В деревне случается всякое

– Что за штаны у тебя? Явно, не твои.

– Не мои, – подтвердил Мишка, – участковый одолжил. Верну при случае.

Мать удивлённо вскинула брови:

– Участковый? Ты натворил что-то?

Мишка поспешил её успокоить:

– Ничего не натворил. Просто было холодно на улице, вот он и дал мне свои треники.

– Холодно на улице? – ещё больше удивилась и уже не на шутку разволновалась женщина. – А ты что ли без штанов на улице был? Миша, ты меня пугаешь. Говори, что случилось?

Мишка совсем не хотел рассказывать матери про свои ночные приключения, но и придумать какую правдоподобную историю, взамен того, что было, тоже не мог.

Она смотрела на него в ожидании. Мишка подумал ещё какое-то время, почесал в затылке и решил всё рассказать. Всё, как было. Начиная с Фёдора и Кольки, его пропажи, и заканчивая Эльзой. Хотя, какая связь между всеми этими событиями, он понять не мог, но чувствовал теперь, так же, как и Фёдор, что связь эта всё же есть.

Мать выслушала его очень внимательно, а потом задумчиво сказала:

– Я тоже замечала, что эта девушка, Эльза, весьма странная. Живёт одна. Где её родители? Ну, или родственники какие-нибудь? Никто толком не знает. Всех сторонится… – она помолчала немного, хмыкнула, а потом продолжила:

– Но вот, чтобы так, взять, ночью, залезть к парню в постель?.. Такого я и представить не могла. На потаскушку она не похожа. И при чём здесь она, и исчезновение Коли? – она непонимающе посмотрела на сына. – С чего Фёдор это взял?

– Да не знаю я, мама! – воскликнул Мишка. – Что-то непонятное стало твориться у нас тут. Это факт, – и вдруг без паузы, с досадой, сказал:

– Ну вот… Омлет остыл совсем, – он поковырял в тарелке вилкой и отложил её в сторону.

– Сейчас разогрею, – мать быстро встала и сунула тарелку в микроволновку, – Но история, действительно, странная, – продолжила она, – Не только сама эта девушка. Всё странно. Надо бы понаблюдать за ней…

Микроволновка пикнула и мать снова поставила тарелку перед Мишкой:

– Давай, ешь. Не болтай.

Мишка, обжигаясь, стал уписывать омлет за обе щёки, прикусывая хлебом и, прихлёбывая кофе с молоком.

С набитым ртом спросил:

– А она давно у нас тут поселилась? Не помнишь? Я чего-то не обратил внимания, когда?

Мать улыбнулась, глядя на сына:

– Ты прожуй, а потом уже разговаривай, – как в детстве пожурила она его. – А, когда она поселилась у нас? Я тоже не помню. Раньше в этом доме баба Маша жила. Знахарка. А местные её все колдуньей считали. Помнишь её? – Мишка кивнул, – Ну вот… А, когда её не стало, дом долго пустовал. Никто почему-то его покупать не хотел. Как узнавали, что колдунья жила, так сразу отворот-поворот. А потом вот эта Эльза поселилась. А, как и что? Кто её знает? Не пойдёшь же вот так, напролом, выспрашивать. Участковый же должен знать, кто она такая.

Мишка доел омлет, допил кофе, сладко потянулся, и осоловело от сытости, сказал:

– Должен. Да не обязан. Я его попросил зайти к ней. Проверить. Так он только посмеялся и заявил, что нет никаких оснований на такую проверку. Она живёт тихо. Никому не мешает. Ничего не нарушает. Так что вот, – подытожил Мишка и встал, а потом зевнул и добавил:

– Пойду покимарю ещё малёхо. У Сергеича что-то плохо спалось.

– Иди, сынок, отдыхай, – сказала мать, о чём-то сосредоточенно размышляя.

Когда он ушёл, она подошла к окну, которое выходило на дом Эльзы, и стала наблюдать, чуть отодвинув занавеску.

Вскоре появилась Эльза. Как обычно, в длинном платье, со струящимися по спине светлыми волосами. Её тонкая талия была несколько раз опоясана кожаным узким ремешком, подчёркивая стройность фигуры. Она быстро вошла в калитку и исчезла в зарослях буйно растущих кустов. А вскоре, следом за ней, проследовал странный человек, в чёрном плаще с капюшоном. Он так же быстро вошёл в калитку, оглянулся, будто проверяя, не следит ли кто за ним, и исчез.

