинную и тонкую золотую палочку, вручил ее Джулии и проговорил:

– Хоть ты и неверная, возьми эту золотую палочку и всунь ее между страницами Корана, а я прочту суру, на которую она укажет. Эта сура и решит твою судьбу и судьбы твоих друзей. Я клятвенно обещаю это и беру вас в свидетели того, что намерение мое неизменно и что я подчиняюсь воле всемогущего Аллаха.

Джулия взяла острую палочку так, словно хотела вонзить ее в Синана, но выслушала его речь до конца и наугад сунула палочку меж страниц книги. Тогда Синан с благоговением открыл Коран и, прочитав суру, на которую указывал конец палочки, изумленно произнёс:

– Аллах воистину велик, и неисповедимы пути Его. Это шестая сура; она называется «Аланам», или «Скот», что вполне понятно, ибо кто же есть рабы, как не скот. Палочка указала на семьдесят первый стих, который гласит:

«Скажи им: так будете ли поклоняться божествам, которые не могут ни повредить вам, ни помочь? Или подобно тем, кто обольщен Шайтаном, вернетесь к прежнему, один раз узревши свет? Если такие попытаются увлечь и тебя на стезю заблуждения, ответь им: Вера Бога нашего – истинная, заповедано нам принять ислам, это – религия Бога всемогущего».

Синан выглядел глубоко потрясенным и смотрел по очереди то на меня, то на Джулию, то на Антти.

Драгут тоже очень удивился и произнес:

– Аллах воистину велик, и я не ошибся, приведя эту девушку к тебе в дом!

Не знаю, действительно ли еврея Синана так уж обрадовал приговор Корана, но властитель Джербы изрек:

– Беру назад все то, что говорил недавно в неразумии своем, и пусть будет так, словно, ничего не было сказано. Кто я такой, чтобы ставить под сомнение волю Аллаха, хотя и правда не знаю, что мне делать с этими рабами. Нет, я их, конечно, куплю, Драгут, но по сходной цене, ибо я и впрямь не могу себе позволить бросать деньги на ветер. Так что дам тебе за них тридцать шесть дукатов и коня, которого посылал за тобой. Это – хорошая плата за столь жалких людишек!

Но Драгут разозлился и закричал:

– Будь ты проклят, еврей Синан, ибо пытаешься подло обмануть меня! Девушка почти не тронута, сероглазый франк – редкостный силач, а третий носит то же имя, что и архангел, властвующий над мраком ночи и светом дня. Кроме того, человек этот – искусный лекарь, да еще знает все языки франков, а также латынь. Даже если бы ты дал мне за этих рабов в десять раз больше, я все равно остался бы в убытке. Нет, я никогда не пойду на такую сделку, будь ты мне хоть другом, хоть родным отцом.

Тут в свою очередь разгневался Синан.

– Мозги твои иссушило солнце! Только что ты готов был убить эту женщину или в лучшем случае выколоть ей один глаз, а теперь превозносишь до небес ее прелести, чтобы обобрать меня, бедного, до нитки. Если не согласишься принять мое честное и достойное предложение, то тебе лучше продать этих рабов на рынке. И я готов заплатить там самую большую сумму, какую только назовут на торгах, если ты поклянешься мне на Коране, что не подошлешь на рынок подкупленных людей, которые станут взвинчивать цену.

Драгут помрачнел и пробурчал в ответ:

– Ты говоришь так, словно я не знаю, что никто на торгах не посмеет предложить за невольников больше, чем ты. Вдобавок ты, конечно же, станешь поносить этих рабов, сбивая Цену. Но Коран указал нам их подлинную стоимость – и я покоряюсь, хоть сам и теряю на этом. Ведь ты прочел семьдесят первый стих шестой суры? Значит, всего это будет семьдесят семь золотых дукатов, и я согласен отдать тебе рабов за эту сумму – или ты желаешь, чтобы мы сложили все численные значения букв этого стиха?