Мать резко задёрнула занавеску и отошла от окна.

– Интересно… – вслух, медленно, проговорила она. – Кто это к ней наведался? Дождя, вроде, нет, а он в плаще… Или… она? Да уж, очень странная соседка… – она села и снова задумалась.

Часть 6

Мишкина мать сидела на кухне у подруги, с которой дружила с детских лет. Звали подругу Елизавета.

– Наташа, ну что ты к девке этой привязалась!? – эмоционально вопрошала Елизавета, – Ну, не общается ни с кем из наших, и что? Сразу всех собак на неё навешивать? – она махнула рукой. – Да и живёт она здесь – без году неделя! Не успела ещё ни с кем подружиться.

Наталья покачала головой:

– Не «не успела», а не хочет. Чувствуешь разницу?

– Ай, ну тебя! – снова махнула рукой Елизавета. – Откуда ты знаешь, что она хочет, а что нет? А, коли тебе так нужно общение с ней, взяла б сама и наведалась в гости. Тортик купила бы и пошла. Мне вот совершенно всё равно, общается она со мной или нет. Живёт и живёт. Её право на то.

– А вот и наведаюсь, – вдруг твёрдо заявила Наталья, – Только не с тортиком, а с дрыном хорошим. Нечего к моему сыну по ночам в кровать прыгать!

Елизавета рассмеялась и обняла подругу за плечи. Смешная. Столько времени не замечала ничего такого странного за соседкой, а тут, вдруг, сын открыл ей глаза на бедную девушку, что она какая-то не такая, какая должна быть. А какая она не такая? Тихая, скромная, не общительная. И что с того? Живёт себе, никому не мешает. Ну, говорит с акцентом, и что с того? Вон, дед Иван, Вано, сколько лет живёт в их деревне, а всё никак от грузинского акцента не избавился. А что к ней кто-то в плаще приходил в солнечный день, так это, вообще, глупость. Каждый человек может ходить в том, в чём ему нравится.

– Давай, лучше чайку попьём, – предложила Елизавета и полезла в шкафчик за чашками. – А ты вспомни, – вдруг сказала она, – как сама по молодости к своему Димке бегала по ночам, – она обернулась и хитро улыбнулась. – А? Чего руками машешь? Не помнишь? А я вот помню, как его мать тебя гоняла, – она засмеялась.

Наталья вспыхнула:

– Ну, знаешь, Лиза… Не ожидала от тебя такого. Себя лучше вспомни.

– Ну ладно, ладно. Не буду. Я просто к тому это, что чего мы только не вытворяли в юности. Шальные были. Дурные… – она, с ностальгической улыбкой на губах, замолчала, уйдя на мгновение в себя, видимо вспоминая ту самую шальную юность. Потом очнулась, поставила чашки на стол, разлила чай, пододвинула ближе к Наталье вазочку с конфетами и сказала:

– Так что, если твоему Мишке не приснилось всё это, что Эльза к нему ночью приходила… Так не огорчаться надо, а радоваться. Значит, нравится он ей. Вот и всё.

– Да ведьма она! —воскликнула Наталья и отхлебнула чай, – Чует моё сердце. Околдовать его решила. Морок навести. И, вообще, дом этот нехороший. Сначала баба Маша жила. Знахарка, типа. А вот мне ещё бабушка говорила, что колдунья она, а вовсе не знахарка. Точнее – ведьма, – она развернула конфету, положила в рот и снова звучно хлебнула из чашки, – А теперь вот эта, молодая… Поселилась. С чего это вдруг? Все шарахались от дома этого, а эта нет. Стала там жить. Потому что сама – ведьма.

Елизавета схватилась за голову:

– На-та-ша… – протянула она по слогам, – Ну, что ты городишь? Какая ведьма? Очнись…

Наталья встала:

– Всё, – резко сказала она, – спасибо тебе за чай. Пойду. Я думала, поддержку у тебя найду. А ты… – она не договорила, что «ты», и решительно направилась к выходу. У двери обернулась:

– К участковому, пожалуй, схожу.

– Ну, сходи, сходи… – вздохнула Елизавета и покачала головой, – Только я бы на месте участкового… – она понизила голос и подытожила: – Скорую бы тебе вызвала. Спецбригаду. Психиатрическую.