– Даже ученые люди не пошли бы на такое! Это лишь напрасная трата времени! Но в том стихе, который я прочел, не было ни слова о золоте! – еще пытался торговаться Синан.

Но кончилось тем, что он отсчитал Драгуту семьдесят семь дукатов, отправил Джулию в гарем, а нам велел убраться с его глаз.

Мы вернулись на внешний двор, куда слуги вынесли для людей Драгута огромные блюда с бараниной и жаренным в жиру рисом. В соответствии с рангом и положением корсары сидели теперь на корточках вокруг блюд и брали с них куски мяса, а из риса делали шарики, которые и отправляли в рот. За спинами пиратов толпились рабы и пленники, голодными взглядами провожавшие каждый кусок, исчезавший с блюда. Эта картина произвела на меня угнетающее впечатление, но когда мы подошли поближе, негр Муссуф сразу подвинулся и освободил нам место рядом с собой, а потом дружески протянул Антти великолепный кусок баранины, с которого соблазнительно капал жир. Так меж нами воцарилось согласие.

Еда исчезала с блюда с такой быстротой, что мне трудно было угнаться за остальными, особенно когда все заметили отменный аппетит Антти и начали косо поглядывать на нас, бормоча имя Аллаха. А когда блюдо опустело, один из отступников язвительно заявил, что мы – вовсе не правоверные мусульмане, ибо едим, сидя на земле, и подносим пищу ко рту обеими руками. Еще немного, и Антти полез бы в драку, но я успокоил его, а потом, обратившись ко всем другим, объяснил, что мы лишь недавно ступили на путь истинный, и попросил, чтобы они научили нас, как подобает себя вести, а также рассказали, каковы обычаи добрых мусульман. Антти же, заморивший червячка и совершенно обнаглевший, повернулся к дворцу и закричал, чтобы нам принесли побольше еды.

Синан, несомненно, велел тайно наблюдать за нами и, несмотря ни на что, похоже, был к нам милостив, ибо на крик Антти во двор вышел морщинистый евнух и тут же приказал слугам вновь наполнить блюда. А я попросил Антти вести себя тихо, пока мы не узнаем здешних обычаев. Корсары с удовольствием принялись поучать нас, наперебой объясняя, что перед трапезой непременно надлежит омыть руки и возблагодарить Аллаха, за едой же следует сидеть, скрестив ноги и касаясь земли лишь левой ягодицей. Пищу можно брать только правой рукой, подхватывая кусочек с блюда тремя пальцами – средним, указательным и большим. Ножом во время еды не пользуются, подаваемые яства уже надлежащим образом порезаны. Негоже также засовывать в рот больше, чем там умещается, а пропитанный жиром рис надо, умяв в руке, превратить в маленький шарик и отправить в рот целиком, а не засовывать рис в глотку горстями, словно это какая-нибудь каша. И еще хорошо воспитанный человек не зыркает на своих сотрапезников, а смотрит прямо перед собой, довольствуясь тем, что ему досталось.

Когда наша трапеза подходила к концу, нам объяснили, что ни один правоверный мусульманин не подъедает всего подчистую. Всегда следует милосердно оставить что-нибудь нищим и убогим. Вот и сейчас на блюде осталось много отличных кусков мяса и изрядное количество риса; все это отдали рабам, которые молниеносно опустошили блюдо, устроив из-за пищи яростную драку: хоть они и были христианами, но относились друг к другу явно не по-христиански.

Объяснения мусульман дали мне богатую пищу для размышлений: я думая о терпимости их религии. Они рассказали мне также о рамадане, месяце поста, и о паломничестве в Мекку, которое каждый правоверный мусульманин обязан совершить хотя бы раз в жизни. Однако если по бедности своей или по какой-нибудь другой причине он не может отправиться к святым местам, то это не считается грехом. Еще я расспросил их о том, как же обстоит дело с питьем вина. Тут все начали тяжко вздыхать и ответили:

– В Коране сказано: «Правоверные! Вино, азартные игры, изваяния и гадания измыслены мерзостным Шайтаном. Отриньте же их от себя, дабы не стать людьми подлыми и двуличными».

Другие же говорили:

– В Коране написано и такое: «А будут спрашивать тебя о вине и азартных играх, так скажи, что разорительны они чаще и пагубны, чем полезны».

Евнух, который, стоя за нашими спинами, прислушивался к разговору, не выдержал и вмешался:

– У вина есть немало достоинств, и много поэтов, особенно персидских, воспевало его прекрасные свойства. Ведь персидский язык – это язык поэтов, так же как арабский – язык Пророка, да будет благословенно имя Его. По-турецки же тявкают только псы в больших городах. Восхваляя вино, поэты придали ему символическое значение, видя в нем символ истинной веры. Но и без такого символического толкования вино очень полезно для здоровья. Оно вымывает камни из почек, укрепляет кишечник, дарует утешение в печалях и делает человека благородным и щедрым. Оно облегчает пищеварение, поддерживает силу и крепость тела, излечивает боли в суставах, изгоняет вредные жидкости и веселит сердце. Кроме того, вино способствует хорошему очищению кишечника, устраняет дурные запахи, благодаря ему на щеках расцветают розы и долго не седеют волосы. Если бы Аллах в мудрости своей не запретил правоверным пить вино, на свете не было бы, безусловно, ничего прекраснее!

Услышав этот хвалебный гимн вину, Антти с сомнением посмотрел на евнуха и спросил:

– Ты издеваешься надо мной или просто хочешь меня позлить, кастрат?! Я надел тюрбан только для того, чтобы избежать проклятого пьянства. Ведь вино лишает человека рассудка, заставляет швырять деньгами и подхватывать дурные болезни, оно одурманивает настолько, что человек начинает видеть чудовищ, которых и на свете-то нет! Пусть Аллах хранит меня от соблазна еще хоть раз в жизни глотнуть этой сатанинской мочи!

Антти встал, подошел к фонтану и быстро выпил несколько кубков свежей воды – так что я даже испугался, как бы мой брат не лопнул.

Евнух тем временем присел возле меня на корточки и сказал:

– Я – евнух Марджан, во имя Аллаха всемилостивейшего и милосердного. Я слышал твои вопросы, и были они правильны. Ибо прежде всего хотел ты знать, что запрещено и чего не следует тебе делать, чтобы продвигаться вперед по пути истинному. Но Аллах вовсе не желает делать приверженцев своих рабами, жизнь их – слишком тяжелой. Совершай лишь в предписанное время намаз, подавай нищим, сколько сможешь, а в остальном положись на Аллаха, ибо безгранично милосердие Его. Вот так коротка и проста – если только движим ты добрыми намерениями – наука Пророка, да будет благословенно имя Его. Всю жизнь можешь ты изучать Коран и многомудрые сочинения о правах и обязанностях людей, о том, что полезно и что необходимо, но вряд ли станешь ты в конце концов намного умнее…

Я со вниманием слушал слова евнуха, понимая, что он хочет просветить меня. Но тут вмешался Антти:

– Если так, то признаю, что наука Пророка, да будет благословенно имя Его, – наука весьма мудрая и напоминает широкий плащ, который не стесняет движений того, кто его носит. Но я не верю тому, что ты говоришь, хоть мне и известно, что кастраты бывают часто очень умными людьми, ибо, отрешившись от плотских страстей, могут размышлять над самыми сложными и запутанными вещами.

– Так почему же ты мне не веришь? – с любопытством спросил Марджан.

Антти ответил:

– Я не могу тебе поверить, ибо священники, монахи и прочие люди духовного звания до сих пор всегда запрещали все, что доставляло мне наибольшее наслаждение: все, что радует глаз, погружает в негу тело, скрашивает жизнь. С детства мне вбивали в голову: чем от большего я откажусь, тем лучшим христианином стану. И еще мне вечно твердили, что путь в рай узок и тернист, все же широкие и накатанные дороги ведут прямиком в ад.

Евнух Марджан улыбнулся, и все его морщинистое лицо осветилось. Потом он проговорил: